Неточные совпадения
Уездный чиновник пройди мимо — я уже и задумывался: куда он идет, на вечер ли к какому-нибудь своему брату или прямо к себе домой, чтобы, посидевши с полчаса на крыльце, пока не совсем еще сгустились сумерки,
сесть за ранний ужин с матушкой, с женой, с сестрой жены и всей
семьей, и о чем будет веден разговор у них в то время, когда дворовая девка в монистах или мальчик в толстой куртке принесет уже после супа сальную свечу в долговечном домашнем подсвечнике.
Затем он подумал, что Варвара довольно широко, но не очень удачно тратила деньги на украшение своего жилища. Слишком много мелочи, вазочек, фигурок из фарфора, коробочек. Вот и традиционные
семь слонов из кости, из черного дерева, один — из топаза. Самгин
сел к маленькому столику с кривыми позолоченными ножками, взял в руки маленького топазового слона и вспомнил о семерке авторов сборника «Вехи».
— Установлено, что крестьяне
села, возле коего потерпел крушение поезд, грабили вагоны, даже избили кондуктора, проломили череп ему, кочегару по морде попало, но ведь вагоны-то не могли они украсть. Закатили их куда-то, к черту лешему.
Семь человек арестовано, из них — четыре бабы. Бабы, сударь мой, чрезвычайно обозлены событиями! Это, знаете, очень… Не радует, так сказать.
В комнате, даже слишком небольшой, было человек
семь, а с дамами человек десять. Дергачеву было двадцать пять лет, и он был женат. У жены была сестра и еще родственница; они тоже жили у Дергачева. Комната была меблирована кое-как, впрочем достаточно, и даже было чисто. На стене висел литографированный портрет, но очень дешевый, а в углу образ без ризы, но с горевшей лампадкой. Дергачев подошел ко мне, пожал руку и попросил
садиться.
Начнется борьба, и, после семидесяти
семи поражений, нищие уничтожат акционеров, отберут у них акции и
сядут на их место, акционерами же разумеется.
Потом
сели за стол, уже не по-прежнему, а все вместе, на европейский лад, то есть все четверо полномочных, потом Тамея да нас
семь человек.
Я
садился раз
семь отдыхать, выбирая для дивана каменья помшистее, иногда клал голову на плечо якута.
Кроме того, было прочтено дьячком несколько стихов из Деяний Апостолов таким странным, напряженным голосом, что ничего нельзя было понять, и священником очень внятно было прочтено место из Евангелия Марка, в котором сказано было, как Христос, воскресши, прежде чем улететь на небо и
сесть по правую руку своего отца, явился сначала Марии Магдалине, из которой он изгнал
семь бесов, и потом одиннадцати ученикам, и как велел им проповедывать Евангелие всей твари, причем объявил, что тот, кто не поверит, погибнет, кто же поверит и будет креститься, будет спасен и, кроме того, будет изгонять бесов, будет излечивать людей от болезни наложением на них рук, будет говорить новыми языками, будет брать змей и, если выпьет яд, то не умрет, а останется здоровым.
Отец Ферапонт добился того, что и его наконец
поселили, лет
семь тому назад, в этой самой уединенной келейке, то есть просто в избе, но которая весьма похожа была на часовню, ибо заключала в себе чрезвычайно много жертвованных образов с теплившимися вековечно пред ними жертвованными лампадками, как бы смотреть за которыми и возжигать их и приставлен был отец Ферапонт.
Из уцелевших бревен на скорую руку сколотили избенку, покрыли ее барочным тесом, купленным лет за десять для построения павильона на готический манер, и
поселили в ней садовника Митрофана с женой Аксиньей и
семью детьми.
Дорога от Кенигсберга до Берлина очень длинна; мы взяли
семь мест в дилижансе и отправились. На первой станции кондуктор объявил, чтобы мы брали наши пожитки и
садились в другой дилижанс, благоразумно предупреждая, что за целость вещей он не отвечает.
Утром я писал письма, когда я кончил, мы
сели обедать. Я не ел, мы молчали, мне было невыносимо тяжело, — это было часу в пятом, в
семь должны были прийти лошади. Завтра после обеда он будет в Москве, а я… — и с каждой минутой пульс у меня бился сильнее.
Мой отец переселил в Покровское одну богатую крестьянскую
семью из Васильевского, но они никогда не считали эту
семью за принадлежащую к их
селу и называли их «посельщиками».
Около
семи часов служили в доме всенощную. Образная, соседние комнаты и коридоры наполнялись молящимися. Не только дворовые были налицо, но приходили и почетнейшие крестьяне из
села. Всенощную служили чинно с миропомазанием, а за нею следовал длинный молебен с водосвятием и чтением трех-четырех акафистов. Служба кончалась поздно, не раньше половины десятого, после чего наскоро пили чай и спешили в постели.
Могильцев был сын дьячка и родился в
селе, отстоявшем от Заболотья в
семи верстах.
Рождественское утро начиналось спозаранку. В шесть часов, еще далеко до свету, весь дом был в движении; всем хотелось поскорее «отмолиться», чтобы разговеться. Обедня начиналась ровно в
семь часов и служилась наскоро, потому что священнику, независимо от поздравления помещиков, предстояло обойти до обеда «со святом» все
село. Церковь, разумеется, была до тесноты наполнена молящимися.
В ее усадьбе он и жил на краю большого
села, в котором скучилось несколько мелкопоместных
семей.
Делалось это под видом сбора на «погорелые места». Погорельцы, настоящие и фальшивые, приходили и приезжали в Москву
семьями. Бабы с ребятишками ездили в санях собирать подаяние деньгами и барахлом, предъявляя удостоверения с гербовой печатью о том, что предъявители сего едут по сбору пожертвований в пользу сгоревшей деревни или
села. Некоторые из них покупали особые сани, с обожженными концами оглоблей, уверяя, что они только сани и успели вырвать из огня.
За Суслоном рассажались по Ключевой такие
села, как Роньжа, Заево, Бакланиха. Некоторые избы уже пустовали, —
семьи разбрелись, как после пожара. Михей Зотыч купил муки у попа Макара и раздавал фунтами и просто пригоршнями. Бабы так и рвали с причитаньем и плачем.
Из Суслона скитники поехали вниз по Ключевой. Михей Зотыч хотел посмотреть, что делается в богатых
селах. Везде было то же уныние, как и в Суслоне. Народ потерял голову. Из-под Заполья вверх по Ключевой быстро шел голодный тиф. По дороге попадались бесцельно бродившие по уезду мужики, — все равно работы нигде не было, а дома сидеть не у чего. Более малодушные уходили из дому, куда глаза глядят, чтобы только не видеть голодавшие
семьи.
Вдруг кучер мой снова закричал мне, что те же
семь шилохвостей опять летят мне навстречу, прибавя, что «видно, и на большом пруду помешали им
сесть». Мы оба устремили глаза на летящих еще выше прежнего прямо над нами уток.
Такие далекие путешествия были вообще не в обычае
семьи. За пределами знакомого
села и ближайших полей, которые он изучил в совершенстве, Петр терялся, больше чувствовал свою слепоту и становился раздражителен и беспокоен. Теперь, впрочем, он охотно принял приглашение. После памятного вечера, когда он сознал сразу свое чувство и просыпающуюся силу таланта, он как-то смелее относился к темной и неопределенной дали, которою охватывал его внешний мир. Она начинала тянуть его, все расширяясь в его воображении.
Сели обедать, а вечером к чаю собралась вся ялуторовская артель с
семьей Балакшина. Устроился музыкальный вечер. Молодежь даже повертелась под звуки отличного, громкого и чрезвычайно нарядного простотой своей фортепиано.
Вся наша петербургская
семья отправляется 1 июня в Царское
Село; покамест на Мойке остается Михаил с женой, Бароццова (она здорова и весела), Варя и Лиза. Этот отряд будет наезжать в Ц. С. до отправления в Щиглицы…
Село Мерево отстоит сорок верст от губернского города и
семь от уездного, в котором отец Гловацкой служит смотрителем уездного училища.
Я знал смутно, что хотя он, в моем присутствии, ютился где-то в подвальном этаже барского дома, но что у него все-таки есть на
селе дом, жена и
семья; что два сына его постоянно живут в Москве по фруктовой части и что при нем находятся только внучата да бабы, жены сыновей, при помощи которых и справляется его хозяйство.
Усадьба эта находилась в захолустье Тотемского уезда, в
селе, где, кроме них, ютились еще две-три мелкопоместных
семьи.
Вон, с одной свечкой, босоногая Ольгунька накрывает у городничего стол, и он
садится с своей многолюдной
семьей ужинать.
Этот псевдоним имел свою историю. Н.И. Пастухов с
семьей, задолго до выхода своей газеты, жил на даче в
селе Волынском за Дорогомиловской заставой. После газетной работы по ночам, за неимением денег на извозчика, часто ходил из Москвы пешком по Можайке, где грабежи были не редкость, особенно на Поклонной горе. Уж очень для грабителей место было удобное — издали все кругом видно.
Движимый горем и раскаянием в своем невольном преступлении, Н.И. Пастухов дал несколько тысяч
семье Васи, поставил над его могилой мраморный памятник и внес в земскую управу сумму на учреждение в ближайшем
селе школы в память убитого.
Родившись и воспитавшись в чистоплотной немецкой
семье и сама затем в высшей степени чистоплотно жившая в обоих замужествах, gnadige Frau чувствовала невыносимое отвращение и страх к тараканам, которых, к ужасу своему, увидала в избе Ивана Дорофеева многое множество, а потому нетерпеливо желала поскорее уехать; но доктор, в силу изречения, что блажен человек, иже и скоты милует, не торопился, жалея лошадей, и стал беседовать с Иваном Дорофеевым, от которого непременно потребовал, чтобы тот
сел.
В Кашине я, впрочем, не бывал, но и в нашем, сравнительно угрюмом, Калязинском уезде прорывались веселые центры, напр., на Хотче и, в особенности, в
селе Воскресенском, где жило до
семи помещичьих
семей, которые, несмотря на скудные средства, ничем другим не занимались, кроме хлебосольства.
Весь вечер Арина Петровна думала и наконец-таки надумала: созвать семейный совет для решения балбесовой участи. Подобные конституционные замашки не были в ее нравах, но на этот раз она решилась отступить от преданий самодержавия, дабы решением всей
семьи оградить себя от нареканий добрых людей. В исходе предстоящего совещания она, впрочем, не сомневалась и потому с легким духом
села за письма, которыми предписывалось Порфирию и Павлу Владимирычам немедленно прибыть в Головлево.
Около
семи часов дом начинал вновь пробуждаться. Слышались приготовления к предстоящему чаю, а наконец раздавался и голос Порфирия Владимирыча. Дядя и племянница
садились у чайного стола, разменивались замечаниями о проходящем дне, но так как содержание этого дня было скудное, то и разговор оказывался скудный же. Напившись чаю и выполнив обряд родственного целования на сон грядущий, Иудушка окончательно заползал в свою нору, а Аннинька отправлялась в комнату к Евпраксеюшке и играла с ней в мельники.
Уже в
семь часов он был одет, чтобы идти к попадье, но вдруг она явилась сама, как всегда прямая, плоская и решительная, вошла, молча кивнула головою,
села и, сняв очки, протирая их платком, негромко сказала...
Старик обыкновенно пил чай один и, когда сам накушивался, тогда начинала пить
семья; но тут, приняв вторую чашку, приказал невестке, чтоб она налила чашечку себе,
села подле него и вместе с ним кушала чай.
Напрасно бы стали мы искать окруженную топкими болотами долину, где некогда, по древним сказаниям, возвышалось на
семи дубах неприступное жилище Соловья-разбойника; никто в
селе Карачарове не покажет любопытному путешественнику того места, где была хижина, в которой родился и сиднем сидел тридцать лет могучий богатырь Илья Муромец.
Я сам не знаю, как
сел и шапку на стол положил. Расспрашивает о
семье, о детях, о делах. Отвечаю, что все хорошо, а у самого, чувствую, слезы текут… В конце концов я все ему рассказал и о векселе и сцену — с Кашиным.
Приказание княжеское было исполнено в точности.
Семья нечаянного восприемника новорожденного княжича, потихоньку голося и горестно причитывая, через день, оплаканная родственниками и свойственниками, выехала из родного
села на доморощенных, косматых лошаденках и, гонимая страшным призраком грозного князя, потянулась от родных степей заволжских далеко-далеко к цветущей заднепровской Украине, к этой обетованной земле великорусского крепостного, убегавшего от своей горе-горькой жизни.
Когда же с мирною
семьейЧеркес в отеческом жилище
Сидит ненастною порой,
И тлеют угли в пепелище;
И, спрянув с верного коня,
В горах пустынных запоздалый,
К нему войдет пришлец усталый
И робко
сядет у огня:
Тогда хозяин благосклонный
С приветом, ласково, встает
И гостю в чаше благовонной
Чихирь отрадный подает.
Под влажной буркой, в сакле дымной,
Вкушает путник мирный сон,
И утром оставляет он
Ночлега кров гостеприимный.
В
семь часов мать моя
села в свою ямскую кибитку, а я с Евсеичем в извозчичьи сани, и мы в одно время съехали со двора: повозка поехала направо к заставе, а я налево в гимназию; скоро мы свернули с улицы в переулок, и кибитка исчезла из моих глаз.
Было часов
семь, и солнце
садилось.
— Да;
сядем да спрашиваем, сколько кому лет жить? Мне всё
семь или восемь, а Маня спросит, она сразу и замолчит.
Исай Матвеич помолился перед образами и
сел в красном угле, а за ним
села вся
семья, и Костик
сел.
Крылушкин, проводив нежданных гостей, старался, как мог, успокоить своих домашних. Уговорил всех спать спокойно и, когда удостоверился, что все спят,
сел, написал два письма в Москву и одно в Петербург, а в
семь часов напился чайку и, положив в карман свои письма, ушел из дома.
На масленице, наигравшись и накатавшись, народ
сел ужинать, и у Прокудиных вся
семья уселась за стол. Только что стали есть молочную лапшу, дверь отворилась, и вошел Гришка.
Семья подвинулась, и Настя с Костиком
сели.
Г-н Устрялов говорит о них: «Среди смут и неустройств XVII века московские стрельцы содействовали правительству к восстановлению порядка: они смирили бунтующую чернь в
селе Коломенском, подавили мятеж войска на берегах
Семи и вместе с другими ратными людьми нанесли решительное поражение Разину под Симбирском; а два полка московских стрельцов, бывшие в Астрахани, при разгроме ее злодеем, хотели лучше погибнуть, чем пристать к его сообщникам, и погибли» (том I, стр. 21).
В
семье Гудала плач и стоны,
Толпится на дворе народ:
Чей конь примчался запаленный
И пал на камни у ворот?
Кто этот всадник бездыханный?
Хранили след тревоги бранной
Морщины смуглого чела.
В крови оружие и платье;
В последнем бешеном пожатье
Рука на гриве замерла.
Недолго жениха младого,
Невеста, взор твой ожидал:
Сдержал он княжеское слово,
На брачный пир он прискакал…
Увы! но никогда уж снова
Не
сядет на коня лихого!..
В средине июля пропал Изот. Заговорили, что он утонул, и дня через два подтвердилось: верстах в
семи ниже
села к луговому берегу прибило его лодку с проломленным дном и разбитым бортом. Несчастие объяснили тем, что Изот, вероятно, заснул на реке и лодку его снесло на пыжи трех барж, стоявших на якорях, верстах в пяти ниже
села.