У нас раскольников не постоянно гонят, так, вдруг найдет что-то на синод или на министерство внутренних дел, они и
сделают набег на какой-нибудь скит, на какую-нибудь общину, ограбят ее и опять затихнут. Раскольники обыкновенно имеют смышленых агентов в Петербурге, они предупреждают оттуда об опасности, остальные тотчас собирают деньги, прячут книги и образа, поят православного попа, поят православного исправника, дают выкуп; тем дело и кончается лет на десять.
Мы остались и прожили около полугода под надзором бабушки и теток. Новой «власти» мы как-то сразу не подчинились, и жизнь пошла кое-как. У меня были превосходные способности, и, совсем перестав учиться, я схватывал предметы на лету, в классе, на переменах и получал отличные отметки. Свободное время мы с братьями отдавали бродяжеству: уходя веселой компанией за реку, бродили по горам, покрытым орешником, купались под мельничными шлюзами,
делали набеги на баштаны и огороды, а домой возвращались позднею ночью.
Он не имеет надежной крепости, из которой мог бы
делать набеги на бунтующую плоть; не имеет и укромной лазейки, из которой мог бы послать «бодрому духу» справедливый укор, что вот как ни дрянна и ни немощна плоть, а все-таки почему-нибудь да берет же она над тобою, «бодрым духом», верх.
Потом мы решили построить себе курень. Выбрали укромное место в канаве старого сада, густо заросшее лозняком и черемухой. Расчистили дно и стенки, устроили стол, в откосах канавы вырыли сиденья и погреб для припасов, развесили по сучкам свое оружие. Отсюда мы
делали набеги на ляхов, сюда скрывались от их преследования.
Неточные совпадения
Поэтому, независимо от мер общих, он в течение нескольких лет сряду непрерывно и неустанно
делал сепаратные [Сепара́тный — отдельный, обособленный.]
набеги на обывательские дома и усмирял каждого обывателя поодиночке.
И бегу, этта, я за ним, а сам кричу благим матом; а как с лестницы в подворотню выходить —
набежал я с размаху на дворника и на господ, а сколько было с ним господ, не упомню, а дворник за то меня обругал, а другой дворник тоже обругал, и дворникова баба вышла, тоже нас обругала, и господин один в подворотню входил, с дамою, и тоже нас обругал, потому мы с Митькой поперек места легли: я Митьку за волосы схватил и повалил и стал тузить, а Митька тоже, из-под меня, за волосы меня ухватил и стал тузить, а
делали мы то не по злобе, а по всей то есь любови, играючи.
— Это не резон, милый ты мой… Прохарчишься, и все тут. Да… А ты лучше, знаешь, что
сделай… Отдавай мне деньги-то, я их оберну раза три-четыре в год, а процент пополам. Глядишь, и
набежит тысчонка-другая. На Самосадке-то не прожить… Я для тебя говорю, а ты подумай хорошенько. Мне-то все равно, тебе платить или кому другому.
В тот же день
сделали было
набег члены губернского правления, чтоб явиться новому начальнику, но не были приняты.
Частые посещения молодого смотрителя к Годневым, конечно, были замечены в городе и, как водится, перетолкованы. Первая об этом пустила ноту приказничиха, которая совершенно переменила мнение о своем постояльце — и произошло это вследствие того, что она принялась было
делать к нему каждодневные
набеги, с целью получить приличное угощение; но, к удивлению ее, Калинович не только не угощал ее, но даже не сажал и очень холодно спрашивал: «Что вам угодно?»
Барин
делает знак,
набегают люди и уносят Гаврилу.
Мальчик стерег овец и, будто увидав волка, стал звать: «Помогите, волк! волк!» Мужики прибежали и видят: неправда. Как
сделал он так и два и три раза, случилось — и вправду
набежал волк. Мальчик стал кричать: «Сюда, сюда скорей, волк!» Мужики подумали, что опять по-всегдашнему обманывает, — не послушали его. Волк видит, бояться нечего: на просторе перерезал все стадо.
— Что ж нам
делать теперь, Дарья Сергевна? — отчаянным голосом спросил Василий Фадеев. — Гроза!.. Не ночевать же под дождем… Пожалуй, волки еще
набегут… По здешним местам этого ворога много.
А в те вечера, когда подгулявшее обер-офицерство с сеттером-Лобытко во главе
делало донжуанские
набеги на «слободку», Рябович, принимавший участие в
набегах, всякий раз бывал грустен, чувствовал себя глубоко виноватым и мысленно просил у нее прощения…
Народ
сделал около него кружок, ахает, рассуждает; никто не думает о помощи.
Набегают татары, продираются к умирающему, вопят, рыдают над ним. Вслед за ними прискакивает сам царевич Даньяр. Он слезает с коня, бросается на тело своего сына, бьет себя в грудь, рвет на себе волосы и наконец, почуяв жизнь в сердце своего сына, приказывает своим слугам нести его домой. Прибегает и Антон, хочет осмотреть убитого — его не допускают.
Все это, однако ж, легче было говорить в чаду страсти, со слов надежды, нежели
сделать. Кажется, на душу его
набегали уже нечистые своекорыстные намерения. Благородного, возвышенного Волынского нельзя было в нем узнать, так сети лукавых, его безрассудство и любовь опутали со всех сторон уж и сердце его.