Неточные совпадения
Но чем более рос высокодаровитый
юноша, тем непреоборимее
делалась врожденная в нем страсть.
Во Франции некогда была блестящая аристократическая юность, потом революционная. Все эти С.-Жюсты и Гоши, Марсо и Демулены, героические дети, выращенные на мрачной поэзии Жан-Жака, были настоящие
юноши. Революция была сделана молодыми людьми; ни Дантон, ни Робеспьер, ни сам Людовик XVI не пережили своих тридцати пяти лет. С Наполеоном из
юношей делаются ординарцы; с реставрацией, «с воскресением старости» — юность вовсе не совместна, — все становится совершеннолетним, деловым, то есть мещанским.
— Дай бог тебе счастье, если ты веришь им обоим! — отвечала она, и рука ее играла густыми кудрями беспечного
юноши; а их лодка скользила неприметно вдоль по реке, оставляя белый змеистый след за собою между темными волнами; весла, будто крылья черной птицы, махали по обеим сторонам их лодки; они оба сидели рядом, и по веслу было в руке каждого; студеная влага с легким шумом всплескивала, порою озаряясь фосфорическим блеском; и потом уступала, оставляя быстрые круги, которые постепенно исчезали в темноте; — на западе была еще красная черта, граница дня и ночи; зарница, как алмаз, отделялась на синем своде, и свежая роса уж падала на опустелый берег <Суры>; — мирные плаватели, посреди усыпленной природы, не думая о будущем, шутили меж собою; иногда Юрий каким-нибудь движением заставлял колебаться лодку, чтоб рассердить, испугать свою подругу; но она умела отомстить за это невинное коварство; неприметно гребла в противную сторону, так что все его усилия
делались тщетны, и челнок останавливался, вертелся… смех, ласки, детские опасения, всё так отзывалось чистотой души, что если б демон захотел искушать их, то не выбрал бы эту минуту...
Скажу только, что, наконец, гости, которые после такого обеда, естественно, должны были чувствовать себя друг другу родными и братьями, встали из-за стола; как потом старички и люди солидные, после недолгого времени, употребленного на дружеский разговор и даже на кое-какие, разумеется, весьма приличные и любезные откровенности, чинно прошли в другую комнату и, не теряя золотого времени, разделившись на партии, с чувством собственного достоинства сели за столы, обтянутые зеленым сукном; как дамы, усевшись в гостиной, стали вдруг все необыкновенно любезны и начали разговаривать о разных материях; как, наконец, сам высокоуважаемый хозяин дома, лишившийся употребления ног на службе верою и правдою и награжденный за это всем, чем выше упомянуто было, стал расхаживать на костылях между гостями своими, поддерживаемый Владимиром Семеновичем и Кларой Олсуфьевной, и как, вдруг
сделавшись тоже необыкновенно любезным, решился импровизировать маленький скромный бал, несмотря на издержки; как для сей цели командирован был один расторопный
юноша (тот самый, который за обедом более похож был на статского советника, чем на
юношу) за музыкантами; как потом прибыли музыканты в числе целых одиннадцати штук и как, наконец, ровно в половине девятого раздались призывные звуки французской кадрили и прочих различных танцев…
Друзей, этих беззаботных, но умных
юношей, около него уже не было: все они или разбрелись, или начали, как выражался он, подлеть в жизни; волочиться ему не хотелось или, лучше сказать, не попадалось на глаза женщины, в выборе которых он
сделался строже.
Приведенные слова государя моментально
сделались известными воспитанникам, и между ними быстро образовался кружок
юношей, желавших как можно более подражать Брянчанинову, и Брянчанинов получил в этом кружке значение вождя.
Из некрасивого и робкого ребенка он
сделался мешковатым
юношей.
Некоторые из этих волокит влюбились не на шутку и требовали ее руки: но ей хотелось попробовать лестную роль непреклонной… и к тому же они все были прескушные: им отказали… один с отчаяния долго был болен, другие скоро утешились… между тем время шло: она
сделалась опытной и бойкой девою: смотрела на всех в лорнет, обращалась очень смело, не краснела от двусмысленной речи или взора — и вокруг нее стали увиваться розовые
юноши, пробующие свои силы в словесной перестрелке и посвящавшие ей первые свои опыты страстного красноречия, — увы, на этих было еще меньше надежды, чем на всех прежних; она с досадою и вместе тайным удовольствием убивала их надежды, останавливала едкой насмешкой разливы красноречия — и вскоре они уверились, что она непобедимая и чудная женщина; вздыхающий рой разлетелся в разные стороны… и наконец для Лизаветы Николавны наступил период самый мучительный и опасный сердцу отцветающей женщины…
Есть в предыдущем поколении и другие исключения из определенной нами нормы. Это, например, те, суровые прежде, мудрецы, которые поняли наконец, что надо искать источник мудрости в самой жизни, и вследствие того
сделались в сорок лет шалунами, жуирами и стали совершать подвиги, приличные только двадцатилетним
юношам, — да, если правду сказать, так и тем неприличные. Но об исключениях такого рода распространяться не стоит.
— Аян, — мягко сказала девушка, остановилась, придумывая, что продолжать, и вдруг простая, доверчивая, сильная душа
юноши бессознательно пустила ее на верный путь. — Аян, вы смешны. Другая повернулась бы к вам спиной, я — нет. Идите, глупый разбойник, учитесь,
сделайтесь образованным, крупным хищником, капитаном. И когда сотни людей будут трепетать от одного вашего слова — вы придите. Больше я ничего не скажу вам.
Я, признаюсь вам, тогда еще ясно не разгадал, что такое в душе сего благодатного
юноши делалось, но сам очень обрадовался, что он больше говорить не хочет, ибо я и сам понимал, что я в сердцах невесть что говорю, и умолк я и лежу да только думаю...
Византийский
юноша, прелестный собою, со всею изысканностью нравов падающего царства, со всею привлекательностию ложного просвещения, понравился египтянке; она изменила мужу, потом
сделалась грустна, задумчива; какая-то сокровенная мысль терзала ее; она не могла смотреть на обманутого и оставила его.
На другой день проходил он к вечеру дикое и пустынное место и, казалось, еще не отдыхал; шаги
сделались тише, дыхание тяжелее; в темноте можно было разглядеть массу еще темнейшую, которая грубо и тяжело вырезывалась на небосклоне; увидев ее,
юноша собрал последние силы, удвоил шаги и вскоре подошел к каменной ограде — вороты были заперты.
От бедняка мысль
сделаться богатым была бы так же далека, как желание пролезть сквозь игольные уши; столоначальник не думал бы критиковать распоряжений своего секретаря, как не критикует он наступления ночи после дня, и наоборот; даже какой-нибудь
юноша из мелкой сошки, посаженный за переписку бумаг, точно так не вздумал бы тогда мечтать о подвигах, о славе и т. п., как теперь не приходит ему в голову мечтать, например, о превращении своем в крокодила, обитающего в Египте, или в допотопного мастодонта, открытого в северных льдах.
— Не нужно быть пророком, чтобы надеяться, что честный
юноша сделается честным гражданином.
Юноши никак не хотят понять того, что все это
делается вследствие общего человеческого стремления — найти себе возможно лучшее положение, обеспечить себе возможность свободной и покойной жизни.
Прекрасный
юноша Городков принят на службу и облагодетельствован важным лицом; у важного лица правитель канцелярии — Юконцов, взяточник и негодяй; этот Юконцов
делается ближайшим начальником Городкова и начинает ему [пакостить].
Возвышенное настроение
юноши сразу пропало, и ему
сделалось почему-то совестно перед боцманом, который ударил матроса.
И ему вдруг
делается стыдно своего малодушного страха, когда вслед за этой мелькнувшей мыслью, охватившей смертельной тоской его молодую душу, нос «Коршуна», бывший на гребне переднего вала, уже стремительно опустился вниз, а корма вздернулась кверху, и водяная гора сзади, так напугавшая
юношу, падает обессиленная, с бешенством разбиваясь о кормовой подзор, и «Коршун» продолжает нырять в этих водяных глыбах, то вскакивая на них, то опускаясь, обдаваемый брызгами волн, и отряхиваясь, словно гигантская птица, от воды.
В детство Софья Львовна и он жили в разных квартирах, но под одною крышей, и он часто приходил к ней играть, и их вместе учили танцевать и говорить по-французски; но когда он вырос и
сделался стройным, очень красивым
юношей, она стала стыдиться его, потом полюбила безумно и любила до последнего времени, пока не вышла за Ягича.
Он был тогда красивый
юноша, студент, пострадавший за какую-то студенческую историю. Кажется, он так и не кончил курса из-за этого. Он жил в Петербурге, но часто гостил у своей родной сестры, бывшей замужем за Гурко, впоследствии фельдмаршалом, а тогда эскадронным или полковым командиром гусарского полка. Мать его проживала тогда за границей, в Париже, и
сделалась моей постоянной сотрудницей по иностранной литературе.
Произошел бунт в Москве, со всеми его ужасами. Его кровавою жертвою
сделался архиепископ Амвросий, тот самый, который в бытность свою архиереем отклонил
юношу Потемкина от мысли поступления в монастырь и дал ему денег на дорогу в Петербург.
Костя, ставший уже Константином Николаевичем и носивший фамилию Рачинского,
сделался тоже высоким, статным
юношей, с черными, как смоль, волосами и большими, жгучими черными же глазами. Легкий пушок на верхней губе и части щек
юноши оттенял их белизну и свежесть, указывая на то, что жизнь, в ее низменных, животных проявлениях, еще не успела дотронуться до него своим тлетворным крылом.
Она, как и другие, не заметила как вырос Костя, и как из двенадцатилетнего тщедушного мальчика он
сделался двадцатилетним сильным, красивым
юношей.
Что
сделалось со мною? Впервые за десятки лет я забыл., что у меня есть лицо, впервые за десятки лет, как
юноша, как пойманный преступник, я беспомощно смотрел и ждал какого-то смертельного удара.