Неточные совпадения
— Ножом в сердцах
читаете, —
Сказал
священник лекарю,
Когда злодей у Демушки
Сердечко распластал.
«Ты бо изначала создал еси мужеский пол и женский, —
читал священник вслед за переменой колец, — и от Тебе сочетавается мужу жена, в помощь и в восприятие рода человеча. Сам убо, Господи Боже наш, пославый истину на наследие Твое и обетование Твое, на рабы Твоя отцы наша, в коемждо роде и роде, избранныя Твоя: призри на раба Твоего Константина и на рабу Твою Екатерину и утверди обручение их в вере, и единомыслии, и истине, и любви»….
Предсказание Марьи Николаевны было верно. Больной к ночи уже был не в силах поднимать рук и только смотрел пред собой, не изменяя внимательно сосредоточенного выражения взгляда. Даже когда брат или Кити наклонялись над ним, так, чтоб он мог их видеть, он так же смотрел. Кити послала за
священником, чтобы
читать отходную.
— Да что же в воскресенье в церкви?
Священнику велели
прочесть. Он
прочел. Они ничего не поняли, вздыхали, как при всякой проповеди, — продолжал князь. — Потом им сказали, что вот собирают на душеспасительное дело в церкви, ну они вынули по копейке и дали. А на что — они сами не знают.
— Мне тюремный
священник посоветовал. Я, будучи арестантом, прислуживал ему в тюремной церкви, понравился, он и говорит: «Если — оправдают, иди в монахи». Оправдали. Он и схлопотал. Игумен — дядя родной ему. Пьяный человек, а — справедливый. Светские книги любил
читать — Шехерезады сказки, «Приключения Жиль Блаза», «Декамерон». Я у него семнадцать месяцев келейником был.
— Иные — да. Он объяснял мне содержание некоторых писателей. Других я
читала одна или со
священником, мужем Наташи…
— Какие же книги ты
читала с
священником?
Началась обычная процедура: перечисление присяжных заседателей, рассуждение о неявившихся, наложение на них штрафов и решение о тех, которые отпрашивались, и пополнение неявившихся запасными. Потом председатель сложил билетики, вложил их в стеклянную вазу и стал, немного засучив шитые рукава мундира и обнажив сильно поросшие волосами руки, с жестами фокусника, вынимать по одному билетику, раскатывать и
читать их. Потом председатель спустил рукава и предложил
священнику привести заседателей к присяге.
Так же верил и дьячок и еще тверже, чем
священник, потому что совсем забыл сущность догматов этой веры, а знал только, что за теплоту, за поминание, за часы, за молебен простой и за молебен с акафистом, за всё есть определенная цена, которую настоящие христиане охотно платят, и потому выкрикивал свои: «помилось, помилось», и пел, и
читал, что положено, с такой же спокойной уверенностью в необходимости этого, с какой люди продают дрова, муку, картофель.
Старушка помещица при мне умирала.
Священник стал
читать над ней отходную, да вдруг заметил, что больная-то действительно отходит, и поскорее подал ей крест. Помещица с неудовольствием отодвинулась. «Куда спешишь, батюшка, — проговорила она коснеющим языком, — успеешь…» Она приложилась, засунула было руку под подушку и испустила последний вздох. Под подушкой лежал целковый: она хотела заплатить
священнику за свою собственную отходную…
Я рассказал ему дело, он мне налил чашку чая и настоятельно требовал, чтоб я прибавил рому; потом он вынул огромные серебряные очки,
прочитал свидетельство, повернул его, посмотрел с той стороны, где ничего не было написано, сложил и, отдавая
священнику, сказал: «В наисовершеннейшем порядке».
В таком настроении я перешел и в ровенскую гимназию. Здесь, на первом же уроке закона божия,
священник о. Крюковский вызвал меня к кафедре и заставил
читать молитвы.
Читая «Отче наш», я ошибся в ударении и, вместо «на небесèх», сказал «на небèсех».
Дед водил меня в церковь: по субботам — ко всенощной, по праздникам — к поздней обедне. Я и во храме разделял, когда какому богу молятся: всё, что
читают священник и дьячок, — это дедову богу, а певчие поют всегда бабушкину.
Было раннее октябрьское утро, серое, холодное, темное. У приговоренных от ужаса лица желтые и шевелятся волосы на голове. Чиновник
читает приговор, дрожит от волнения и заикается оттого, что плохо видит.
Священник в черной ризе дает всем девяти поцеловать крест и шепчет, обращаясь к начальнику округа...
Поселенцы говеют, венчаются и детей крестят в церквах, если живут близко. В дальние селения ездят сами
священники и там «постят» ссыльных и кстати уж исполняют другие требы. У о. Ираклия были «викарии» в Верхнем Армудане и в Мало-Тымове, каторжные Воронин и Яковенко, которые по воскресеньям
читали часы. Когда о. Ираклий приезжал в какое-нибудь селение служить, то мужик ходил по улицам и кричал во всё горло: «Вылазь на молитву!» Где нет церквей и часовен, там служат в казармах или избах.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что
священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют,
читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Тут
прочел я несколько романов, как-то: «Векфильдский
священник», «Герберт, или Прощай богатство».
Когда, в начале службы,
священник выходил еще в одной епитрахили и на клиросе
читал только дьячок, Павел беспрестанно переступал с ноги на ногу, для развлечения себя, любовался, как восходящее солнце зашло сначала в окна алтаря, а потом стало проникать и сквозь розовую занавеску, закрывающую резные царские врата.
—
Читай,
читай!.. — повторила она
священнику.
Начальник губернии в это время сидел у своего стола и с мрачным выражением на лице
читал какую-то бумагу. Перед ним стоял не то
священник, не то монах, в черной рясе, с худым и желто-черноватым лицом, с черными, сверкающими глазами и с густыми, нависшими бровями.
Осанистый старик
священник с окладистой седой бородой достал из-под ризы бумажку и хотел по ней
прочесть приветственное пастырское слово, но голос у него дрогнул на первых строках, и он только бессвязно пробормотал какой-то текст из Священного писания.
В то время когда формулу присяги
читал православным —
священник, католикам — ксендз, евреям — раввин, протестантам, за неимением пастора — штабс-капитан Диц, а магометанам — поручик Бек-Агамалов, — с Гайнаном была совсем особая история.
Священник, не отвечая,
прочел молитву и подал крест раненому.
Прежде всего отслужили молебен, причем Антон Иваныч созвал дворню, зажег свечу и принял от
священника книгу, когда тот перестал
читать, и передал ее дьячку, а потом отлил в скляночку святой воды, спрятал в карман и сказал: «Это Агафье Никитишне». Сели за стол. Кроме Антона Иваныча и
священника, никто по обыкновению не дотронулся ни до чего, но зато Антон Иваныч сделал полную честь этому гомерическому завтраку. Анна Павловна все плакала и украдкой утирала слезы.
Когда все сии свидетели поставлены были на должные им места, в камеру вошел заштатный
священник и отобрал от свидетелей клятвенное обещание, внушительно
прочитав им слова, что они ни ради дружбы, ни свойства, ни ради каких-либо выгод не будут утаивать и покажут сущую о всем правду.
Священник довольно торопливо и переболтавшимся языком
читал евангелие и произносил слова: «откуда мне сие, да приидет мати господа моего ко мне!» Увидав Марфина, он стал
читать несколько медленнее, и даже дьячок, раздувавший перед тем с раскрасневшимся лицом кадило, оставил занятие и по окончании евангелия затянул вместе с
священником: «Заступница усердная, мати господа вышняго…» Молебен собственно служили иконе казанской божией матери, считавшейся в роду Рыжовых чудотворною и стоявшей в настоящем случае с почетом в углу залы на столике, покрытом белою скатертью.
Когда
священник с чашей в руках
читал слова: «…Но яко разбойника мя прийми», [«…Но яко разбойника мя прийми».
Немало дивились письму,
читали его и перечитывали в волости и писарь, и учитель, и
священник, и много людей позначительнее, кому было любопытно, а, наконец, все-таки вызвали Лозинскую и отдали ей письмо в разорванном конверте, на котором совершенно ясно было написано ее имя: Катерине Лозинской, жене Лозинского Иосифа Оглобли, в Лозищах.
Завернули в белый саван, привязали к ногам тяжесть, какой-то человек, в длинном черном сюртуке и широком белом воротнике, как казалось Матвею, совсем непохожий на
священника,
прочитал молитвы, потом тело положили на доску, доску положили на борт, и через несколько секунд, среди захватывающей тишины, раздался плеск…
Для этого перед изображениями святых, называемых народом прямо богами,
священник берет в руки ребенка и
читает заклинательные слова и этим очищает мать.
Потом Кожемякин стоял в церкви, слушал, как
священник, всхлипывая,
читал бумагу про убийство царя, и навсегда запомнил важные, печальные слова...
«Другажды, —
читаю, пишут отец Маркел, — проходя с дьяконом случайно вечернею порою мимо дома того же
священника отца Иоанна, опять видели, как он со всем своим семейством, с женою, племянником и с купно приехавшею к нему на каникулярное время из женской гимназии племянницею, азартно играл в карты, яростно ударяя по столу то кралею, то хлапом, и при сем непозволительно восклицал: „никто больше меня, никто!“»
Прочитав сие, взглянул я на преосвященного владыку и, не дожидаясь его вопроса, говорю...
Я
читаю в предстании здесь секретаря и соборного протодьякона. Пишет, — это вижу по почерку, — коллега мой, отец Маркел, что: «такого-то, говорит, числа, осеннею порою, в позднее сумеречное время, проходя мимо окон
священника такого-то, — имя мое тут названо, — невзначай заглянул я в узкий створ между двумя нарочито притворенными ставнями его ярко освещенного окна и заметил сего
священника безумно скачущим и пляшущим с неприличными ударениями пятами ног по подряснику».
Прежде она любила, когда во всенощной
читали канон и певчие пели ирмосы, например, «Отверзу уста моя», любила медленно подвигаться в толпе к
священнику, стоящему среди церкви, и потом ощущать на своем лбу святой елей, теперь же она ждала только, когда кончится служба.
Вечера с Васей мы проводили за бильярдом, а весь день с утра
читали, не выходя из библиотеки. До григорьевской библиотеки, со времени гимназии, я ни одной книги в руки не брал и теперь
читал без передышки. Пьяная компания перевелась. Евстигнеев опять поступил на телеграф, Дорошка Рыбаков женился на актрисе Орловой и с ней вошел в состав нашей летней труппы. Оба крошечного роста, невзрачные и удивительно скромные и благовоспитанные. Рассказывали, что, когда их венчали,
священник сказал им вместо поучения...
Священник пришел и, закрыв чем-то лицо ее, стал, вздыхая,
читать над нею умоляющие слова...
Дошло это до отца Лариона, нашего приходского
священника. Он, едучи с требой, завидел Исая Матвеевича и сказал, что над его невесткой можно
прочесть чин заклинания.
Я сам не без боязни появлялся у купели с сестрою Любинькой у подбелевского
священника, заставлявшего дьячка
читать символ «Веры», плохо сохранившийся в моей памяти. Но в большинстве случаев мне приходилось крестить у наших дворовых, при этом буфетчику Павлу не раз случалось разыскивать меня в саду или в поле и насильно приводить к купели, от которой я бежал, избавляясь от слова нашего приходского
священника: «
Читайте Верую».
Начались экзамены. Получить у
священника протоиерея Терновского хороший балл было отличной рекомендацией, а я еще по милости Новосельских семинаристов был весьма силен в катехизисе и получил пять. Каково было мое изумление, когда на латинском экзамене, в присутствии главного латиниста Крюкова и декана Давыдова, профессор Клин подал мне для перевода Корнелия Непота. Чтобы показать полное пренебрежение к задаче, я, не
читая латинского текста, стал переводить и получил пять с крестом.
Приехал
священник и вместо учетного молебна начал
читать отходную. Через несколько минут она скончалась. Аксинья завыла во весь голос,
священник, несмотря на привычку, прослезился. Окончив отходную, он отер глаза бумажным платком и в каком-то раздумье сел на стул. Савелий стоял, прислонясь к косяку, и глядел на покойницу.
Мы стали вокруг и, держа одной рукой древко, а другую подняв вверх, повторяли слова
священника, который
читал с листа старинную петровскую военную присягу.
Некоторое объяснение на это может дать следующая выписка из одного письма к издателям (на стр. 158 III части «Собеседника»): «Девять человек купцов и четыре
священника сию книгу у моего дворецкого брали
читать».
Священник Старынкевич пишет, что небо послало ему счастие видеть первые четыре книжки «Собеседника» и что он «с толиким удовольствием листы полезнейшего сего сочинения
прочитывал, с коликим утомленный долговременною жаждою из чистейшего источника опаленный свой язык орошает» (ч. XI, стр. 156).
Пошла к
священнику, говорю: «Вот, батюшка, что со мною, так и так, — говорю, — сил моих над собой нет»; ну,
священник меня хорошо пощунял:
читай, говорит, раба, канон «Утоли моя печали».
Помолилась я богу —
прочитала, как еще в Мценске
священник учил от запаления ума: «Благого царя благая мати, пречистая и чистая», — и сняла с себя капотик, и подхожу к ней в одной юбке, и говорю: «Послушай ты меня, Леканида Петровна!
Священник ручается. Надо верить. А он, оказывается, так наблюдателен, что как будто
читает на лице все отражения мыслей.
Священник (в волнении закуривает папироску). Николай Иванович, они мне дали
прочесть.
Николай Иванович. Сделал, да. Впрочем, если есть чай или кофей, дай. (К
священнику.) А, принесли книгу.
Прочли? А я всю дорогу об вас думал.
Неловкое молчание.
Священник идет к стороне и, раскрывая книгу,
читает. Входят Люба с Лизанькой. Люба, 20-летняя красивая, энергичная девушка, дочь Марьи Ивановны, Лизанька, постарше ее, дочь Александры Ивановны. Обе с корзинами, повязанные платками, идут за грибами. Здороваются — одна с теткой и дядей, Лизанька с отцом и матерью — и со
священником.
— Осквернив плоти моея ризу и окалях, еже по образу, спасе, и по подобию, —
читал священник.