Неточные совпадения
В ответ на это Чичиков
свернул три блина вместе и, обмакнувши их в растопленное масло, отправил в рот, а губы и руки вытер салфеткой. Повторивши это раза три, он попросил хозяйку приказать заложить его бричку. Настасья Петровна тут же послала Фетинью, приказавши в
то же время принести еще горячих блинов.
Герои наши видели много бумаги, и черновой и белой, наклонившиеся головы, широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку, отделившуюся весьма резко, которая,
своротив голову набок и положив ее почти на самую бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганье земли или описке имения, захваченного каким-нибудь мирным помещиком, покойно доживающим век свой под судом, нажившим себе и детей и внуков под его покровом, да слышались урывками короткие выражения, произносимые хриплым голосом: «Одолжите, Федосей Федосеевич, дельце за № 368!» — «Вы всегда куда-нибудь затаскаете пробку с казенной чернильницы!» Иногда голос более величавый, без сомнения одного из начальников, раздавался повелительно: «На, перепиши! а не
то снимут сапоги и просидишь ты у меня шесть суток не евши».
Коцебу, в которой Ролла играл г. Поплёвин, Кору — девица Зяблова, прочие лица были и
того менее замечательны; однако же он прочел их всех, добрался даже до цены партера и узнал, что афиша была напечатана в типографии губернского правления, потом переворотил на другую сторону: узнать, нет ли там чего-нибудь, но, не нашедши ничего, протер глаза,
свернул опрятно и положил в свой ларчик, куда имел обыкновение складывать все, что ни попадалось.
Между
тем Чичиков стал примечать, что бричка качалась на все стороны и наделяла его пресильными толчками; это дало ему почувствовать, что они
своротили с дороги и, вероятно, тащились по взбороненному полю. Селифан, казалось, сам смекнул, но не говорил ни слова.
Он так привык теряться в этом,
Что чуть с ума не
своротилИли не сделался поэтом.
Признаться: то-то б одолжил!
А точно: силой магнетизма
Стихов российских механизма
Едва в
то время не постиг
Мой бестолковый ученик.
Как походил он на поэта,
Когда в углу сидел один,
И перед ним пылал камин,
И он мурлыкал: Benedetta
Иль Idol mio и ронял
В огонь
то туфлю,
то журнал.
Самгин увидел Никонову человеком типа Тани Куликовой, одним из
тех людей, которые механически делают какое-нибудь маленькое дело, делают потому, что бездарны, слабовольны и не могут
свернуть с тропинки, куда их толкнули сильные люди или неудачно сложившиеся обстоятельства.
Для
того, чтоб попасть домой, Самгин должен был пересечь улицу, по которой шли союзники, но, когда он хотел
свернуть в другой переулок — встречу ему из-за угла вышел, широко шагая, Яков Злобин с фуражкой в руке, с распухшим лицом и пьяными глазами; размахнув руки, как бы желая обнять Самгина, он преградил ему путь, говоря негромко, удивленно...
В
ту же минуту из ресторана вышел Стратонов, за ним — группа солидных людей окружила, столкнула Самгина с панели, он подчинился ее благодушному насилию и пошел, решив
свернуть в одну из боковых улиц. Но из-за углов тоже выходили кучки людей, вольно и невольно вклинивались в толпу, затискивали Самгина в средину ее и кричали в уши ему — ура! Кричали не очень единодушно и даже как-то осторожно.
Тетушка, остановясь, позвала его, он быстро побежал вперед, а Самгин, чувствуя себя лишним,
свернул на боковую дорожку аллеи, — дорожка тянулась между молодых сосен куда-то вверх. Шел Самгин медленно, смотрел под ноги себе и думал о
том, какие странные люди окружают Марину: этот кучер, Захарий, Безбедов…
Там он привык служить, не стесняя своих движений ничем, около массивных вещей: обращался все больше с здоровыми и солидными инструментами, как
то: с лопатой, ломом, железными дверными скобками и такими стульями, которых с места не
своротишь.
Обломов мучился
тем, что он испугал, оскорбил ее, и ждал молниеносных взглядов, холодной строгости и дрожал, завидя ее,
сворачивал в сторону.
Но ведь сознательное достижение этой высоты — путем мук, жертв, страшного труда всей жизни над собой — безусловно, без помощи посторонних, выгодных обстоятельств, дается так немногим, что — можно сказать — почти никому не дается, а между
тем как многие, утомясь, отчаявшись или наскучив битвами жизни, останавливаются на полдороге,
сворачивают в сторону и, наконец, совсем теряют из вида задачу нравственного развития и перестают верить в нее.
«Мы однажды добрались в пургу до юрты, — говорил отец Никита, — а товарищи отстали: не послушали инстинкта собак,
своротили их не туда, куда
те мчали, и заблудились.
Между
тем мы
своротили с реки на канал, перешли маленький мостик и очутились среди пестрой, движущейся толпы, среди говора, разнообразных криков, толчков, запахов, костюмов — словом, на базаре. Здесь представлялась мне полная картина китайского народонаселения без всяких прикрас, в натуре.
— Поспеешь завтра, не
то послезавтра, а сегодня
сверни в Чермашню.
Чем более мы углублялись в горы,
тем порожистее становилась река. Тропа стала часто переходить с одного берега на другой. Деревья, упавшие на землю, служили природными мостами. Это доказывало, что тропа была пешеходная. Помня слова таза, что надо придерживаться конной тропы, я удвоил внимание к югу. Не было сомнения, что мы ошиблись и пошли не по
той дороге. Наша тропа, вероятно,
свернула в сторону, а эта, более торная, несомненно, вела к истокам Улахе.
От места нашей стоянки до Арму, по словам проводников, было 3 дня хода. Но можно сократить расстояние, если пересечь иманскую петлю напрямик горами. Тогда можно выйти прямо к местности Сянь-ши-хеза, находящейся ниже Арму по течению на 50 км. Ввиду недостатка продовольствия сокращение пути теперь было особенно важно. Удэгейцы обещали проводить нас до
того места, где нужно было
свернуть с Имана.
Из Шкотова мы выступили рано, в
тот же день дошли до Стеклянной пади и
свернули в нее.
Мы плыли по главному руслу и только в случае крайней нужды
сворачивали в сторону, с
тем чтобы при первой же возможности выйти на реку снова. Протоки эти, заросшие лозой и камышами, совершенно скрывали нашу лодку. Мы плыли тихо и нередко подходили к птицам ближе, чем на ружейный выстрел. Иногда мы задерживались нарочно и подолгу рассматривали их.
Лошади уже отабунились, они не лягались и не кусали друг друга. В поводу надо было вести только первого коня, а прочие шли следом сами. Каждый из стрелков по очереди шел сзади и подгонял
тех лошадей, которые
сворачивали в сторону или отставали.
Владимир Андреевич приближался к
той станции, с которой должен он был
своротить на Кистеневку.
— «Ну, а доволен, так хайло-то держи, нечего в колокола звонить, — все же ему за семьдесят лет; а не
то, смотри, самого в бараний рог
сверну».
Дальнейший разговор
свернул на хозяйственные
темы, которые, вероятно, служили ему содержанием и тогда, когда я своим неожиданным появлением прервал его.
— Козырь! — вскричал он, ударив по столу картою так, что ее
свернуло коробом;
та, не говоря ни слова, покрыла восьмеркою масти.
— Стой, кум! мы, кажется, не туда идем, — сказал, немного отошедши, Чуб, — я не вижу ни одной хаты. Эх, какая метель! Свороти-ка ты, кум, немного в сторону, не найдешь ли дороги; а я
тем временем поищу здесь. Дернет же нечистая сила потаскаться по такой вьюге! Не забудь закричать, когда найдешь дорогу. Эк, какую кучу снега напустил в очи сатана!
Горохов мыс выдавался в Ключевую зеленым языком. Приятно было
свернуть с пыльной дороги и брести прямо по зеленой сочной траве, так и обдававшей застоявшимся тяжелым ароматом. Вышли на самый берег и сделали привал. Напротив, через реку, высились обсыпавшиеся красные отвесы крутого берега, под которым проходила старица,
то есть главное русло реки.
— Варвара, уйми своего щенка, а
то я ему башку
сверну!
Если проезжий едет тихо,
то стрепет, наскучив долгим бегом и не желая, вероятно, отдалиться от прежнего своего места,
сворачивает в сторону, для чего надобно ему не без труда перелезть чрез глубокие колеи, отбегает несколько сажен и приляжет в траву до
тех пор, пока не проедет мимо телега или кибитка.
Говор многоголосной толпы, выкрикивания евреев-факторов, стук экипажей — весь этот грохот, катившийся какою-то гигантскою волной, остался сзади, сливаясь в одно беспрерывное, колыхавшееся, подобно волне, рокотание. Но и здесь, хотя толпа была реже, все же
то и дело слышался топот пешеходов, шуршание колес, людской говор. Целый обоз чумаков выезжал со стороны поля и, поскрипывая, грузно
сворачивал в ближайший переулок.
—
Тот, Роман, добрый и спокойный. Лицо у него грустное, но не злое… Он родился зрячим. А другой… Он очень страдает, — вдруг
свернула она.
Месяц
тому назад получил он место в частной конторе богатого откупщика, верст за триста от города О…, и, узнав о возвращении Лаврецкого из-за границы,
свернул с дороги, чтобы повидаться с старым приятелем.
За день лошадь совсем отдохнула, и сани бойко полетели обратно, к могилке о. Спиридона, а от нее
свернули на дорогу к Талому. Небо обложили низкие зимние облака, и опять начал падать мягкий снежок… Это было на руку беглецам. Скоро показался и Талый,
то есть свежие пеньки, кучи куренных дров-долготья, и где-то в чаще мелькнул огонек. Старец Кирилл молча добыл откуда-то мужицкую ушастую шапку и велел Аграфене надеть ее.
Дарью Афанасьевну очень огорчала такая каторжная жизнь мужа. Она часто любила помечтать, как бы им выбиться из этой проклятой должности, а сам Нечай даже ни о чем не мечтал. Он вез как ломовая лошадь, которая, шатаясь и дрожа, вытягивает воз из одного весеннего зажора, для
того чтобы попасть с ним в другой, потому что
свернуть в сторону некуда.
Егор Николаевич был тверд
тою своеобычною решимостью, до которой он доходил после долгих уклонений и с которой уж зато его
свернуть было невозможно, если его раз перепилили. Теперь он ел за четверых и не обращал ни на кого ни малейшего внимания.
— И Неведомова позовите, — продолжал Салов, и у него в воображении нарисовалась довольно приятная картина, как Неведомов, человек всегда строгий и откровенный в своих мнениях, скажет Вихрову: «Что такое, что такое вы написали?» — и как у
того при этом лицо вытянется, и как он
свернет потом тетрадку и ни слова уж не пикнет об ней; а в
то же время приготовлен для слушателей ужин отличный, и они, упитавшись таким образом вкусно, ни слова не скажут автору об его произведении и разойдутся по домам, — все это очень улыбалось Салову.
Итак, всякий хочет жить — вот общий закон. Если при этом встречаются на пути краеугольные камни,
то стараются умненько их обойти. Но с места их все-таки не
сворачивают, потому что подобного рода камень может еще и службу сослужить. А именно: он может загородить дорогу другим и
тем значительно сократить размеры жизненной конкуренции. Стало быть: умелый пусть пользуется, неумелый — пусть колотится лбом о краеугольные камни. Вот и всё.
— Уж такая-то выжига сделался — наскрозь на четыре аршина в землю видит! Хватает, словно у него не две, а четыре руки. Лесами торгует — раз, двенадцать кабаков держит — два, да при каждом кабаке у него лавочка — три. И везде обманывает. А все-таки, помяните мое слово, не бывать
тому, чтоб он сам собой от сытости не лопнул! И ему тоже голову
свернут!
Железные дороги сделали прежние приспособления немыслимыми, а между
тем большинству смертных приходится
сворачивать в сторону и ехать более или менее значительное расстояние на лошадях.
Вместо
того чтобы
свернуть влево — я
сворачиваю вправо. Мост подставляет свою покорно, рабски согнутую спину — нам троим: мне, О — и ему, S, сзади. Из освещенных зданий на
том берегу сыплются в воду огни, разбиваются в тысячи лихорадочно прыгающих, обрызганных бешеной белой пеной, искр. Ветер гудит — как где-то невысоко натянутая канатно-басовая струна. И сквозь бас — сзади все время —
Офицеры в эту минуту
свернули с тропинки на шоссе. До города оставалось еще шагов триста, и так как говорить было больше не о чем,
то оба шли рядом, молча и не глядя друг на друга. Ни один не решался — ни остановиться, ни повернуть назад. Положение становилось с каждой минутой все более фальшивым и натянутым.
Одного крестьянина он за покражу леса засудил в острог, другого собственноручно избил за
то, что
тот не
свернул с дороги и не снял шапку.
По крайности, как были крепостные, так знали, что свой господин бьет, а нынче всякий, кому даже не к лицу, и
тот тебе скулу
своротить норовит.
Нет, даже Колупаев с Разуваевым — и
те недовольны. Они, конечно, понимают, что «жить ноне очень способно», но в
то же время не могут не тревожиться, что есть тут что-то «необнакавенное», чудное, что, идя по этой покатости, можно,
того гляди, и голову
свернуть. И оба начинают просить «констинтунциев»… Нам чтоб «констинтунциев» дали, а толоконников чтоб к нам под начал определили 26, да чтоб за печатью: и ныне и присно и во веки веков.
В одном сатирическом английском романе прошлого столетия некто Гулливер, возвратясь из страны лилипутов, где люди были всего в какие-нибудь два вершка росту, до
того приучился считать себя между ними великаном, что, и ходя по улицам Лондона, невольно кричал прохожим и экипажам, чтоб они пред ним
сворачивали и остерегались, чтоб он как-нибудь их не раздавил, воображая, что он всё еще великан, а они маленькие.
Тот отмахнул копеек на пятьдесят фаяру и,
свернув его в трубочку, подал Аггею Никитичу.
— Генрих Федорыч вам все позволит и только предуведомляет, что будет экзаменовать вас, — сказал Вибель опять-таки с некоторой ядовитостью: втайне он был очень недоволен
тем невниманием, которое обнаружил Аггей Никитич в отношении к ритуалу, хоть
тот и
сворачивал на множество занятий.
Он к пани Вибель не подходил даже близко и шел в толпе с кем ни попало, но зато, когда балкона стало не видать, он, как бы случайно предложив пани Вибель свою руку, тотчас же
свернул с нею на боковую дорожку, что, конечно, никому не могло показаться странным, ибо еще ранее его
своротил в сторону с своей невестой инвалидный поручик; ушли также в сторону несколько молодых девиц, желавших, как надо думать, поговорить между собою о
том, что они считали говорить при своих маменьках неудобным.
Фаэтон между
тем быстро подкатил к бульвару Чистые Пруды, и Егор Егорыч крикнул кучеру: «Поезжай по левой стороне!», а велев
свернуть близ почтамта в переулок и остановиться у небольшой церкви Феодора Стратилата, он предложил Сусанне выйти из экипажа, причем самым почтительнейшим образом высадил ее и попросил следовать за собой внутрь двора, где и находился храм Архангела Гавриила, который действительно своими колоннами, выступами, вазами, стоявшими у подножия верхнего яруса, напоминал скорее башню, чем православную церковь, — на куполе его, впрочем, высился крест; наружные стены храма были покрыты лепными изображениями с таковыми же лепными надписями на славянском языке: с западной стороны, например, под щитом, изображающим благовещение, значилось: «Дом мой — дом молитвы»; над дверями храма вокруг спасителева венца виднелось: «Аз есмь путь и истина и живот»; около дверей, ведущих в храм, шли надписи: «Господи, возлюблю благолепие дому твоего и место селения славы твоея».
— Ну, полноте на сани
сворачивать, — пожалели каурого!.. — подхватил Ченцов. — А это что такое? — воскликнул он потом, увидав на столе белые перчатки. — Это с дамской ручки?.. Вы, должно быть, даму какую-нибудь с бала увезли!.. Я бы подумал, что Клавскую, да
ту сенатор еще раньше вашего похитил.
— Я прошу вас, — продолжал Пилецкий, — об одном лишь: мне предстоит проезжать невдалеке усадьбы одного моего друга, Егора Егорыча Марфина,
то не дозволите ли вы
свернуть почтовым лошадям с большой дороги и завезти меня к нему на именины? Расстояние всего десять верст, за каковые я готов заплатить хотя бы двойные прогоны.