Неточные совпадения
— Поди прочь, безумный мальчишка! Где тебе ездить
на моем коне?
На первых трех шагах он тебя
сбросит, и ты разобьешь себе затылок об камни.
«Ты видел, — отвечала она, — ты донесешь!» — и сверхъестественным усилием повалила меня
на борт; мы оба по пояс свесились из лодки; ее волосы касались воды; минута была решительная. Я уперся коленкою в дно, схватил ее одной рукой за косу, другой за горло, она выпустила
мою одежду, и я мгновенно
сбросил ее в волны.
Он встал
на ноги, в удивлении осмотрелся кругом, как бы дивясь и тому, что зашел сюда, и пошел
на Т—в мост. Он был бледен, глаза его горели, изнеможение было во всех его членах, но ему вдруг стало дышать как бы легче. Он почувствовал, что уже
сбросил с себя это страшное бремя, давившее его так долго, и
на душе его стало вдруг легко и мирно. «Господи! — молил он, — покажи мне путь
мой, а я отрекаюсь от этой проклятой… мечты
моей!»
Я взбежал
на лестницу и —
на лестнице, перед дверью, весь
мой страх пропал. «Ну пускай, — думал я, — поскорей бы только!» Кухарка отворила и с гнусной своей флегмой прогнусила, что Татьяны Павловны нет. «А нет ли другого кого, не ждет ли кто Татьяну Павловну?» — хотел было я спросить, но не спросил: «лучше сам увижу», и, пробормотав кухарке, что я подожду,
сбросил шубу и отворил дверь…
— Какое слово, какое? — с живостью подхватила старушка. — Что ты хочешь сказать? Это ужасно, — заговорила она, вдруг
сбросив чепец и присевши
на Лизиной кроватке, — это сверх сил
моих: четвертый день сегодня, как я словно в котле киплю; я не могу больше притворяться, что ничего не замечаю, не могу видеть, как ты бледнеешь, сохнешь, плачешь, не могу, не могу.
«Во-первых,
моя ненаглядная кузина, из опытов жизни
моей я убедился, что я очень живучее животное — совершенно кошка какая-то: с какой высоты ни
сбросьте меня, в какую грязь ни шлепните, всегда встану
на лапки, и хоть косточки поламывает, однако вскоре же отряхнусь, побегу и добуду себе какой-нибудь клубочек для развлечения.
— Да компанийку вот этаких вот лысых, голых истин — выпустить
на улицу… Нет, вы представьте себе… ну, хоть этого неизменнейшего
моего обожателя — ну, да вы его знаете, — представьте, что он
сбросил с себя всю эту ложь одежд — и в истинном виде среди публики… Ох!
«Да! Да, милая — милая», — я стал торопливо
сбрасывать с себя юнифу. Но I — так же молчаливо — поднесла к самым
моим глазам часы
на моей бляхе. Было без пяти минут 22.30.
— Во всю жизнь
мою еще никогда не простуживался, — отвечал, усмехаясь, молодой человек,
сбрасывая шинель и калоши, причем оказалось, что он был в щеголеватом черном сюртуке и, имея какие-то чересчур уж открытые воротнички у сорочки, всей своей наружностью, за исключением голубых глаз и некрасивого, толстоватого носа, мало напоминал русского, а скорее смахивал
на итальянца; волосы молодой человек имел густые, вьющиеся и приподнятые вверх; небольшие и сильно нафабренные усики лежали у него
на губах, как бы две приклеенные раковинки, а также
на подобную приклеенную раковинку походила и эспаньолка его.
Он меня действительно нагоняет, оглядел меня и тут же говорит: «Углаков, встань ко мне
на запятки, я свезу тебя
на гауптвахту!» Я, конечно, встал; но не дурак же я набитый, — я калоши
мои преспокойно
сбросил.
Все это было уже не ново Олесе в
моем толковании, но
на этот раз она даже и слушать меня не стала. Она быстрым движением
сбросила с себя платок и, скомкав его, бросила мне в лицо. Началась возня. Я старался отнять у нее цветок боярышника. Сопротивляясь, она упала
на землю и увлекла меня за собой, радостно смеясь и протягивая мне свои раскрытые частым дыханием, влажные милые губы…
Мой слуга, повар и спутник по охоте — полесовщик Ярмола вошел в комнату, согнувшись под вязанкой дров,
сбросил ее с грохотом
на пол и подышал
на замерзшие пальцы.
Рамзай-Соколий и Спирька никак не могли подняться с дивана. Пока я
сбрасывал с себя сырое пальто, Спирька, шатаясь, подошел мне помогать, но я ни
на что не обращал внимания, всем помышлением находясь
на концерте, где А. И. Южин должен был читать
мои стихи.
Но как Патрикей Семеныч
на крыльце перекрестился и пошел, и я всю эту трусость с себя
сбросила и не утерпела, постояла одну минуточку и тоже за ним побежала, думаю: ежели что с нею, с
моею голубушкой, станется, так уж пусть при мне: вместе умрем.
И вдруг-с замечаю я во тьме, к которой глаз
мой пригляделся, что из лесу выходит что-то поначалу совсем безвидное, — не разобрать, зверь или разбойник, но стал приглядываться и различаю, что и не зверь и не разбойник, а очень небольшой старичок в колпачке, и видно мне даже, что в поясу у него топор заткнут, а
на спине большая вязанка дров, и вышел он
на поляночку; подышал, подышал часто воздухом, точно со всех сторон поветрие собирал, и вдруг
сбросил на землю вязанку и, точно почуяв человека, идет прямо к
моему товарищу.
— Нина! Радость! Джаночка
моя, опомнись! — волнуясь, возразил отец, — как можно давать тебе Алмаза, который каждую минуту норовит
сбросить всякого с седла… Ты не проскачешь
на нем и одной мили, радость.
Мигом забыты все
мои несчастья.
Сбрасываю платье с длинной талией и узкой шнуровкой и совершенно преображаюсь.
На мне старый изношенный бешмет, широкие залатанные шаровары, белая папаха из бараньего меха, побуревшая от времени, и я уже не Нина бек-Израэл, княжна Джаваха, — стройный маленький джигит из горного аула.
Я была как в чаду, пока
сбрасывала «казенную» форму и одевалась в
мое «собственное платье», из которого я немного выросла. Сейчас же после этого мы отправились с мамой за разными покупками, потом обедали с мамой и Васей в небольшом нумере гостиницы… Опомнилась я только к ночи, когда, уложив Васю
на пузатом диванчике, я и мама улеглись
на широкую номерную постель.
— Если я вижу
на моем цветке, который я вырастил, букашку, я
сбрасываю ее и давлю ногой. Если я вижу, что бешеная собака может броситься
на мою дочь, я беру ружье и убиваю собаку. Это
мой долг… Я исполнил его сегодня…
— Заждалась я тебя ноне, касатик
мой, Григорий Лукьянович! Измаялся ты совсем с этими проклятыми «изменниками»; вишь, в глухую ночь только домой вернулся! — начала она,
сбросив с себя платок и присаживаясь
на лавку рядом с Малютою.
— Слышите!
на Волковом поле
сбросить их! — произнес он грозно; потом, обратясь к гостям, прибавил: — Шутка за шутку! прощайте, господа! Теперь смейтесь
на мой счет сколько вам угодно! катай!..
«Остригите мне волосы,
сбросьте этого жаворонка с головы, скиньте с меня этот халат, подпояшьте меня крепко кушаком, который я с детства привык носить и которым стан
мой красовался, дайте волю
моим ногам — и вы увидите, что я не только шведа — медведя сломаю, догоню
на бегу красного зверя: вы увидите, что я русский!»