Неточные совпадения
Кроме этого, главного, страдало и мелочное
самолюбие: проигрыш унижал меня перед
князем, перед Версиловым, хотя тот ничего не удостоивал говорить, перед всеми, даже перед Татьяной, — так мне казалось, чувствовалось.
— А это… а это — мой милый и юный друг Аркадий Андреевич Дол… — пролепетал
князь, заметив, что она мне поклонилась, а я все сижу, — и вдруг осекся: может, сконфузился, что меня с ней знакомит (то есть, в сущности, брата с сестрой). Подушка тоже мне поклонилась; но я вдруг преглупо вскипел и вскочил с места: прилив выделанной гордости, совершенно бессмысленной; все от
самолюбия.
Я,
князь, не по расчету в этот мрак иду, — продолжал он, проговариваясь, как уязвленный в своем
самолюбии молодой человек, — по расчету я бы ошибся наверно, потому и головой, и характером еще не крепок.
Я объяснил при этом мою догадку, что, во-первых, вероятно, дурной исход процесса сильно расстроил и потряс его, не говоря уже о том, насколько было уязвлено его
самолюбие торжеством над ним
князя и сколько негодования возродилось в нем при таком решении дела.
Понятно, что, в виду такого темного будущего, я решился во что бы ни стало, даже с пожертвованием своего
самолюбия, воспрепятствовать союзу Тебенькова с
князем.
— Тут ничего, может быть, нет, но я не хочу.
Князь останавливается у генеральши, а я этот дом ненавижу. Ты сам рассказывал, как тебя там сухо приняли. Что ж тебе за удовольствие, с твоим
самолюбием, чтоб тебя встретили опять с гримасою?
— До свиданья! — сказал и Миклаков, и хоть по выражению лица его можно было заключить о его желании побеседовать еще с
князем, однако он ни одним звуком не выразил того, имея своим правилом никогда никакого гостя своего не упрашивать сидеть у себя долее, чем сам тот желал: весело тебе, так сиди, а скучно — убирайся к черту!.. По
самолюбию своему Миклаков был демон!
У Елены оставался еще один мотив для убеждения
князя, который она не хотела было высказывать ему по
самолюбию своему, говорившему ей, что
князь сам должен был это знать и чувствовать в себе; как бы то ни было, однако, Елена решилась на этот раз отложить в сторону всякую гордость.
— Вовсе не фиктивное! — возразил
князь. — Потому что тут оскорбляется мое
самолюбие, а
самолюбие такое же естественное чувство, как голод, жажда!
Елена все это время полулежала в гостиной на диване: у нее страшно болела голова и на душе было очень скверно. Несмотря на гнев свой против
князя, она начинала невыносимо желать увидеть его поскорей, но как это сделать: написать ему письмо и звать его, чтобы он пришел к ней, это прямо значило унизить свое
самолюбие, и, кроме того, куда адресовать письмо? В дом к
князю Елена не решалась, так как письмо ее могло попасться в руки княгини; надписать его в Роше-де-Канкаль, — но придет ли еще туда
князь?
Потом красавица жена, ему преданная и постоянно удивляющаяся его героизму и возвышенным чувствам; мимоходом под шумок, — внимание какой-нибудь графини из «высшего общества», в которое он непременно попадет через брак свой с Зиной, вдовой
князя К., вице-губернаторское место, денежки, — одним словом, все, так красноречиво расписанное Марьей Александровной, еще раз перешло через его вседовольную душу, лаская, привлекая ее и, главное, льстя его
самолюбию.
Князь торжественно и с упоением внимал всем этим крикам. Предложения дам чрезвычайно льстили его
самолюбию, так что он чуть-чуть не облизывался.
Но при этой неукротимой и почти болезненной слабости к писательству и при громадном авторском
самолюбии, неизбежно соединенном с нею,
князь Сапово — увы! был бездарен и глуп.
Ей вдруг пришло на мысль, что если она теперь поцелует Сигизмунда Нарцисовича, то этим отомстит ненавистному ей
князю Владимиру, а главное, заглушит ноющую боль оскорбленного
самолюбия.
Растравляя свою злобу, растравляя свое оскорбленное
самолюбие,
князь довел себя даже до мысли, что болезнь и самая смерть княгини не доставит ему ничего, кроме удовольствия.
Всему бывает конец, и
князь принужден был примириться со своим положением. Сохранив с Анжель игриво-дружеские отношения, он, казалось, сделался к ней совершенно равнодушен, хотя по временам в его красивых, полных жизни глазах появлялось при взгляде на нее не ускользавшее от нее выражение непримиримой ненависти и жажды мести за оскорбленное
самолюбие.
В голове
князя неслись те же образы, но иначе оттененные: труп Костогорова и новорожденный младенец, похищенный им у матери и умерший на чужих руках, вызывали в сердце
князя не жалость, а чувство оскорбленного
самолюбия и затихшей, но неугасшей совершенно злобы.
Затронуть умело
самолюбие женщины часто выгоднее и прочнее, чем затронуть ее чувство. Однажды она не выдержала и спросила
князя Сергея Сергеевича...
Он считал себя порядочным человеком и пожалел, что совершенно нечаянно так обидел ее.
Князь не был грубым. Он только становился неумолимым, когда дело шло о его
самолюбии. Если бы они встретились при другой обстановке, без свидетелей, он, конечно, тоже оттолкнул бы ее, на самом деле, как и высказал барону, решившись на это, но, во всяком случае, сделал бы это как светский человек, а не как мужик.
Избалованный не только женщинами полусвета, носившими его на руках, и светскими барынями, любящими мимолетные интрижки, но даже девушками, которые, по наущению родителей, были предупредительно-любезны и заискивающе кокетливы с «блестящей партией» (установившееся светское реномэ
князя Владимира), он был уязвлен таким отношением к нему первой красавицы Петербурга, и заставить эту гордую девушку принадлежать ему — конечно, путем брака, который молодой
князь считал чем-то не выше нотариальной сделки, — сделалось насущным вопросом его оскорбленного мелкого
самолюбия.
Самолюбие внушило ему мысль сделаться первым лицом при
князе.
Женившись, как мы видели, единственно из чувства оскорбленного
самолюбия,
князь Владимир естественно не мог питать и не питал к своей молодой жене никакого чувства, кроме жажды чисто животного обладания красавицей.
Часто даже во время свидания Капочка невольно начинала разговор о
князе. Ей нравилось, что Сигизмунд Нарцисович разделял ее ненависть к этому человеку. Она думала, что это происходит от ревности к прошлому, это не только ее удовлетворяло, но даже льстило ее
самолюбию.
Эта мысль холодила ему сердце, но
самолюбие вступило в свои права, и
князь не нашел возможным просить любимую им девушку изменить ее решение.
Происходила ли эта ревность от
самолюбия, или любви — об этом знал один
князь.
— Теперь я все понимаю! — продолжала коварная женщина. — Иван Дементьевич своим
самолюбием и своей гордостью погубил две жизни… Он разлучил вас с Зиной и разбил вашу университетскую карьеру… В это время
князь сделал предложение… Вы, быть может, не знаете, что сначала она отказала… Она, наверное, ждала… вас… Но, так как вы скрывались от нее, она с отчаяния послушалась совета моей матери… Она, конечно, подумала, что вы никогда не любили ее.
Метод запугивания сменился игрой на
самолюбии великого
князя, для чего воспитатели прибегали даже к таким далеко не благовидным средствам, как подлог и обман.
Припоминая все уколы ее
самолюбию, нанесенные ей княгинею и княжной Полторацкими, особенно первой, начиная с помещения ее, когда ей минуло шестнадцать лет, в каморке при девичьей и кончая посылкой на общую работу в день первого визита
князя Лугового, молодая девушка считала себя только отомщенной.
Князь живо припомнил страдания своего уязвленного
самолюбия семнадцать лет тому назад, когда его искания с холодным пренебрежением отвергла кокотка — мать той дочери, которая сегодня заставила его испытать все муки бессильного отступления в самый последний, решительный момент борьбы.
Только однажды, из
самолюбия и желая похвастаться исполнительностью своей армии,
князь отдал необдуманное приказание.
Полное торжество было лишь для него —
князя Облонского. Он наслаждался им, как человек, знающий себе цену, привыкший к успеху, но никогда еще не испытавший настолько блестящего и настолько льстившего его
самолюбию опытного Дон-Жуана.
Мы уже имели случай заметить, что княжна Варвара Ивановна в лице Сигизмунда Нарцисовича видела идеал своего романа, а его осторожная тактика светской холодной любезности, которой этот железный человек был в силе держаться с безумно нравящейся ему девушкой, сильно уязвляла
самолюбие княжны и даже заставила, быть может, обратить свое внимание на блестящую партию —
князя Баратова, которого княжна не любила, как следует любить невесте.
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый
князь знал, что он раздражит
самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.