Неточные совпадения
И старый
князь, и Львов, так полюбившийся ему, и Сергей Иваныч, и все женщины верили, и жена его верила так, как он верил в первом детстве, и девяносто девять сотых
русского народа, весь тот народ, жизнь которого внушала ему наибольшее уважение, верили.
На другой день по своем приезде
князь в своем длинном пальто, со своими
русскими морщинами и одутловатыми щеками, подпертыми крахмаленными воротничками, в самом веселом расположении духа пошел с дочерью на воды.
— Вот и я, — сказал
князь. — Я жил за границей, читал газеты и, признаюсь, еще до Болгарских ужасов никак не понимал, почему все
Русские так вдруг полюбили братьев Славян, а я никакой к ним любви не чувствую? Я очень огорчался, думал, что я урод или что так Карлсбад на меня действует. Но, приехав сюда, я успокоился, я вижу, что и кроме меня есть люди, интересующиеся только Россией, а не братьями Славянами. Вот и Константин.
Князь же, напротив, находил за границей всё скверным, тяготился европейской жизнью, держался своих
русских привычек и нарочно старался выказывать себя за границей менее Европейцем, чем он был в действительности.
Уже перед концом курса вод
князь Щербацкий, ездивший после Карлсбада в Баден и Киссинген к
русским знакомым набраться
русского духа, как он говорил, вернулся к своим.
Таков уже
русский человек: страсть сильная зазнаться с тем, который бы хотя одним чином был его повыше, и шапочное знакомство с графом или
князем для него лучше всяких тесных дружеских отношений.
Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и
князья,
князья русского рода, свои
князья, а не католические недоверки.
Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими
князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду грозных соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись знать, существует ли какая боязнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка
русской природы, — и когда все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их были вправе отвечать султану, пожелавшему знать о числе их: «Кто их знает! у нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак» (что маленький пригорок, там уж и козак).
Я, тот самый я, которого вы изволите видеть теперь перед собою, я у
князя Витгенштейна [Витгенштейн Петр Христианович (1768–1842) —
русский генерал, известный участник Отечественной войны 1812 года на петербургском направлении.
— Святой, благоверный
князь Александр Невский призвал татар и с их помощью начал бить
русских…
Это — не наша,
русская бражка, возбуждающая лирическую чесотку души, не варево
князя Кропоткина, графа Толстого, полковника Лаврова и семинаристов, окрестившихся в социалисты, с которыми приятно поболтать, — нет!
Дня через три Андрей, на основании только деревенской свежести и с помощью мускулистых рук, разбил ему нос и по английскому, и по
русскому способу, без всякой науки, и приобрел авторитет у обоих
князей.
— Вот
князь Serge все узнал: он сын какого-то лекаря, бегает по урокам, сочиняет, пишет
русским купцам французские письма за границу за деньги, и этим живет…» — «Какой срам!» — сказала ma tante.
В то время в выздоравливавшем
князе действительно, говорят, обнаружилась склонность тратить и чуть не бросать свои деньги на ветер: за границей он стал покупать совершенно ненужные, но ценные вещи, картины, вазы; дарить и жертвовать на Бог знает что большими кушами, даже на разные тамошние учреждения; у одного
русского светского мота чуть не купил за огромную сумму, заглазно, разоренное и обремененное тяжбами имение; наконец, действительно будто бы начал мечтать о браке.
Года за полтора перед тем познакомились мы с В., это был своего рода лев в Москве. Он воспитывался в Париже, был богат, умен, образован, остер, вольнодум, сидел в Петропавловской крепости по делу 14 декабря и был в числе выпущенных; ссылки он не испытал, но слава оставалась при нем. Он служил и имел большую силу у генерал-губернатора.
Князь Голицын любил людей с свободным образом мыслей, особенно если они его хорошо выражали по-французски. В
русском языке
князь был не силен.
К этому кругу принадлежал в Москве на первом плане блестящий умом и богатством
русский вельможа, европейский grand seigneur [большой барин (фр.).] и татарский
князь Н. Б. Юсупов.
Князь Д. В. Голицын был почтенный
русский барин, но почему он был «виг», с чего он был «виг» — не понимаю. Будьте уверены:
князь на старости лет хотел понравиться Дюраму и прикинулся вигом.
Толстого, с Иваном Карамазовым, Версиловым, Ставрогиным,
князем Андреем и дальше с тем типом, который Достоевский назвал «скитальцем земли
русской», с Чацким, Евгением Онегиным, Печориным и другими.
Но особенно хорошо сказывала она стихи о том, как богородица ходила по мукам земным, как она увещевала разбойницу «князь-барыню» Енгалычеву не бить, не грабить
русских людей; стихи про Алексея божия человека, про Ивана-воина; сказки о премудрой Василисе, о Попе-Козле и божьем крестнике; страшные были о Марфе Посаднице, о Бабе Усте, атамане разбойников, о Марии, грешнице египетской, о печалях матери разбойника; сказок, былей и стихов она знала бесчисленно много.
— Разве на одну секунду… Я пришел за советом. Я, конечно, живу без практических целей, но, уважая самого себя и… деловитость, в которой так манкирует
русский человек, говоря вообще… желаю поставить себя, и жену мою, и детей моих в положение… одним словом,
князь, я ищу совета.
Сначала
князь не хотел отвечать на некоторые особенные его вопросы и только улыбался на советы «бежать даже хоть за границу;
русские священники есть везде, и там обвенчаться можно».
— Как? Стало быть, всё, что сделано, — всё не
русское? — возразил
князь Щ.
— Я тоже должен сказать, что я мало видел и мало был… с либералами, — сказал
князь, — но мне кажется, что вы, может быть, несколько правы и что тот
русский либерализм, о котором вы говорили, действительно отчасти наклонен ненавидеть самую Россию, а не одни только ее порядки вещей. Конечно, это только отчасти… конечно, это никак не может быть для всех справедливо…
На толстом веленевом листе
князь написал средневековым
русским шрифтом фразу...
Князь, из некоторого особенного любопытства, никогда не избегал знакомства с
русскими «деловыми людьми».
— О, это так! — вскричал
князь. — Эта мысль и меня поражала, и даже недавно. Я знаю одно истинное убийство за часы, оно уже теперь в газетах. Пусть бы выдумал это сочинитель, — знатоки народной жизни и критики тотчас же крикнули бы, что это невероятно; а прочтя в газетах как факт, вы чувствуете, что из таких-то именно фактов поучаетесь
русской действительности. Вы это прекрасно заметили, генерал! — с жаром закончил
князь, ужасно обрадовавшись, что мог ускользнуть от явной краски в лице.
— Просто-запросто есть одно странное
русское стихотворение, — вступился наконец
князь Щ., очевидно, желая поскорее замять и переменить разговор, — про «рыцаря бедного», отрывок без начала и конца. С месяц назад как-то раз смеялись все вместе после обеда и искали, по обыкновению, сюжета для будущей картины Аделаиды Ивановны. Вы знаете, что общая семейная задача давно уже в том, чтобы сыскать сюжет для картины Аделаиды Ивановны. Тут и напали на «рыцаря бедного», кто первый, не помню…
— Здесь у вас в комнатах теплее, чем за границей зимой, — заметил
князь, — а вот там зато на улицах теплее нашего, а в домах зимой — так
русскому человеку и жить с непривычки нельзя.
— Вот это хорошо! Как можете вы утверждать такой парадокс, если только это серьезно? Я не могу допустить таких выходок насчет
русского помещика; вы сами
русский помещик, — горячо возражал
князь Щ.
Здесь Ульрих Райнер провел семь лет, скопил малую толику капитальца и в исходе седьмого года женился на
русской девушке, служившей вместе с ним около трех лет гувернанткой в том же доме
князей Тотемских.
— Может быть, — продолжал Вихров, — но все-таки наш идеал царя мне кажется лучше, чем был он на Западе: там, во всех их старых легендах, их кениг — непременно храбрейший витязь, который всех сильней, больше всех может выпить, съесть; у нас же, напротив, наш любимый
князь —
князь ласковый, к которому потому и сошлись все богатыри земли
русской, —
князь в совете мудрый, на суде правый.
— Ты проходимец! — говорит он Тебенькову, — ты постное жрешь, потому что знаешь, что
князь Иван Семеныч посты блюдет! А я ем постное, потому что этим во мне действо
русского духа проявляется! Вот ты и понимай!
— Литовская-с. Их предок,
князь Зубр, в Литве был — еще в Беловежской пуще имение у них… Потом они воссоединились, и из Зубров сделались Зубровыми, настоящими
русскими. Только разорились они нынче, так что и Беловежскую-то пущу у них в казну отобрали… Ну-с, так вот этот самый
князь Андрей Зубров… Была в Москве одна барыня: сначала она в арфистках по трактирам пела, потом она на воздержанье попала… Как баба, однако ж, неглупая, скопила капиталец и открыла нумера…
На практике его намерения очень редко получали надлежащее осуществление, и это происходило именно вследствие того, что, по неполному знанию признаков
русского либерализма,
князь довольно часто попадал, как говорится, пальцем в небо.
Собранный этим путем материал потом пройдет через горнило передних, черных ходов и тех «узких врат», которыми входят в царство гешефтов
князья и короли
русской промышленности.
Разбитной. Я должен вам сказать, милая Анна Ивановна, у
князя нет секретов. Наш старик любит говорить à coeur ouvert… с открытым сердцем — проклятый
русский язык! (Вполголоса ей.) И притом неужели вы от меня хотите иметь секреты?
Но здесь-то и стережет вас Марья Ивановна; она кстати пожалеет вас, если вы, например, влюблены, кстати посмеется с вами, если вы, в шутливом
русском тоне, рассказываете какую-нибудь новую штуку
князя Чебылкина; но будьте уверены, что завтра же и любовь ваша, и проделка его сиятельства будут известны целому городу.
Разбитной.
Русский человек,
князь, задним умом крепок.
Вот и она, крутогорская звезда, гонительница знаменитого рода
князей Чебылкиных — единственного княжеского рода во всей Крутогорской губернии, — наша Вера Готлибовна, немка по происхождению, но
русская по складу ума и сердца!
Нет, мне самому нужно говорить с
князем, он поймет… да, он поймет, что я дворянин… у него
русская душа… у меня было два свидетельства…
— Подобно древним римлянам,
русские времен возрождения усвоили себе клич: panem et circenses! [Хлеба и зрелищ!] И притом чтобы даром. Но circenses у вас отродясь никогда не бывало (кроме секуций при волостных правлениях), а panem начал поедать жучок. Поэтому-то мне кажется, старый
князь Букиазба был прав, говоря: во избежание затруднений, необходимо в них сию прихоть истреблять.
Наш светский писатель,
князь Одоевский [Одоевский Владимир Федорович (1803—1869) —
русский писатель, критик и историк музыки.], еще в тридцатых, кажется, годах остроумно предсказывал, что с развитием общества франты высокого полета ни слова уж не будут говорить.
— После назначения министром народного просвещения
князя П.А.Ширинского-Шихматова (1790—1853) философия была совсем исключена из программ
русских университетов, а чтение курсов логики и психологии было поручено докторам богословских наук.].
— Мало, конечно, — отвечал Федор Иваныч, севший по движению руки
князя. — Есть у меня очень хорошая картина: «Петербург в лунную ночь» — Воробьева [Воробьев Максим Никифорович (1787—1855) —
русский художник.]!.. потом «Богоматерь с предвечным младенцем и Иоанном Крестителем» — Боровиковского [Боровиковский Владимир Лукич (1757—1825) —
русский портретист.]…
Лица, подобные Василию Блаженному,
князю Репнину, Морозову или Серебряному, являлись нередко как светлые звезды на безотрадном небе нашей
русской ночи, но, как и самые звезды, они были бессильны разогнать ее мрак, ибо светились отдельно и не были сплочены, ни поддерживаемы общественным мнением.
— Так ляжем же, коли надо, за
Русскую землю! — сказал
князь.
— Бьем тебе челом ото всего православного мира, — сказал Годунов с низким поклоном, — а в твоем лице и Ермаку Тимофеевичу, ото всех
князей и бояр, ото всех торговых людей, ото всего люда
русского! Приими ото всей земли великое челобитие, что сослужили вы ей службу великую!
Меж тем, на воздухе слабея
И силе
русской изумясь,
Волшебник гордому Руслану
Коварно молвит: «Слушай,
князь!
— Спросишь Хан-Магому. Хан-Магома знает, что делать и что говорить. Его свести к
русскому начальнику, к Воронцову,
князю. Можешь?
Разбудил его веселый голос Хан-Магомы, возвращавшегося с Батою из своего посольства. Хан-Магома тотчас же подсел к Хаджи-Мурату и стал рассказывать, как солдаты встретили их и проводили к самому
князю, как он говорил с самим
князем, как
князь радовался и обещал утром встретить их там, где
русские будут рубить лес, за Мичиком, на Шалинской поляне. Бата перебивал речь своего сотоварища, вставляя свои подробности.