Неточные совпадения
Когда Самгин вошел и сел в шестой ряд стульев, доцент Пыльников говорил, что «пошловато-зеленые сборники “Знания” отжили свой краткий век, успев, однако, посеять все эстетически и философски малограмотное, политически вредное, что они могли посеять, засорив, на время, мудрые, незабвенные произведения
гениев русской литературы, бессмертных сердцеведов, в совершенстве обладавших чарующей магией слова».
То же противоречие, которое мы видим в национальном
гении Достоевского, видим мы и в
русской народной жизни, в которой всегда видны два образа.
Это яснее всего видно на самой характерной нашей национальной идеологии — славянофильстве и на величайшем нашем национальном
гении — Достоевском —
русском из
русских.
Это было в нашем расколе, в мистическом сектантстве и у такого
русского национального
гения, как Достоевский, и этим окрашены наши религиозно-философские искания.
Человек иного, не интеллигентского духа — национальный
гений Лев Толстой — был поистине
русским в своей религиозной жажде преодолеть всякую национальную ограниченность, всякую тяжесть национальной плоти.
Лучше был киевский период и период татарского ига, особенно для церкви, и, уж конечно, был лучше и значительнее дуалистический, раскольничий петербургский период, в котором наиболее раскрылся творческий
гений русского народа.
Его
гений не знал меры и границ: в Америке на всемирной выставке он защищал интересы
русской промышленности, в последнюю испанскую войну ездил к Дон-Карлосу с какими-то дипломатическими представлениями, в Англии «поднимал
русский рубль», в Черногории являлся борцом за славянское дело, в Китае защищал
русские интересы и т. д.
И в этом я ему не препятствовал, хотя, в сущности, держался совсем другого мнения о хитросплетенной деятельности этого своеобразного
гения, запутавшего всю Европу в какие-то невылазные тенета. Но свобода мнений — прежде всего, и мне не без основания думалось: ведь оттого не будет ни хуже, ни лучше, что два
русских досужих человека начнут препираться о качествах человека, который простер свои длани на восток и на запад, — так пускай себе…
Великий европейский философ, великий ученый, изобретатель, труженик, мученик — все эти труждающиеся и обремененные для нашего
русского великого
гения решительно вроде поваров у него на кухне.
В последнее время много шуму наделала одна его Вакханка;
русский граф Бобошкин, известный богач, собирался было купить ее за тысячу скуди, но предпочел дать три тысячи другому ваятелю, французу pur sang, [Чистокровному (ит.).] за группу, изображающую «Молодую поселянку, умирающую от любви на груди
Гения весны».
— Да послушай, Литвинов, — заговорил наконец Бамбаев, — здесь не один только Губарев, здесь целая фаланга отличнейших, умнейших молодых людей,
русских — и все занимаются естественными науками, все с такими благороднейшими убеждениями! Помилуй, ты для них хоть останься. Здесь есть, например, некто… эх! фамилию забыл! но это просто
гений!
— Граф не может понимать всю великость
гения преобразователя России — он не
русской; так же как я, не будучи французом, никак не могу постигнуть, каким образом просвещение преподается помощию штыков и пушек.
На полу под ним разостлан был широкий ковер, разрисованный пестрыми арабесками; — другой персидский ковер висел на стене, находящейся против окон, и на нем развешаны были пистолеты, два турецкие ружья, черкесские шашки и кинжалы, подарки сослуживцев, погулявших когда-то за Балканом… на мраморном камине стояли три алебастровые карикатурки Паганини, Иванова и Россини… остальные стены были голые, кругом и вдоль по ним стояли широкие диваны, обитые шерстяным штофом пунцового цвета; — одна единственная картина привлекала взоры, она висела над дверьми, ведущими в спальню; она изображала неизвестное мужское лицо, писанное неизвестным
русским художником, человеком, не знавшим своего
гения и которому никто об нем не позаботился намекнуть.
— Что? Благодарность? За вазу, что ли? — заболтал опять комик. — Ох вы, богачи! Что вы мне милостинку, что ли, подали? Хвалят туда же. Меня Михайло Семеныч [Михайло Семеныч — М.С.Щепкин (1788—1863), великий
русский актер.] хвалил, меня сам
гений хвалил, понимаете ли вы это? Али только умеете дурацкие комедии да драмы сочинять?
У нас, видите ли, что ни мужик, то
гений; мы неучены, да нам и науки никакой не нужно, —
русский мужик топором больше сделает, чем англичане со всеми их машинами; все он умеет и на все способен, да только, — не знаю уж почему, — не показывает своих способностей.
С иностранцами могла бы выйти прескверная история, и барин, стоя на почве, понимал, что
русское изобретение только один
русский же национальный
гений и может преодолеть.
Русская душа одинаково может гордиться и
гением Пушкина, и святостью Серафима.
Гении-утешители являются гурьбою, ибо на них не было недостатка в жизни
русского народа; но всех заслоняет своим величием Петр, которого одного народу достаточно, чтобы
русскому произносить имя свое с гордостью.
«
Русская душа,
гений народа
русского, может быть, наиболее способный из всех народов вместить в себя идею всечеловеческого единения, братской любви».
Русский, славянский
гений не сходится также в своем созерцании последних глубин бытия с
гением германским, как он отразился в германском идеализме.
На французском писал он стихи едва ли не лучше, нежели на
русском; из Фенелонова Телемака воссоздал знаменитую «Телемахиду», с цитатами греческими, латинскими и прочими, и в два приема исчерпал весь
гений Ролленя, своего учителя.
Во всеобъемлющем
гении Пушкина открывает Достоевский всечеловечность
русского народного духа.
И вот в катастрофах и потрясениях, почуяв зов духовной глубины, народы Западной Европы с большим пониманием и большей внутренней потребностью подойдут к тому
русскому и мировому
гению, который был открывателем духовной глубины человека и который предвидел неизбежность катастроф в мире.
Донеслось до Петербурга известие о поражении, нанесенном генералу Фермору самим Фридрихом II у Цорндорфа, но донеслись также и слова, произнесенные прусским королем — этим военным
гением тогдашнего времени по адресу
русских солдат...
Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть 800-тысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем, армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами,
русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны
русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный
гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, т.е. сделать то самое, что должно было погубить их.
Но он боялся
гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости
русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.