Русский гений, богатый аристократ Л. Толстой всю жизнь мучается от своего привилегированного положения, кается, хочет от всего отказаться, опроститься, стать мужиком.
С юношеским увлечением принялся я ораторствовать, что жить в доме Ломоносова, этого великого
русского гения, — истинное счастие; что дом его надобно бы сохранить как памятник, во всей его неприкосновенности; что всякий русский должен проходить мимо него с непокрытой головой (что я впоследствии всегда и делал).
Неточные совпадения
Когда Самгин вошел и сел в шестой ряд стульев, доцент Пыльников говорил, что «пошловато-зеленые сборники “Знания” отжили свой краткий век, успев, однако, посеять все эстетически и философски малограмотное, политически вредное, что они могли посеять, засорив, на время, мудрые, незабвенные произведения
гениев русской литературы, бессмертных сердцеведов, в совершенстве обладавших чарующей магией слова».
То же противоречие, которое мы видим в национальном
гении Достоевского, видим мы и в
русской народной жизни, в которой всегда видны два образа.
Это яснее всего видно на самой характерной нашей национальной идеологии — славянофильстве и на величайшем нашем национальном
гении — Достоевском —
русском из
русских.
Это было в нашем расколе, в мистическом сектантстве и у такого
русского национального
гения, как Достоевский, и этим окрашены наши религиозно-философские искания.
Человек иного, не интеллигентского духа — национальный
гений Лев Толстой — был поистине
русским в своей религиозной жажде преодолеть всякую национальную ограниченность, всякую тяжесть национальной плоти.