Неточные совпадения
Он не мог согласиться с этим, потому что и не видел выражения этих мыслей в народе, в среде которого он жил, и не находил этих мыслей в себе (а он не мог себя ничем другим
считать, как одним из людей, составляющих
русский народ), а главное потому, что он вместе с народом не знал, не мог знать того, в чем состоит общее благо, но твердо знал, что достижение этого общего блага возможно только при строгом исполнении того закона добра, который открыт каждому человеку, и потому не мог желать войны и проповедывать для каких бы то ни было общих целей.
Он
считал русского мужика стоящим по развитию на переходной ступени от обезьяны к человеку, а вместе с тем на земских выборах охотнее всех пожимал руку мужикам и выслушивал их мнения.
Православный
русский воин,
Не
считая, бьет врагов…
Так громчей, музыка,
Играй победу…
— В университете учатся немцы, поляки, евреи, а из
русских только дети попов. Все остальные россияне не учатся, а увлекаются поэзией безотчетных поступков. И страдают внезапными припадками испанской гордости. Еще вчера парня тятенька за волосы драл, а сегодня парень
считает небрежный ответ или косой взгляд профессора поводом для дуэли. Конечно, столь задорное поведение можно
счесть за необъяснимо быстрый рост личности, но я склонен думать иначе.
— Впрочем, этот термин, кажется, вышел из употребления. Я
считаю, что прав Плеханов: социаль-демократы могут удобно ехать в одном вагоне с либералами. Европейский капитализм достаточно здоров и лет сотню проживет благополучно. Нашему,
русскому недорослю надобно учиться жить и работать у варягов. Велика и обильна земля наша, но — засорена нищим мужиком, бессильным потребителем, и если мы не перестроимся — нам грозит участь Китая. А ваш Ленин для ускорения этой участи желает организовать пугачевщину.
Среди
русских нередко встречались сухощавые бородачи, неприятно напоминавшие Дьякона, и тогда Самгин ненадолго, на минуты, но тревожно вспоминал, что такую могучую страну хотят перестроить на свой лад люди о трех пальцах, расстриженные дьякона, истерические пьяницы, веселые студенты, каков Маракуев и прочие; Поярков, которого Клим
считал бесцветным, изящный, солидненький Прейс, который, наверно, будет профессором, — эти двое не беспокоили Клима.
Упрекают нас,
русских, что много разговариваем, ну, я как раз не
считаю это грехом.
— Кого
считаете вы революционером? Это — понятие растяжимое, особенно у нас,
русских.
— Достоевский
считал характернейшей особенностью интеллигенции — и Толстого — неистовую, исступленную прямолинейность грузного, тяжелого
русского ума. Чепуха. Где она — прямолинейность? Там, где она есть, ее можно объяснить именно страхом. Испугались и — бегут прямо, «куда глаза глядят». Вот и все.
Русский народ и истинно
русский человек живут святостью не в том смысле, что видят в святости свой путь или
считают святость для себя в какой-либо мере достижимой или обязательной.
В широких кругах
русской интеллигенции этими проблемами мало интересовались и даже
считали их несколько «реакционными».
Розанов, напротив,
считает русский народ народом государственным по преимуществу.
Славянофилы
считали русский народ — народом безгосударственным, и очень многое на этом строили.
Из инстинкта самосохранения
русский народ привык подчиняться внешней силе, чтобы она не раздавила его, но внутренно он
считает состояние силы не высшим, а низшим состоянием.
Русский народ Вронский
считал богоносным народом.
Русские социологи 70-х годов XIX века, критиковавшие натурализм в социальных науках, утверждали субъективный метод в социологии и этим вызывали насмешки марксистов, которые
считали себя объективистами, хотя и ошибочно [Н. Михайловский и П. Лавров.].
Русский народ должен искупить свою историческую вину перед народом польским, понять чуждое ему в душе Польши и не
считать дурным непохожий на его собственный духовный склад.
Надо прибавить, что он говорил по-русски много и охотно, но как-то у него каждая фраза выходила на немецкий манер, что, впрочем, никогда не смущало его, ибо он всю жизнь имел слабость
считать свою
русскую речь за образцовую, «за лучшую, чем даже у
русских», и даже очень любил прибегать к
русским пословицам, уверяя каждый раз, что
русские пословицы лучшие и выразительнейшие изо всех пословиц в мире.
Пеньку продавать их дело, и они ее точно продают, — не в городе, в город надо самим тащиться, а приезжим торгашам, которые, за неимением безмена,
считают пуд в сорок горстей — а вы знаете, что за горсть и что за ладонь у
русского человека, особенно, когда он «усердствует»!
Я
считаю, мне кажется (поправил он свой американизм), что и
русский народ должен бы видеть себя в таком положении: по — моему, у него тоже слишком много дела на руках.
Одним утром горничная наша, с несколько озабоченным видом, сказала мне, что
русский консул внизу и спрашивает, могу ли я его принять. Я до того уже
считал поконченными мои отношения с
русским правительством, что сам удивился такой чести и не мог догадаться, что ему от меня надобно.
Секретаря в канцелярии губернатора, например,
сочли нужным назвать правителем дел, а секретаря губернского правления оставили без перевода на
русский язык.
Глупо или притворно было бы в наше время денежного неустройства пренебрегать состоянием. Деньги — независимость, сила, оружие. А оружие никто не бросает во время войны, хотя бы оно и было неприятельское, Даже ржавое. Рабство нищеты страшно, я изучил его во всех видах, живши годы с людьми, которые спаслись, в чем были, от политических кораблекрушений. Поэтому я
считал справедливым и необходимым принять все меры, чтоб вырвать что можно из медвежьих лап
русского правительства.
Русские всегда
считают себя призванными быть нравственными судьями над ближними.
Советскую власть я
считал единственной
русской национальной властью, никакой другой нет, и только она представляет Россию в международных отношениях.
Между тем как я
считаю главным вопросом вопрос об отношении к
русскому народу, к советскому народу, к революции как внутреннему моменту в судьбе
русского народа.
Русским я
считаю также понимание христианства как религии Богочеловечества.
Всю жизнь, с детских лет, меня мучают «проклятые вопросы», которые Достоевский
считал столь характерными для «
русских мальчиков».
Наиболее близка мне была идея Богочеловечества, которую продолжаю
считать основной идеей
русской религиозной мысли.
Поляки в свое время
считали ее верой низшей: резали униатов набегавшие из Украины казаки и гайдамаки, потом их стали теснить и преследовать
русские…
Он признает, что у
русского народа есть склонность к анархии, но
считает это великим злом.
Синода признавались его друзьями и учениками [Кн. А. Оболенский и Лукьянов.], от него пошли братья Трубецкие и столь отличный от них С. Булгаков, с ним себя связывали и ему поклонялись, как родоначальнику,
русские символисты А. Блок и А. Белый, и Вячеслав Иванов готов был признать его своим учителем, его
считали своим антропософы.
Русская Церковь, со своей стороны, в настоящее время, если не ошибаюсь, ставит перед собой подобную цель из-за происходящего на Западе возмутительного и внушающего тревогу упадка христианства; оказавшись перед лицом застоя христианства в Римской Церкви и его распада в церкви протестантской, она принимает, по моему мнению, миссию посредника — связанную более тесно, чем это обычно
считают, с миссией страны, к которой она принадлежит.
Закончу это историческое введение словами св. Александра Невского, которые можно
считать характерными для России и
русского народа: «Не в силе Бог, а в правде».
Историк умственного развития России Щапов, близкий идеям Писарева,
считал идеалистическую философию и эстетику аристократическими и признавал демократическими естественные науки [А. Щапов. «Социально-педагогические условия умственного развития
русского народа».].
Но верно, что
русские не любят государства и не склонны
считать его своим, они или бунтуют против государства, или покорно несут его гнет.
Этот же хаос Тютчев чувствует и за внешними покровами истории и предвидит катастрофы. Он не любит революцию и не хочет ее, но
считает ее неизбежной.
Русской литературе свойствен профетизм, которого нет в такой силе в других литературах. Тютчев чувствовал наступление «роковых минут» истории. В стихотворении, написанном по совсем другому поводу, есть изумительные строки...
Русские коммунисты, продолжавшие себя
считать марксистами, вернулись к некоторым народническим идеям, господствовавшим в XIX в., они признали возможным для России миновать капиталистическую стадию развития и прямо перескочить к социализму.
В последний период у Белинского складывалось миросозерцание, которое можно
считать основой
русского социализма.
Основной идеей христианства он
считал идею Богочеловечества, о чем речь будет, когда буду говорить о
русской религиозной философии.
Пестеля можно
считать первым
русским социалистом; социализм его был, конечно, аграрным.
Главой
русского нигилизма
считают Писарева, и его личность представлялась многим похожей на тургеневского Базарова.
Высокая оценка Толстого в истории
русской идеи совсем не означает принятия его религиозной философии, которую я
считаю слабой и неприемлемой с точки зрения христианского сознания.
Радищева можно
считать родоначальником радикальных революционных течений в
русской интеллигенции.
Вместе с Иоанном Грозным его нужно
считать главным обоснователем
русского самодержавия.
Но форму монархии, противоположную западному абсолютизму, и Хомяков, и все славянофилы
считали необходимым началом
русского своеобразия и
русского призвания.
Славянофилы имели свою утопию, которую они и
считали поистине
русской.
В 1867 г. заключен был договор, по которому Сахалин стал принадлежать обоим государствам на праве общего владения;
русские и японцы признали друг за другом одинаковое право распоряжаться на острове, — значит, ни те, ни другие не
считали остров своим.
Русскими тунгусами
считал он орочей, с чем этнографы не согласны; первоначальное описание Сахалина сделано не
русскими, а голландцами, что же касается занятия его в 1806 г., то первоначальность тут опровергается фактами.
Русских голубей, без сомнения переродившихся из диких, многие домохозяева кормят хлебными зернами, ставят им полки для гнезд, и всякий хозяин
считает благоприятным знаком, если голуби хорошо ведутся у него на дворе.