Неточные совпадения
— Скажите… Это — не в
порядке дознания, — даю вам честное слово офицера! Это —
русский человек спрашивает тоже
русского человека… других мыслей, честного человека. Вы допускаете…?
Если бы я был
русским романистом и имел талант, то непременно брал бы героев моих из
русского родового дворянства, потому что лишь в одном этом типе культурных
русских людей возможен хоть вид красивого
порядка и красивого впечатления, столь необходимого в романе для изящного воздействия на читателя.
Русский священник в Лондоне посетил нас перед отходом из Портсмута и после обедни сказал речь, в которой остерегал от этих страхов. Он исчислил опасности, какие можем мы встретить на море, — и, напугав сначала
порядком, заключил тем, что «и жизнь на берегу кишит страхами, опасностями, огорчениями и бедами, — следовательно, мы меняем только одни беды и страхи на другие».
Русская революция не есть феномен политический и социальный, это прежде всего феномен духовного и религиозного
порядка.
К идеям этого
порядка прилипло много фальши и лжи, но отразилось в них и что-то подлинно народное, подлинно
русское.
Нам,
русским, особенно противен этот немецкий формалистический пафос, это желание все привести в
порядок и устроить.
В основе
русской истории лежит знаменательная легенда о призвании варяг-иностранцев для управления
русской землей, так как «земля наша велика и обильна, но
порядка в ней нет».
Как характерно это для роковой неспособности и нежелания
русского народа самому устраивать
порядок в своей земле.
Огромные пространства легко давались
русскому народу, но нелегко давалась ему организация этих пространств в величайшее в мире государство, поддержание и охранение
порядка в нем.
В этом обществе была та свобода неустоявшихся отношений и не приведенных в косный
порядок обычаев, которой нет в старой европейской жизни, и в то же время в нем сохранилась привитая нам воспитанием традиция западной вежливости, которая на Западе исчезает; она с примесью славянского laisser-aller, [разболтанности (фр.).] а подчас и разгула, составляла особый
русский характер московского общества, к его великому горю, потому что оно смертельно хотело быть парижским, и это хотение, наверное, осталось.
И утешение может быть связано не с верой в
русского мужика, как у Герцена, а с благой вестью о наступлении Царства Божьего, с верой в существование иного мира, иного
порядка бытия, который должен означать радикальное преображение этого мира.
Много ли
русская школа знает таких выступлений за последние десятилетия, ознаменованные вторжением в нее «административного
порядка» и бурными волнениями молодежи?
— Я тоже должен сказать, что я мало видел и мало был… с либералами, — сказал князь, — но мне кажется, что вы, может быть, несколько правы и что тот
русский либерализм, о котором вы говорили, действительно отчасти наклонен ненавидеть самую Россию, а не одни только ее
порядки вещей. Конечно, это только отчасти… конечно, это никак не может быть для всех справедливо…
По диванам и козеткам довольно обширной квартиры Райнера расселились: 1) студент Лукьян Прорвич, молодой человек, недовольный университетскими
порядками и желавший утверждения в обществе коммунистических начал, безбрачия и вообще естественной жизни; 2) Неофит Кусицын, студент, окончивший курс, — маленький, вострорыленький, гнусливый человек, лишенный средств совладать с своим самолюбием, также поставивший себе обязанностью написать свое имя в ряду первых поборников естественной жизни; 3) Феофан Котырло, то, что поляки характеристично называют wielke nic, [Букв.: великое ничто (польск.).] — человек, не умеющий ничего понимать иначе, как понимает Кусицын, а впрочем, тоже коммунист и естественник; 4) лекарь Сулима, человек без занятий и без определенного направления, но с непреодолимым влечением к бездействию и покою; лицом черен, глаза словно две маслины; 5) Никон Ревякин, уволенный из духовного ведомства иподиакон, умеющий везде пристроиваться на чужой счет и почитаемый неповрежденным типом широкой
русской натуры; искателен и не прочь действовать исподтишка против лучшего из своих благодетелей; 6) Емельян Бочаров, толстый белокурый студент, способный на все и ничего не делающий; из всех его способностей более других разрабатывается им способность противоречить себе на каждом шагу и не считаться деньгами, и 7) Авдотья Григорьевна Быстрова, двадцатилетняя девица, не знающая, что ей делать, но полная презрения к обыкновенному труду.
Но Розанову недолго приходилось скучать беспорядком и одиночеством. За последними, запоздавшими журавлями поднялось и потащилось к городам
русское дворянство, и в одно подлейшее утро Ольга Александровна приехала делать
порядок в розановской жизни.
Он же, осмотрев их всех — эту странную смесь румынок, евреек, полек и
русских — и удостоверясь, что все в
порядке, распоряжался насчет бутербродов и величественно удалялся.
— Понять очень просто, что
русский человек к
порядку не склонен и не любит его, — пояснил Абреев.
— Я далек от мысли осуждать промышленную политику правительства вообще, — говорил генерал, разглаживая усы. — Вообще я друг
порядка и крепкой власти. Но вместе с тем интересы
русской промышленности, загнанные иностранными капиталами в дальний угол, заставляют нас принять свои меры. Кэри говорит прямо…
В это же время бодрствует в своей конуре и шпион. Он приводит в
порядок собранные матерьялы, проводит их сквозь горнило своего понимания и, чувствуя, что от этого"понимания"воняет, сдабривает его клеветою. И — о, чудо! — клевета оказывается правдоподобнее и даже грамотнее, потому что образцом для нее послужила полемика"благонамеренных"
русских, газет…
В курорт прибыл какой-то вновь определенный принц, и некоторый
русский сановник, приводивший в это время в
порядок свои легкие, счел долгом почтить высокопоставленного гостя обедом.
Тоска настигла меня немедленно, как только Блохины и Старосмысловы оставили Париж. Воротившись с проводин, я ощутил такое глубокое одиночество, такую неслыханную наготу, что чуть было сейчас же не послал в
русский ресторан за бесшабашными советниками. Однако на этот раз воздержался. Во-первых, вспомнил, что я уж больше трех недель по Парижу толкаюсь, а ничего еще
порядком не видал; во-вторых, меня вдруг озарила самонадеянная мысль: а что, ежели я и независимо от бесшабашных советников сумею просуществовать?
— Э, не знаешь, не знаешь
порядков! Дурак! — сказал дядя Ерошка, укоризненно качая головой. — Коли тебе кошкилъдыговорят, ты скажи: алла рази бо сун, спаси Бог. Так-то, отец мой, а не кошкилъды. Я тебя всему научу. Так-то был у нас Илья Мосеич, ваш,
русский, так мы с ним кунаки были. Молодец был. Пьяница, вор, охотник, уж какой охотник! Я его всему научил.
— Прошу не погневаться, — возразил Кирша, — я сам служил в войске гетмана Сапеги, который стоял под Троицею, и, помнится,
русские колотили нас
порядком; бывало, как случится: то днем, то ночью. Вот, например, помнишь, ясновельможный пан, как однажды поутру, на монастырском капустном огороде?.. Что это ваша милость изволит вертеться? Иль неловко сидеть?
К
русскому дереву — а l'Arble russe — обычным
порядком собирались наши любезные соотечественники и соотечественницы; подходили они пышно, небрежно, модно, приветствовали друг друга величественно, изящно, развязно, как оно и следует существам, находящимся на самой высшей вершине современного образования, но, сойдясь и усевшись, решительно не знали, что сказать друг другу, и пробавлялись либо дрянненьким переливанием из пустого в порожнее, либо затасканными, крайне нахальными и крайне плоскими выходками давным-давно выдохшегося французского экс-литератора, в жидовских башмачонках на мизерных ножках и с презренною бородкой на паскудной мордочке, шута и болтуна.
Все это в
порядке вещей, и мы не должны сердиться ни на французов за их хвастовство, ни на
русских за их несправедливость к самим себе.
Привыкнув видеть одни запачканные жидовские местечки, я не мог довольно налюбоваться в первые два дня моего путешествия по Пруссии на прекрасные деревни, богатые усадьбы помещиков и на красивые города, в которых встречали меня с ласкою и гостеприимством, напоминающим
русское хлебосольство; словом, все пленяло меня в этой земле устройства,
порядка и благочиния.
— Да что ты, Мильсан, веришь
русским? — вскричал молодой кавалерист, — ведь теперь за них мороз не станет драться; а бедные немцы так привыкли от нас бегать, что им в голову не придет
порядком схватиться — и с кем же?.. с самим императором!
Русские нарочно выдумали это известие, чтоб мы скорей сдались, Ils sont malins ces barbares! [Они хитры, эти варвары! (франц.)] Не правда ли, господин Папилью? — продолжал он, относясь к толстому офицеру. — Вы часто бываете у Раппа и должны знать лучше нашего…
Все наши дамы в таком
порядке, что любо посмотреть: с утра до вечера готовят для нас корпию и перевязки; по-французски не говорят, и даже родственница твоя, княгиня Радугина, — поверишь ли, братец? — прескверным
русским языком вот так французов и позорит.
Долгов бы, конечно, нескоро перестал спорить, но разговор снова и совершенно неожиданно перешел на другое; мы,
русские, как известно, в наших беседах и даже заседаниях не любим говорить в
порядке и доводить разговор до конца, а больше как-то галдим и перескакиваем обыкновенно с предмета на предмет; никто почти никогда никого не слушает, и каждый спешит высказать только то, что у него на умишке есть.
Наконец, в исходе августа все было улажено, и лекции открылись в следующем
порядке: Григорий Иваныч читал чистую, высшую математику; Иван Ипатыч — прикладную математику и опытную физику; Левицкий — логику и философию; Яковкин —
русскую историю, географию и статистику; профессор Цеплин — всеобщую историю; профессор Фукс — натуральную историю; профессор Герман — латинскую литературу и древности...
Университетская жизнь текла прежним
порядком; прибавилось еще два профессора немца, один
русский адъюнкт по медицинской части, Каменский, с замечательным даром слова, и новый адъюнкт-профессор российской словесности, Городчанинов, человек бездарный и отсталый, точь-в-точь похожий на известного профессора Г-го или К-ва, некогда обучавших благородное российское юношество.
И если раньше что-то разбиралось, одного жгли, а другого нет, держали какой-то свой
порядок, намекающий на справедливость, то теперь в ярости обманутых надежд палили все без разбора, без вины и невинности; подняться к небу и взглянуть — словно сотни и тысячи костров огромных раскинулись по темному лону
русской земли.
Из людей же, знавших европейский
порядок дел, всякий мог указать Петру на главнейшие нужды
русского царства, требовавшие немедленного удовлетворения.
Заговорите с Митрофаном о каких угодно открытиях или
порядках, которых польза ясна и несомненна даже для неразвитого человека, — он оскалит зубы и, вместо опровержения, ушибет вас таким анекдотом из «
Русского архива», что вам сделается неловко.
«Сестры» присели куда-то в дальний уголок и, приложив руку к щеке, затянули проголосную песню, какую
русский человек любит спеть под пьяную руку; Асклипиодот, успевший
порядком клюнуть, таинственно вынял из-под полы скрипку, которую он называл «актрисой» и на которой с замечательным искусством откалывал «барыню» и «камаринского».
Много можно бы привести Чацких — являвшихся на очередной смене эпох и поколений — в борьбе за идею, за дело, за правду, за успех, за новый
порядок, на всех ступенях, во всех слоях
русской жизни и труда — громких, великих дел и скромных кабинетных подвигов.
Но состояние тогдашнего
русского общества вовсе не было таково, чтобы в нем могло развиться что-нибудь серьезно опасное для существующего
порядка.
В 1818 году Загоскин оставил службу при театре и был перемещен на штатную ваканцию помощника библиотекаря с жалованьем. Он принимал деятельное участие в приведении библиотеки в
порядок и в составлении каталога
русских книг, за что через два года был награжден орденом Анны 3-й степени. В непродолжительном времени, и именно 5 июля 1820 года, он оставил службу и должность штатного помощника и был переименован в прежнее звание почетного библиотекаря.
Даже смотря на Россию только с правительственной точки зрения, не думаете ли вы, что не мешало бы познакомиться поближе с этим неудобным соседом, который дает чувствовать себя во всей Европе, — тут штыками, там шпионами?
Русское правительство простирается до Средиземного моря своим покровительством Оттоманской Порте, до Рейна своим покровительством немецким своякам и дядям, до Атлантического океана своим покровительством
порядку во Франции.
— Ты что-то путаешь, папа. При чем тут оказались немцы? Наконец, если хочешь, немцы тоже стреляли в немцев, французы во французов, и так далее. Отчего же
русским не стрелять в
русских? Как государственный деятель ты должен понимать, что в государстве прежде всего
порядок, и кто бы ни нарушал его, безразлично. Нарушь его я, — и ты должен был бы стрелять в меня, как в турка.
Такое расположение домов очень давнее: в старые годы
русская община всегда так строилась; теперь редко где сохранился круговой
порядок стройки, все почти наши селенья как по струнке вытянулись в длинные улицы или односторонки.
Пишутся согласные буквы
русской азбуки в таком
порядке: б, в, г, д, ж, з, к, л, м, н, щ, ш, ч, ц, х, ф, т, с, р, п и употребляют б вместо щ, щ вместо б и т. д.
Итак, милостивые государи, — торжественно подняв бокал и обтерев на лбу обильный и крупный пот, заключил оратор, — скажем наше доброе
русское спасибо тому доблестному мужу, который мощною рукою сумеет водворить
порядок, тишину и спокойствие в нашей взволнованной местности, коей почти еще только вчера угрожала столь страшная опасность!
Приближаясь к этому
порядку вопросов, мы вступаем в круг идей глубокого
русского мыслителя Η. Φ. Федорова.
Изживши век середи бусурманов, пожалуй, и порядки-то
русские все перезабыл.
Следующим исследователем в хронологическом
порядке будет академик Л. Шренк, совершивший в 1854–1856 годах путешествие по Амуру до его устья и по Уссури до реки Нор. Его этнографические исследования касаются главным образом гольдов, ольчей и гиляков. [Л. Шренк. Об инородцах Амурского края. Изд. Академии наук, 1883 г. и «Вестник
Русского Географического общества», 1857 г., кн. 19.]
Так, в
русской революции, в которой действуют страстные силы подсознательных массовых инстинктов, идейно господствует рационалистическая марксистская идеология, требующая абсолютного
порядка и регуляции жизни.
Один экзамен сбыли. Оставалось еще целых пять, и в том числе география, которая ужасно смущала меня. География мне не давалась почему-то: бесчисленные наименования незнакомых рек, морей и гор не укладывались в моей голове. К географии, к тому же, меня не подготовили дома, между тем как все остальные предметы я прошла с мамой. Экзамен географии был назначен по расписанию четвертым, и я старалась не волноваться. А пока я усердно занялась следующим по
порядку русским языком.
Альбом, развернутый перед Теркиным на подоконнике, держался не в особенном
порядке. Нижние карточки плохо сидели в своих отверстиях, не шли сплошными рядами, а с промежутками. Но все-таки было много всякого народа: мужчин, женщин, скверно и франтовато одетых, бородатых и совсем безбородых, с скопческими лицами, смуглых и белобрысых. И фамилии показывали, что тут стеклись воры и карманники с разных
русских окраин: мелькали польские, немецкие, еврейские, хохлацкие фамилии.
О Дерпте, тамошних профессорах и студентской жизни мы знали немного. Кое-какие случайные рассказы и то, что осталось в памяти из повести графа Соллогуба „Аптекарша“. Смутно мы знали, что там совсем другие
порядки, что существуют корпорации, что ученье идет не так, как в Казани и других
русских университетских городах. Но и только.