Неточные совпадения
Влас наземь опускается.
«Что так?» — спросили странники.
— Да отдохну пока!
Теперь не скоро князюшка
Сойдет с коня любимого!
С тех пор, как слух прошел,
Что воля нам готовится,
У князя
речь одна:
Что мужику у
баринаДо светопреставления
Зажату быть в горсти!..
Крестьяне
речь ту слушали,
Поддакивали
барину.
Павлуша что-то в книжечку
Хотел уже писать.
Да выискался пьяненький
Мужик, — он против
баринаНа животе лежал,
В глаза ему поглядывал,
Помалчивал — да вдруг
Как вскочит! Прямо к
барину —
Хвать карандаш из рук!
— Постой, башка порожняя!
Шальных вестей, бессовестных
Про нас не разноси!
Чему ты позавидовал!
Что веселится бедная
Крестьянская душа?
В то время как они говорили, толпа хлынула мимо них к обеденному столу. Они тоже подвинулись и услыхали громкий голос одного
господина, который с бокалом в руке говорил
речь добровольцам. «Послужить за веру, за человечество, за братьев наших, — всё возвышая голос, говорил
господин. — На великое дело благословляет вас матушка Москва. Живио!» громко и слезно заключил он.
Скоро Селифан показался в дверях, и
барин имел удовольствие услышать те же самые
речи, какие обыкновенно слышатся от прислуги в таком случае, когда нужно скоро ехать.
Так хорошо и верно видел он многие вещи, так метко и ловко очерчивал в немногих словах соседей помещиков, так видел ясно недостатки и ошибки всех, так хорошо знал историю разорившихся
бар — и почему, и как, и отчего они разорились, так оригинально и метко умел передавать малейшие их привычки, что они оба были совершенно обворожены его
речами и готовы были признать его за умнейшего человека.
Я отвечал, что приехал на службу и явился по долгу своему к
господину капитану, и с этим словом обратился было к кривому старичку, принимая его за коменданта; но хозяйка перебила затверженную мною
речь.
—
Речь!
Господа — просим Платона Александровича…
Речь!
— Вот этот желтый
господин в очках, — продолжал Обломов, — пристал ко мне: читал ли я
речь какого-то депутата, и глаза вытаращил на меня, когда я сказал, что не читаю газет.
Тон короткой, но сильной
речи Фанарина был такой, что он извиняется за то, что настаивает на том, что
господа сенаторы с своей проницательностью и юридической мудростью видят и понимают лучше его, но что делает он это только потому, что этого требует взятая им на себя обязанность.
— Дело, подлежащее вам,
господа присяжные заседатели, — начал он свою приготовленную им во время чтения протоколов и акта
речь, — характерное, если можно так выразиться, преступление.
— Мы и то с тетенькой, касатка, переговаривались, може, сразу ослобонят. Тоже, сказывали, бывает. Еще и денег надают, под какой час попадешь, — тотчас же начала своим певучим голосом сторожиха. — Ан, вот оно что. Видно, сгад наш не в руку.
Господь, видно, свое, касатка, — не умолкая вела она свою ласковую и благозвучную
речь.
Давеча я был даже несколько удивлен: высокоталантливый обвинитель, заговорив об этом пакете, вдруг сам — слышите,
господа, сам — заявил про него в своей
речи, именно в том месте, где он указывает на нелепость предположения, что убил Смердяков: „Не было бы этого пакета, не останься он на полу как улика, унеси его грабитель с собою, то никто бы и не узнал в целом мире, что был пакет, а в нем деньги, и что, стало быть, деньги были ограблены подсудимым“.
— Серьезная
речь! — нахмуренно заметил
господин в одной группе.
С этого процесса
господин Ракитин в первый раз заявил себя и стал заметен; прокурор знал, что свидетель готовит в журнал статью о настоящем преступлении и потом уже в
речи своей (что увидим ниже) цитовал несколько мыслей из статьи, значит, уже был с нею знаком.
— Как же, как же, непременно, — воскликнуло наперерыв несколько
господ, удивительно польщенных возможностью отвечать на княжескую
речь, — Вержембицкую…
В господском доме, за обедом, за чаем, когда бы ни собрались
господа, только и было
речи что о Федоте. На смерть его смотрели как на бедствие.
Уходя в прошлое, они забывали обо мне. Голоса и
речи их звучат негромко и так ладно, что иногда кажется, точно они песню поют, невеселую песню о болезнях, пожарах, избиении людей, о нечаянных смертях и ловких мошенничествах, о юродивых Христа ради, о сердитых
господах.
После тюрем, арестантского вагона и пароходного трюма в первое время чистые и светлые чиновницкие комнаты кажутся женщине волшебным замком, а сам
барин — добрым или злым гением, имеющим над нею неограниченную власть; скоро, впрочем, она свыкается со своим новым положением, но долго еще потом слышатся в ее
речи тюрьма и пароходный трюм: «не могу знать», «кушайте, ваше высокоблагородие», «точно так».
Но разговор сей ввел было меня в великие хлопоты: отдатчики рекрутские, вразумев моей
речи, воспаленные гневом, прискочив ко мне, говорили: —
Барин, не в свое мешаешься дело, отойди, пока сух, — и сопротивляющегося начали меня толкать столь сильно, что я с поспешностию принужден был удалиться от сея толпы.
Но волю мою сам
господь подкреплял,
Их
речи ее не сломили!
— Видал я
господ всяких, Степан Романыч, а все-таки не пойму их никак… Не к тебе
речь говорится, а вообще. Прежнее время взять, когда мужики за
господами жили, — правильные были
господа, настоящие: зверь так зверь, во всю меру, добрый так добрый, лакомый так лакомый. А все-таки не понимал я, как это всякую совесть в себе загасить… Про нынешних и говорить нечего: он и зла-то не может сделать, засилья нет, а так, одно званье что
барин.
—
Господа, мы просим, чтоб
речей не было, этого не желала покойница и не желаем мы, — произнес Розанов, заметя у гражданина со стеариновою свечою какую-то тетрадку.
С той поры, с того времечка пошли у них разговоры, почитай целый день, во зеленом саду на гуляньях, во темных лесах на катаньях и во всех палатах высокиих. Только спросит молода дочь купецкая, красавица писаная: «Здесь ли ты, мой добрый, любимый
господин?» Отвечает лесной зверь, чудо морское: «Здесь, госпожа моя прекрасная, твой верный раб, неизменный друг». И не пугается она его голоса дикого и страшного, и пойдут у них
речи ласковые, что конца им нет.
Когда
речь дошла до хозяина, то мать вмешалась в наш разговор и сказала, что он человек добрый, недальний, необразованный и в то же время самый тщеславный, что он, увидев в Москве и Петербурге, как живут роскошно и пышно знатные богачи, захотел и сам так же жить, а как устроить ничего не умел, то и нанял себе разных мастеров, немцев и французов, но, увидя, что дело не ладится, приискал какого-то промотавшегося
господина, чуть ли не князя, для того чтобы он завел в его Никольском все на барскую ногу; что Дурасов очень богат и не щадит денег на свои затеи; что несколько раз в год он дает такие праздники, на которые съезжается к нему вся губерния.
Не слушала таких
речей молода купецка дочь, красавица писаная, и стала молить пуще прежнего, клясться, божиться и ротитися, что никакого на свете страшилища не испугается и что не разлюбит она своего
господина милостивого, и говорит ему таковые слова: «Если ты стар человек — будь мне дедушка, если середович — будь мне дядюшка, если же молод ты — будь мне названой брат, и поколь я жива — будь мне сердечный друг».
Словом, он знал их больше по отношению к барям, как полковник о них натолковал ему; но тут он начал понимать, что это были тоже люди, имеющие свои собственные желания, чувствования, наконец, права. Мужик Иван Алексеев, например, по одной благородной наружности своей и по складу умной
речи, был, конечно, лучше половины
бар, а между тем полковник разругал его и дураком, и мошенником — за то, что тот не очень глубоко вбил стожар и сметанный около этого стожара стог свернулся набок.
En somme, c'est un pauvre sire, [В общем, это жалкий
господин (франц.)] и было бы даже удивительно, что Полина (c'est le petit nom de la dame en question [таково имя дамы, о которой идет
речь (франц.)]) интересуется им, если б он не был богат.
Долго мы ехали большою дорогой и не заводили разговора. Мне все мерещился"кандауровский
барин"."Чуть-чуть не увезли!" — как просто и естественно вылилась эта фраза из уст Николая Осипыча! Ни страха, ни сожаления, ни даже изумления. Как будто
речь шла о поросенке, которого чуть-чутьне задавили дорогой!
— Я догадываюсь,
господа, о чем шла
речь, — подхватил Тетюев брошенную реплику. — Да, нам необходимо соединиться во имя общей цели, хотя мое дело, собственно говоря, сторона.
Приходилось слушать неумные
речи, намеки, укоры, приходилось сознавать, что, в сущности,
господином положения остается все-таки «нос», а вожак состоит при нем лишь в роли приспешника, чуть не лакея.
О
господине Ставрогине вся главная
речь впереди; но теперь отмечу, ради курьеза, что из всех впечатлений его, за всё время, проведенное им в нашем городе, всего резче отпечаталась в его памяти невзрачная и чуть не подленькая фигурка губернского чиновничишка, ревнивца и семейного грубого деспота, скряги и процентщика, запиравшего остатки от обеда и огарки на ключ, и в то же время яростного сектатора бог знает какой будущей «социальной гармонии», упивавшегося по ночам восторгами пред фантастическими картинами будущей фаланстеры, в ближайшее осуществление которой в России и в нашей губернии он верил как в свое собственное существование.
— Если бы вы,
господин Виргинский, стали вдруг счастливы, — шагнул к нему Петр Степанович, — то отложили бы вы — не донос, о том
речи нет, а какой-нибудь рискованный гражданский подвиг, который бы замыслили прежде счастья и который бы считали своим долгом и обязанностью, несмотря на риск и потерю счастья?
После этой
речи великого мастера братья, поцеловавшись, запели довольно нескладно на голос: «Коль славен наш
господь в Сионе...
Созвал он вече и обратился к нему с следующею
речью:"Видел я,
господа новгородцы, на новоселье у вас нехороший сон!
20-го мая. Впервые читал у исправника заграничную русскую газету „Колокол“
господина Искандера.
Речь бойкая и весьма штилистическая, но по непривычке к смелости — дико.
— Пригнал почтовыми третьего дня, помылся в бане и — сейчас же к
господину градскому голове, потому что газеты оглушают разными словами и гораздо яснее живая
речь очевидца, не заинтересованного ни в чём, кроме желания, чтоб всё было честно и добросовестно…
—
Господин Штановский! ваша
речь впереди! — заметил Митенька, слегка возвышая голос, —
господа! я желаю, чтоб у меня этих диспутов не было!
— Много званых, но мало избранных, — так начал он
речь свою, — очень рад,
господа, что имею дело с почтенными представителями одного из почтеннейших сословий нашего любимого отечества, нашей дорогой сердцу России.
—
Господин Штановский! я имел честь заметить вам, что ваша
речь впереди!
Господа! Я уверен, что имея такого опытного и достойного руководителя, как Садок Сосфенович (пожатие руки вице-губернатору), вы ничего не придумаете лучшего, как следовать его советам! Ну-с, а теперь поговорим собственно о делах. В каком, например, положении у вас недоимки?
Бельтов не слушал его, а потому беда была не велика, когда
речь Крупова перервал хозяин трактира, который, запыхавшись, возвестил приезд
господина полицеймейстера.
Двоеточие. Сбежал я, сударыня! Красивенький философ —
господин Рюмин — загонял меня до полного конфуза! В премудростях я не смышлен и противиться ему никак не могу… Так и увяз я в
речах его… точно таракан в патоке… Сбежал, ну его!.. Лучше с вами потолкую… уж очень вы мне, старому лешему, нравитесь, право! А что у вас личико эдакое… как бы опрокинутое? (Смотрит на Ольгу Алексеевну. Смущенно крякает.)
— Благоразумие не робость, Тимофей Федорович, — отвечал Туренин. — И ради чего
господь одарил нас умом и мыслию, если мы и с седыми волосами будем поступать, как малые дети? Дозволь себе сказать: ты уж не в меру малоопасен; да вот хоть например: для какой потребы эти два пострела торчат у дверей? Разве для того, чтоб подслушивать наши
речи.
— Ах, ты, бессовестный, бессовестный! — воскликнула Дуня дрожащим от волнения голосом. — Как у тебя язык не отсохнет говорить такие
речи!.. Кого ты морочишь, низкий ты этакой? Разве я не знаю! Мне Гришка все рассказал: ты, ты, низкая твоя душа, заверил его, я, вишь, отцу сказала… Да накажи меня
господь после того, накажи меня в младенце моем, коли сама теперь не поведаю отцу об делах твоих…
Про
господина Пищалкина и говорить нечего; ему непременно, со временем, крестьяне его участка поднесут серебряный кубок в виде арбуза, а может быть, и икону с изображением его ангела, и хотя он им скажет в своей благодарственной
речи, что он не заслуживает подобной чести, но это он неправду скажет: он ее заслуживает.
Тут только Литвинов, вглядевшись попристальнее в незнакомца, узнал в нем того плотного
господина, который забился в уголок у Губарева и с таким вниманием окинул его глазами, когда
речь зашла о политических убеждениях.
— Ты,
барин, говори со мной попроще как-нибудь, — сказал Фома, внимательно прослушав его
речь.
—
Господа купечество! — заговорил Маякин, усмехаясь. — Есть в
речах образованных и ученых людей одно иностранное слово, «культура» называемое. Так вот насчет этого слова я и побеседую по простоте души…
— Папаша крестный! — оскаливая зубы, сказал Фома. — Я еще ничего не сделал, значит, рано мне рацеи читать… Я не пьян, — я не пил, а все слушал…
Господа купцы! Позвольте мне
речь держать? Вот уважаемый вами мой крестный говорил… а теперь крестника послушайте…
— Писателя,
господина Миронова. Лично его, в руки ему назначено письмо — пакет, пожалуйста, скорее! — говорил Евсей, невольно подражая быстрой и несвязной
речи Маклакова.
— Засим… — продолжал
речь адвокат, но нервный
господин с горевшими огнем теперь глазами, очевидно, с трудом удерживался и, не дав адвокату договорить, начал...