Неточные совпадения
Ну,
батюшка Петр Андреич! напугал ты меня! легко ли? пятые сутки!..» Марья Ивановна перервала его
речь.
Всех-то забыла я,
Батюшку родного,
Близких и сродников,
Милых подруженек,
Игры веселые,
Речи заветные.
Всякий день ей готовы наряды новые богатые и убранства такие, что цены им нет, ни в сказке сказать, ни пером написать; всякой день угощенья и веселья новые, отменные; катанье, гулянье с музыкою на колесницах без коней и упряжи, по темным лесам; а те леса перед ней расступалися и дорогу давали ей широкую, широкую и гладкую, и стала она рукодельями заниматися, рукодельями девичьими, вышивать ширинки серебром и золотом и низать бахромы частым жемчугом, стала посылать подарки
батюшке родимому, а и самую богатую ширинку подарила своему хозяину ласковому, а и тому лесному зверю, чуду морскому; а и стала она день ото дня чаще ходить в залу беломраморную, говорить
речи ласковые своему хозяину милостивому и читать на стене его ответы и приветы словесами огненными.
Позвал честной купец меньшую дочь и стал ей все рассказывать, все от слова до слова, и не успел кончить
речи своей, как стала перед ним на колени дочь меньшая, любимая и сказала: «Благослови меня, государь мой
батюшка родимый: я поеду к зверю лесному, чуду морскому и стану жить у него.
А и вот тебе меч-кладенец твоего родимого
батюшки, Акундина Путятича!» Не домолвивши
речи вестные, стал Замятня Путятич кончатися, со белым светом расставатися; и, кончаяся, учал отповедь чинить: «А и гой ты еси, мое милое детище, Акундин Акундиныч!
— Батюшка-государь! — сказали они, упав на колени, — не взыщи за нашу грубую, мужицкую
речь! Не вели нам головы сечь, по неведенью согрешили!
Иудушка замолчал, как бы выжидая, что скажет на это
батюшка, но
батюшка все еще недоумевал, к чему клонится Иудушкина
речь, и потому только крякнул и без всякого резона сказал...
Батюшка на это не возражал, но и от похвалы воздержался, потому что не мог себе еще уяснить, к чему склоняется Иудушкина
речь.
Так и сделали. Покуда разливали суп, Иудушка, выбрав приличный сюжет, начинает беседу с
батюшками, преимущественно, впрочем, обращая
речь к отцу благочинному.
Наконец, перед четвертым уроком седой законоучитель и еще двое учителей пошли в кабинет к директору под предлогом какого-то дела, и
батюшка осторожно завел
речь о Пыльникове.
С радостным изумлением слушал одушевленные
речи своей красавицы жены Алексей Степаныч и думал про себя: «Слава богу, что они с
батюшкой так понравились друг другу: теперь всё будет хорошо».
Правитель дел думал, что очень остро называть человека раз по
батюшке да раз по самому себе. И он в тот же вечер составил несколько строк, руководствуясь
речью князя Холмского из «Марфы Посадницы» Карамзина.
— Не о смерти
речь,
батюшка!
Петрушин. Ну,
батюшка, дела наши хороши, только вы в последней
речи не напортите мне.
Где,
батюшка, нам это понимать!
Родитель мой служил царю Ивану
По простоте. Усердие его
Царь жаловал. А ты меня посватал,
Чтобы к царю Ивану ближе стать.
Что ж? Удалось. Ты царским свояком,
Ты шурином стал царским, а потом
Правителем, а ныне государем.
Где ж дочери Скуратова Малюты
Указывать тебе! Перед тобой
Поклонную я голову держать
Всегда должна. Прости же, государь,
Прости меня за глупую мою,
За бабью
речь. Вперед, отец, не буду!
Он упрашивал сельских учителей внедрять ученикам уважение и любовь к лесу, подбивал их вместе с деревенскими
батюшками, — и, конечно, бесплодно, — устраивать праздники лесонасаждения, приставал к исправникам, земским начальникам и мировым судьям по поводу хищнических порубок, а на земских собраниях так надоел всем своими пылкими
речами о защите лесов, что его перестали слушать.
— Шалишь, дедушка, знаешь и ты, только не сказываешь. А что про вашу барышню, так уж это,
батюшка, извини, на наших глазах было, как старая ваша барыня во гроб ее гнала, подсылы делала да с мужем ссорила и разводила, пошто вот вышла не за такого, за какого я хотела, а чем барин был худ? Из себя красивый, в
речах складный, как быть служащий.
—
Батюшка, на другое хочу я твоего благословенья просить, — после долгого молчанья робко повел новую
речь Алексей. — Живучи у Патапа Максимыча, торговое дело вызнал я, слава Богу, до точности. Счеты ль вести, другое ли что — не хуже другого могу…
— Да что это?.. Мать Пресвятая Богородица!.. Угодники преподобные!.. — засуетилась Аксинья Захаровна, чуя недоброе в смутных
речах дочери. — Параша, Евпраксеюшка, — ступайте в боковушу, укладывайте тот чемодан… Да ступайте же, Христа ради!.. Увальни!.. Что ты, Настенька?.. Что это?.. Ах ты, Господи,
батюшка!.. Про что знает Фленушка?.. Скажи матери-то, девонька!.. Материна любовь все покроет… Ох, да скажи же, Настенька… Говори, голубка, говори, не мучь ты меня!.. — со слезами молила Аксинья Захаровна.
— А ты слушай да
речей не перебивай, — вступился Патап Максимыч, и безмолвная Аксинья Захаровна покорно устремила взор свой к Снежкову: «Говорите, мол,
батюшка Данило Тихоныч, слушать велит».
В каждом доме за ужином только и
речи было, что про
батюшку отца Софрона — припоминали каждое его слово, каждое движенье, и всяк по-своему протолковывал, что бы такое они означали.
Историю сотворения мира я знала отлично. Я часто рассказывала ее Барбале, не знавшей ни Ветхого, ни Нового Завета. Моя
речь, всегда немного образная, как и все
речи на милом Востоке, понравилась
батюшке. Понравилось, должно быть, толковое изложение и моим товаркам, но они, казалось, не хотели выказывать этого и продолжали поглядывать на меня косо и недружелюбно.
— Вольноотпущенный, мальчиком в дворовых писарях обучался, потом был взят в земские, потом вел дело и в управителях умер… Матушка мне голос и
речь свою передала и склонность к телесной дебелости… Обликом я в отца… Хотя матушка и считала себя, в некотором роде, белой кости, а
батюшку от Хама производила, но я, грешный человек, к левитову колену никогда ни пристрастия, ни большого решпекта не имел.
«И князь-батюшка далеко не прочь от этой свадебки. Ни словечка не молвил мне на мою глупую
речь, а только взглянул на меня таково ласково, — рассуждала сама с собою старушка, припоминая свой разговор с князем Василием. — Да и чем может он отблагодарить его, соколика ясного, живота своего для него не пожалевшего, грудью ставшего против ворога, как не отдавши ему дочь-красавицу, как не сделавшись отцом ему, сиротинушке?»
Любаньской церкви священник отец Травлинский, за повенчание князя Дондукова-Корсакова с Ильиною без соблюдения предбрачных предосторожностей, за допущение неправильностей при других браках и «оскорбление благочинного при исполнении им обязанности своей в нетрезвом виде» (не совсем ясно: идет ли
речь о нетрезвости отца Травлинского или отца благочинного, которого оскорблял этот венчальный
батюшка), на полтора месяца в монастырь.
— Такая дурная привычка — все не могу отвыкнуть от деревенской
речи, — произнесла она с подкупающей простотой, — говорить-то у нас в глуши мало приходилось.
Батюшка в поле, а маменька по хозяйству либо с ребятками. Я-то и сама в работе… С нашими деревенскими то на косьбе, то на жатве… Сами работали, по бедности, конечно. Батраков дорого нанимать. Уж вы, пожалуйста, коли что не так скажу — поправляйте, сделайте милость, очень буду вами благодарна.
— Как с кем? Одна. Маменька в губернский город ездила. Привезла программу, книжки, ну и училась. А задачи с
батюшкой делали и в диктовках он тоже пособлял. Вот только жалость: писать как следует не могу… Руки сгрубели. Жать приходилось. Работать… Как возьмусь за перо, так уж беспременно руки дрожат, — чистосердечным признанием заключила свою
речь новенькая и снова широко, простодушно улыбнулась, сверкнув ослепительно-белыми зубами.
— Ну, как же,
батюшка, mon très honorable [достоуважаемый] Альфонс Карлыч, — говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его
речи) самые простые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. — Vous comptez vous faire des rentes sur l’état, [С правительства доходец хотите получить,] с роты доходец получить хотите?