И если
религиозное самосознание при первых же шагах своих явно сталкивается с рассудочным, то это никоим образом не является еще для него окончательным приговором, напротив, это значит только, что антиномия религиозного сознания должна быть раскрыта и осознана до конца в своих последствиях.
Мало того, им же утверждается на высшей и предельной ступени та основная антиномия, которая лежит вообще в основе
религиозного самосознания: неразрывное двуединство трансцендентного и имманентного, премирность Абсолютного и откровение Бога в мире.
Такова предельная интуиция
религиозного самосознания и исходная аксиома веры, которая приемлется или отвергается в глубочайших недрах целостного религиозного духа до всякой рефлексии и ранее всякой философии; последняя лишь выявляет и осуществляет разные возможности, заложенные в уже принятом решении, дает ему философскую транскрипцию.
В душе человеческой появляется сознание неабсолютности и внебожественности, а следовательно, относительности и греховности своего бытия, но одновременно зарождается и стремление освободиться от «мира», преодолеть его в Боге; другими словами, вместе с
религиозным самосознанием в человеке родится и чувство зла, вины, греха, отторженности от Бога, а равно и потребность спасения и искупления.
Если иметь в виду эту аксиоматическую или мифическую основу философствования, то философию можно назвать критической или идеологической мифологией, и излагать историю философии надо не как историю саморазвития понятия (по Гегелю), но как историю
религиозного самосознания, поскольку оно отражается в критической идеологии.
Иначе говоря, и в
религиозном самосознании язычества, и в его благочестии живо чувствуется НЕ отрицательного богословия, составляющее для него общий религиозный фон, придающее ему определенный аромат, глубину и возвышенность.
Неточные совпадения
Отсюда такое первостепенное значение иконографии для развития
религиозной жизни и
самосознания, одинаково как для христианской, так и для внехристианских религий.
Вся история человечества, что касается
религиозного его
самосознания, превращается в какую-то совершенно неразрешимую загадку или просто нелепость, если не признать, что она опирается на живой
религиозный опыт, т. е. если не принять, что все народы как-то видели и знали свои божества, знали о них не из одного «катехизиса».
Истины религии, открывающиеся и укореняющиеся в детски верующем сознании непосредственным и в этом смысле чудесным путем, изживаются затем человеком и в его собственной человеческой стихии, в его имманентном
самосознании, перерождая и оплодотворяя его [Гартман, среди новейших философов Германии обнаруживающий наибольшее понимание религиозно-философских вопросов, так определяет взаимоотношение между общей философией и
религиозной философией: «
Религиозная метафизика отличается от теоретической метафизики тем, что она извлекает выводы из постулатов
религиозного сознания и развивает необходимые метафизические предпосылки
религиозного сознания из отношения, заложенного в
религиозной психологии, тогда как теоретическая метафизика идет путем научной индукции.
Отличительной особенностью философской и
религиозной точки зрения Гегеля является то, что мышление совершенно адекватно истине, даже более, есть прямо
самосознание истины: мысль о божестве, само божество и
самосознание божества есть одно и то же.
Так новый мир идет к творчеству, но творчества в нем не было еще и не могло быть до космически-антропологического поворота, до великой
религиозной революции в человеческом
самосознании.
В прекрасной книге Брамана Чаттерджи «Сокровенная
религиозная философия Индии» говорится: «Наше человеческое
самосознание сольется с нашим божественным Ego, которое и есть истинная бессмертная душа человека» (с. 71).
Но и философия высшего
самосознания человека возможна лишь тогда, если она сознательно «ориентирована» на факте
религиозного откровения о человеке.
Только творческая
религиозная эпоха приведет к положительному
самосознанию человека, освободит от тяжести исключительно отрицательного
самосознания.