Неточные совпадения
— «Лети-ка, Летика», — сказал я себе, — быстро заговорил он, — когда я с кабельного мола увидел, как танцуют вокруг брашпиля наши
ребята, поплевывая в ладони. У меня глаз, как у орла. И я полетел; я так дышал на лодочника, что человек вспотел от волнения. Капитан, вы
хотели оставить меня на берегу?
Мы съели по штуке красной — кисло таково;
хотели было зеленое попробовать, да тут ребят-то и схватило, застонали — смех!
Наконец мы, однако, сошлись с ним на двадцати рублях. Он отправился за лошадьми и чрез час привел их целых пять на выбор. Лошади оказались порядочные,
хотя гривы и хвосты у них были спутанные и животы — большие, растянутые, как барабан. С Филофеем пришло двое его братьев, нисколько на него не похожих. Маленькие, черноглазые, востроносые, они, точно, производили впечатление
ребят «шустрых», говорили много и скоро — «лопотали», как выразился Ермолай, но старшому покорялись.
— Да, хорошие здесь люди, — продолжал Петр Петрович, — с чувством, с душой…
Хотите, я вас познакомлю? Такие славные
ребята… Они все вам будут ради. Я скажу… Бобров умер, вот горе.
Староста обратился к толпе, спрашивая, кто говорил? но все молчали; вскоре в задних рядах поднялся ропот, стал усиливаться и в одну минуту превратился в ужаснейшие вопли. Исправник понизил голос и
хотел было их уговаривать. «Да что на него смотреть, — закричали дворовые, —
ребята! долой их!» — и вся толпа двинулась. Шабашкин и другие члены поспешно бросились в сени и заперли за собою дверь.
Царь премудрый,
Издай указ, чтоб жены были верны,
Мужья нежней на их красу глядели,
Ребята все чтоб были поголовно
В невест своих безумно влюблены,
А девушки задумчивы и томны…
Ну, словом, как
хотят, а только б были
Любовники.
— Разоритель! погубитель!.. По миру всех пустил!.. — причитала Анна, стараясь вырваться из державших ее рук. — Жива не
хочу быть, ежели сейчас же не воротишься домой!.. Куда я с ребятами-то денусь?.. Ох, головушка моя спобедная!..
— Ну как же, важное блюдо на лопате твой писатель. Знаем мы их — теплые тоже
ребята; ругай других больше, подумают, сам, мол, должно, всех умней. Нет, брат, нас с дороги этими сочинениями-то не сшибешь. Им там сочиняй да сочиняй, а тут что устроил, так то и лучше того, чем не было ничего. Я, знаешь, урывал время, все читал, а нонче ничего не
хочу читать — осерчал.
— Вы,
ребята, говорят, скандал директору
хотите делать, стекла бить ему?
Рубаха на Василье была одна розовая ситцевая, и та в дырах, на ногах ничего не было, но тело было сильное, здоровое, и, когда котелок с кашей снимали с огня, Василий съедал за троих, так что старик-караульщик только дивился на него. По ночам Василий не спал и либо свистал, либо покрикивал и, как кошка, далеко в темноте видел. Paз забрались с деревни большие
ребята трясти яблоки. Василий подкрался и набросился на них;
хотели они отбиться, да он расшвырял их всех, а одного привел в шалаш и сдал хозяину.
У меня своих четверо
ребят, и если б не зарабатывал копейки, где только можно, я бы давным-давно был банкрот; а перед подобной логикой спасует всякая мораль, и как вы
хотите, так меня и понимайте, но это дело иначе ни для вас, ни для кого в мире не сделается! — заключил князь и, утомленный, опустился на задок кресла.
— Бог их ведает! Я спрашивал:
ребята смеются, говорят: так, слышь, родятся. И что за кушанья? Сначала горячее подадут, как следует, с пирогами, да только уж пироги с наперсток; возьмешь в рот вдруг штук шесть,
хочешь пожевать, смотришь — уж там их и нет, и растаяли… После горячего вдруг чего-то сладкого дадут, там говядины, а там мороженого, а там травы какой-то, а там жаркое… и не ел бы!
Ну, а зимой, бог даст, в Петербург переедем, увидите людей, связи сделаете; вы теперь у меня
ребята большие, вот я сейчас Вольдемару говорил: вы теперь стоите на дороге, и мое дело кончено, можете идти сами, а со мной, коли
хотите советоваться, советуйтесь, я теперь ваш не дядька, а друг, по крайней мере,
хочу быть другом и товарищем и советчиком, где могу, и больше ничего.
—
Ребята! — сказал он, — видите, как проклятая татарва ругается над Христовою верой? Видите, как басурманское племя
хочет святую Русь извести? Что ж,
ребята, разве уж и мы стали басурманами? Разве дадим мы святые иконы на поругание? Разве попустим, чтобы нехристи жгли русские села да резали наших братьев?
— Так это вы, — сказал, смеясь, сокольник, — те слепые, что с царем говорили! Бояре еще и теперь вам смеются. Ну,
ребята, мы днем потешали батюшку-государя, а вам придется ночью тешить его царскую милость. Сказывают,
хочет государь ваших сказок послушать!
Ребята! бери ее, сажай ко мне в повозку…» Женщину схватили, посадили в повозку, привезли прямо в приходское село, и
хотя она объявила, что у ней есть муж и двое детей, обвенчали с Петрушкой, и никаких просьб не было не только при жизни Куролесова, но даже при жизни Прасковьи Ивановны.
— Отправляйтесь, — решил Проктор, — а я с
ребятами тоже посижу в баре. Надеюсь, вы с нами? Помните о ночлеге. Вы можете ночевать на «Нырке», если
хотите.
И
хотя калмыки оных своих
ребят у них, казаков, к себе требовали, но они им в том отказали.
— Ну, Лукашка, как
хочешь; ведро
ребятам поставишь, — прибавил урядник весело.
А барин говорят: «А я,
ребята, говорят, этих глупостей не
хочу; я
хочу мужиком быть».
Все эти доводы и увещания были слишком избиты, чтобы убедить кого-нибудь, и Алена Евстратьевна переходила в другой тон: она начинала расхваливать братца Гордея Евстратыча, как только умела, а потом разливалась в жалобах на неполадки в брагинском дому — как рассорились снохи из-за подарков Гордея Евстратыча, как балуются
ребята на прииске,
хотя Татьяна Власьевна и стоит за них горой; как сохнет и тает Нюша; как все отступились от брагинской семьи.
Гордей Евстратыч и слышать ничего не
хотел о том, чтобы дать
ребятам отдохнуть.
— Спасибо,
ребята! Сейчас велю вам выкатить бочку вина, а завтра приходите за деньгами. Пойдем, боярин! — примолвил отец Еремей вполголоса. — Пока они будут пить и веселиться, нам зевать не должно… Я велел оседлать коней ваших и приготовить лошадей для твоей супруги и ее служительницы. Вас провожать будет Темрюк: он парень добрый и, верно, теперь во всем селе один-одинехонек не пьян;
хотя он и крестился в нашу веру, а все еще придерживается своего басурманского обычая: вина не пьет.
— Ну, как
хотите, — сказал купец, — ловите его или нет, а я минуты здесь не останусь, благо погода унялась. Ступайте,
ребята, запрягайте лошадей! Да бога ради проворнее.
— Если так — она спасена! Ну, детушки, — продолжал он, обращаясь к толпе, — видно, вас не переспоришь — быть по-вашему! Только не забудьте,
ребята, что она такая же крещеная, как и мы: так нам грешно будет погубить ее душу. Возьмите ее бережненько да отнесите за мною в церковь, там она скорей очнется! дайте мне только время исповедать ее, приготовить к смерти, а там делайте что
хотите.
К тому, что я стал рабочим, уже привыкли и не видят ничего странного в том, что я, дворянин, ношу ведра с краской и вставляю стекла; напротив, мне охотно дают заказы, и я считаюсь уже хорошим мастером и лучшим подрядчиком, после Редьки, который
хотя и выздоровел и
хотя по-прежнему красит без подмостков купола на колокольнях, но уже не в силах управляться с
ребятами; вместо него я теперь бегаю по городу и ищу заказов, я нанимаю и рассчитываю
ребят, я беру деньги взаймы под большие проценты.
Так жили они, трое, по виду спокойно и радостно, и сами верили в свою радость; к детям ходило много молодого народу, и все любили квартиру с ее красотою. Некоторые, кажется, только потому и ходили, что очень красиво, — какие-то скучные, угреватые подростки, весь вечер молча сидевшие в углу. За это над ними подсмеивался и Саша,
хотя в разговоре с матерью уверял, что это очень умные и в своем месте даже разговорчивые
ребята.
Это была искра, брошенная на кучу пороха!.. «Кто мешает! — заревели пьяные казаки. — Кто смеет нам мешать!.. мы делаем, что
хотим, мы не рабы, чорт возьми!.. убить, да, убить! отомстим за наших братьев… пойдемте,
ребята»… и толпа с воем ринулась к кибиткам; несчастный старик спал на груди своей дочери; он вскочил… высунулся… и всё понял!..
— Нет, не будет этого. Иди куда
хочешь с своими
ребятами, только не ходите ко мне, не кладите на меня славы понапрасно. Не ходите, а то в избе спать стану.
И, не задумываясь долго, я набрал с десяток здоровых,
хотя и довольно голодных
ребят, хватил для храбрости очищенной и, крикнув:
ребята! с нами бог! ринулся…
Очевидно, тут сталкивались две цивилизации совершенно равноправные: одна, которую
хотел насадить я с своими «
ребятами», и другая, которую постепенно насаждал целый ряд «
ребят», начиная от знаменитого своими проказами Удар-Ерыгина и кончая Колькой Шалопаевым.
— Ну, кто же
хочет,
ребята? По случаю, по случаю… Ей-богу, если бы не нужны были деньги, не продал бы. А то весь табак вышел, не на что купить нового. Волшебный фонарь с лампочкой и с двенадцатью зам-мечательными картинками… Новый стоил восемь рублей… Ну? Кто же покупает, братцы?
— Да что вы,
ребята, — отвечал хозяин, стараясь задобрить толпу, — что вы, взаправду: разве я вам сторож какой дался! Мое дело пустить на двор да отпустить, что потребуется… А кто ему велел, — продолжал он, указывая на Антона, — не спать здесь… Ишь он всю ночь напролет пропил с таким же, видно, бесшабашным, как сам; он его и привел… а вы с меня ответа
хотите…
— Эх вы,
ребята, словоохотливые какие, право, — начали опять те, — видите, не
хочет продавать — и только; и что это вы разгасились так на эвту лошадь? Мотрите, того и гляди, хвост откинет, а вы сорок даете; пойдемте, вам такого рысачка за сорок-то отвалим, знатного, статного… четырехлетку… как перед богом, четырехлетку…
— А еще бы! — согласилась Жужелица. —
Ребята славные.
Хочешь, тетка, я Аннушку за Лебединского Василия посватаю?
Все жадно смотрят, ожидая драки, но
хотя Сашка и резв, — он осторожен, да мы с ним уже «схлеснулись» однажды: надоел он мне мелкими придирками, укусами комариными, и однажды я заявил ему, что побью, если он не оставит меня в покое. Дело было в праздник, вечером, на дворе, все
ребята разошлись кто куда, и мы с ним — одни.
— Вы
хотите, кажется, меня перехитрить? Ну, извините, Глеб Клементьевич, я вас отсюда не выпущу…
Ребята, окружайте его и не выпускайте. Вот так.
—
Ребята, — сказал Гарвей, — не все сделано. Капитан не
захотел умереть бродягой — есть завещание. Оно лежало у него под замком в ящике, где сушился табак.
— Эти три месяца, — почти закричал Редж, — дали нам одиннадцать тысяч наличными и две — за проданный транспорт индиго. Деньги переведены в банк «Приятелю». Есть расписки. Проверкой документов займется тот, кто будет новым начальником. Слушайте,
ребята, — с новой силой закричал он, — объявите ваши симпатии! Пусть каждый назовет, кого
хочет, здесь все свободны!
И Прошка рассказал несколько случаев,
хотя и относившихся к более или менее отдаленному прошлому, о том, как один студент побил трех «
ребят» на этом самом перекрестке, как другой вырвал нож голою рукой и при этом успел еще «накласть» нападавшему и свалить его еле живого в канаву, где тот пролежал, пока пришли дачные дворники, и т. д.
Ужин вышел шумный и веселый. Даже окончившие разошлись, говорили поздравительные речи с приведением текстов и, сняв свои дымчатые стекла, оказались теплыми
ребятами с простоватыми, добродушными физиономиями и не дураками выпить. Новый год встречали по-старинному, с воззванием: «Благослови, господи, венец лета благости твоя на 19 ** год».
Хотели гадать, но отец Василий воспрепятствовал этому.
«Ну, царство ему небесное… Хороший бродяга был, честных правил,
хотя и незадачливый. Стахей Митрич и по сю пору его вспоминает. Теперь, чай, в поминанье запишет, только вот имя-то ему как? Не знаете ли,
ребята?»
Сотский(отводя в сторону Лизавету и заглядывая в дверь). Кликните,
ребята, Никона. (Сажает Лизавету на кресло.) Ну, садись вот тут… не
хочешь ли водицы испить?
— В самом деле пора. Мальчишка набегался за день, поневоле спать
захочет. Ну, Бесприютный, прощай. Спокойной ночи,
ребята, счастливый путь!
Студент. По задаткам натуры — ничтожный синьор, вот и все. Я, как взглянул на эту личность, убедился, что в нем все фальшь. Как
хотите — индивидуум, служащий по акцизному правлению, имеющий и лошадку, и квартиру, и две тысячи жалованья, — уж никак не новый человек. А новый синьор, вот и все. Как же! Он при мне раз сказал, что студенты —
ребята!.. Вот понятие этих господ!.. Дрянь-с, почтеннейшая, дрянь вся эта компания честная. Нет-с, наскучило мне все это. Надо в Москву ехать.
«Садитесь!» — говорю барыне. Посадила она младших-то
ребят, а старшенького-то не сдюжает… «Помоги», — говорит. Подошел я; мальчонко-то руки ко мне тянет. Только
хотел я взять его, да вдруг вспомнил… «Убери, говорю, ребенка-то подальше. Весь я в крови, негоже младенцу касаться…»
— Я,
ребята, людей этих, китайцев, японцев, близко видел — и которые воюют, и которые землю пашут… Ну как они землю свою взбадривают!.. боже мой! постеля невесте, а не пашня! Это же настоящий рабочий народ — и зачем ему драться, ежели такая земля, и, конечно, они всё издали больше, вовсе они и не
хотят войны, потому сеют они этакое особое просо…
— А это главное! — вскричал италиянец, изъявляя свою радость живыми движениями, свойственными южной его породе. — Я знал, что вы мне поможете. Corpo di Bacco! [Черт возьми! (итал.)] Вы поэт, так же, как и я; а что ни говори, поэты славные
ребята! Как изъявлю вам мою благодарность? постойте…
хотите ли выслушать импровизацию?
Смолкли
ребята, враждебно поглядывая друг на друга, но ослушаться старшого и подумать не смели… Стоит ему слово сказать, артель встанет как один человек и такую вспорку задаст ослушнику, что в другой раз не
захочет дурить…
—
Ребята, которые остались, завидели дым,
хотели было в набат ударить, да, знать, прогневался Илья-пророк, церковь была заперши, и колокольню всю как есть полымем обхватило, так что и не достанешь того набата… Приходим с поля, а церковь, боже мой, так и пышет — подступиться страшно!