Неточные совпадения
    
    
        ― Вы говорите ― нравственное воспитание. Нельзя себе представить, как это трудно! Только что вы побороли одну сторону, другие 
вырастают, и опять борьба. Если не иметь опоры 
в религии, ― помните, мы с вами говорили, ― то никакой отец одними своими 
силами без этой помощи не мог бы воспитывать.                
     
        
    
        Но здоровые и полные щеки его так хорошо были сотворены и вмещали 
в себе столько растительной 
силы, что бакенбарды скоро 
вырастали вновь, еще даже лучше прежних.                
     
        
    
        Юрин играл, повторяя одни и те же аккорды, и от повторения 
сила их мрачности как будто 
росла, угнетая Самгина, вызывая 
в нем ощущение усталости. А Таисья ожесточенно упрекала...                
     
        
    
        А она, по самолюбивой застенчивости, долго не давала угадывать себя, и только после мучительной борьбы за границей он с изумлением увидел, 
в какой образ простоты, 
силы и естественности 
выросло это многообещавшее и забытое им дитя. Там мало-помалу открывалась перед ним глубокая бездна ее души, которую приходилось ему наполнять и никогда не наполнить.                
     
        
    
        И Илюша с печалью оставался дома, лелеемый, как экзотический цветок 
в теплице, и так же, как последний под стеклом, он 
рос медленно и вяло. Ищущие проявления 
силы обращались внутрь и никли, увядая.                
     
        
    
        Случается и то, что он исполнится презрения к людскому пороку, ко лжи, к клевете, к разлитому 
в мире злу и разгорится желанием указать человеку на его язвы, и вдруг загораются 
в нем мысли, ходят и гуляют 
в голове, как волны 
в море, потом 
вырастают в намерения, зажгут всю кровь 
в нем, задвигаются мускулы его, напрягутся жилы, намерения преображаются 
в стремления: он, движимый нравственною 
силою, 
в одну минуту быстро изменит две-три позы, с блистающими глазами привстанет до половины на постели, протянет руку и вдохновенно озирается кругом…                
     
        
    
        А она, совершив подвиг, устояв там, где падают ничком мелкие натуры, вынесши и свое и чужое бремя с разумом и величием, тут же, на его глазах, мало-помалу опять обращалась 
в простую женщину, уходила 
в мелочи жизни, как будто пряча свои 
силы и величие опять — до случая, даже не подозревая, как она вдруг 
выросла, стала героиней и какой подвиг совершила.                
     
        
    
        Его не стало, он куда-то пропал, опять его несет кто-то по воздуху, опять он 
растет, 
в него льется 
сила, он 
в состоянии поднять и поддержать свод, как тот, которого Геркулес сменил. [Имеется 
в виду один из персонажей греческой мифологии, исполин Атлант, державший на своих плечах небесный свод. Геркулес заменил его, пока Атлант ходил за золотыми яблоками.]                
     
        
    
        «Как у меня доставало 
силы жить 
в таких гадких стеснениях? Как я могла дышать 
в этом подвале? И не только жила, даже осталась здорова. Это удивительно, непостижимо. Как я могла тут 
вырасти с любовью к добру? Непонятно, невероятно», думала Вера Павловна, возвращаясь домой, и чувствовала себя отдыхающей после удушья.                
     
        
    
        Но, несмотря на это, опальный университет 
рос влиянием, 
в него как 
в общий резервуар вливались юные 
силы России со всех сторон, из всех слоев; 
в его залах они очищались от предрассудков, захваченных у домашнего очага, приходили к одному уровню, братались между собой и снова разливались во все стороны России, во все слои ее.                
     
        
    
        И все мертвецы вскочили 
в пропасть, подхватили мертвеца и вонзили 
в него свои зубы. Еще один, всех выше, всех страшнее, хотел подняться из земли; но не мог, не 
в силах был этого сделать, так велик 
вырос он 
в земле; а если бы поднялся, то опрокинул бы и Карпат, и Седмиградскую и Турецкую землю; немного только подвинулся он, и пошло от того трясение по всей земле. И много поопрокидывалось везде хат. И много задавило народу.                
     
        
    
        Говорил он и — быстро, как облако, 
рос предо мною, превращаясь из маленького, сухого старичка 
в человека 
силы сказочной, — он один ведет против реки огромную серую баржу…                
     
        
    
        Для победы над грядущим злом 
растет сила царства Божьего, 
сила творческая; воплотится 
в будущем и высшее добро.                
     
        
    
        «Играйте, веселитесь, 
растите, молодые 
силы, — думал он, и не было горечи 
в его думах, — жизнь у вас впереди, и вам легче будет жить: вам не придется, как нам, отыскивать свою дорогу, бороться, падать и вставать среди марка; мы хлопотали о том, как бы уцелеть — и сколько из нас не уцелело! — а вам надобно дело делать, работать, и благословение нашего брата, старика, будет с вами.                
     
        
    
        Вместе с молодежью прошелся он по аллеям: липы немного постарели и 
выросли в последние восемь лет, тень их стала гуще; зато все кусты поднялись, малинник вошел 
в силу, орешник совсем заглох, и отовсюду пахло свежим дромом, лесом, травою, сиренью.                
     
        
    
        Варнаки с Фотьянки и балчуговцы из Нагорной чувствовали себя настоящими хозяевами приискового дела, на котором родились и 
выросли; рядом с ними строгали и швали из Низов являлись жалкими отбросами, потому что лопаты и кайла 
в руки не умели взять по-настоящему, да и земляная тяжелая работа была им не под 
силу.                
     
        
    
        Уничтожение старательских работ 
в компанейской даче отразилось прежде всего на податях. Недоимки были и раньше, а тут они 
выросли до громадной суммы. Фотьянский старшина выбился из 
сил и ничего не мог поделать: хоть кожу сдирай. Наезжал несколько раз непременный член присутствия по крестьянским делам вместе с исправником и тоже ничего не могли поделать.                
     
        
    
        — Поймите же, Лизавета Егоровна, что я не могу, я не 
в силах видеть этих ничтожных людей, этих самозванцев, по милости которых 
в человеческом обществе бесчестятся и предаются позору и посмеянию принципы, 
в которых я 
вырос и за которые готов сто раз отдать всю свою кровь по капле.                
     
        
    
        Марья Потапьевна поспешно сошла с кушетки и как-то оторопела, словно институтка, перед которой 
вырос из земли учитель и требует ее к ответу 
в ту самую минуту, когда она всеми 
силами души призывала к себе «калегварда».                
     
        
    
        Эта детская, но крепкая вера все чаще возникала среди них, все возвышалась и 
росла в своей могучей 
силе. И когда мать видела ее, она невольно чувствовала, что воистину 
в мире родилось что-то великое и светлое, подобное солнцу неба, видимого ею.                
     
        
    
        Музыка стала приятна матери. Слушая, она чувствовала, что теплые волны бьются ей 
в грудь, вливаются 
в сердце, оно бьется ровнее и, как зерна 
в земле, обильно увлажненной, глубоко вспаханной, 
в нем быстро, бодро 
растут волны дум, легко и красиво цветут слова, разбуженные 
силою звуков.                
     
        
    
        — Ведь вот штука! Глядишь на них, чертей, понимаешь — зря они все это затеяли, напрасно себя губят. И вдруг начинаешь думать — а может, их правда? Вспомнишь, что на фабрике они все 
растут да 
растут, их то и дело хватают, а они, как ерши 
в реке, не переводятся, нет! Опять думаешь — а может, и 
сила за ними?                
     
        
    
        Встала, приподнятая 
силой, которая 
росла в ее груди и охмеляла голову горячим натиском негодующих слов.                
     
        
    
        Несмотря на причудливые и непонятные обороты, я отлично схватил сущность того, что говорил об отце Тыбурций, и фигура отца 
в моем представлении еще 
выросла, облеклась ореолом грозной, но симпатичной 
силы и даже какого-то величия.                
     
        
    
        Время, предшествующее началу следствия, самое тягостное для следователя. Если план следствия хорошо составлен, вопросы обдуманы, то нетерпение следователя 
растет, можно сказать, с каждою минутой. Все мыслящие 
силы его до такой степени поглощены предметом следствия, что самая малейшая помеха выводит его из себя и заставляет горячиться и делать тысячу промахов 
в то самое время, когда всего нужнее хладнокровие и расчет.                
     
        
    
        Составилась работоспособная редакция, а средств для издания было мало. Откликнулся на поддержку идейной газеты крупный железнодорожник 
В.К. фон Мекк и дал необходимую крупную сумму. Успех издания 
рос. Начали приглашаться лучшие 
силы русской литературы, и 80-е годы можно считать самым блестящим временем газеты, с каждым днем все больше и больше завоевывавшей успех. Действительно, газета составлялась великолепно и оживилась свежестью информации, на что прежде мало обращалось внимания.                
     
        
    
        «Максим денно и нощно читает Марковы книги, даже похудел и к делу своему невнимателен стал, вчера забыл трубу закрыть, и ночью мы с Марком дрожью дрожали от холода. Бог с ним, конечно, лишь бы учился 
в помощь правде. А я читать не 
в силе; слушаю всё, слушаю, 
растёт душа и обнять всё предлагаемое ей не может. Опоздал, видно, ты, Матвей, к разуму приблизиться».                
     
        
    
        Чувствуя, что сегодня 
в нём родилось и 
растёт что-то новое, он вышел 
в сад и, вдохнув всею 
силою груди душистый воздух, на минуту опьянел, точно от угара, сладко травившего кровь.                
     
        
    
        Мне нравилось, оставшись одному, лечь, зажмурить глаза, чтобы лучше сосредоточиться, и беспрестанно вызывать 
в своем воображении ее то суровое, то лукавое, то сияющее нежной улыбкой лицо, ее молодое тело, выросшее 
в приволье старого бора так же стройно и так же могуче, как 
растут молодые елочки, ее свежий голос, с неожиданными низкими бархатными нотками… «Во всех ее движениях, 
в ее словах, — думал я, — есть что-то благородное (конечно, 
в лучшем смысле этого довольно пошлого слова), какая-то врожденная изящная умеренность…» Также привлекал меня 
в Олесе и некоторый ореол окружавшей ее таинственности, суеверная репутация ведьмы, жизнь 
в лесной чаще среди болота и 
в особенности — эта гордая уверенность 
в свои 
силы, сквозившая 
в немногих обращенных ко мне словах.                
     
        
    
        Что же засим? — герой этой, долго утолявшей читателя повести умер, и умер, как жил, среди странных неожиданностей русской жизни, так незаслуженно несущей покор 
в однообразии, — пора кончить и самую повесть с пожеланием всем ее прочитавшим — 
силы, терпения и любви к родине, с полным упованием, что пусть, по пословице «велика 
растет чужая земля своей похвальбой, а наша крепка станет своею хайкою».                
     
        
    
        В воздухе наливалась и 
росла та 
сила, которая, точно сознательно, уничтожала шаг за шагом остатки суровой северной зимы.                
     
        
    
        Варвара Михайловна (сильно). Неправда! Не верю я вам! Все это только жалобные слова! Ведь не могу же я переложить свое сердце 
в вашу грудь… если я сильный человек! Я не верю, что где-то вне человека существует 
сила, которая может перерождать его. Или она 
в нем, или ее нет! Я не буду больше говорить… 
в душе моей 
растет вражда…                
     
        
    
        Степь, где паслись отары овец, превращается 
в голодную толоку, на которой трава не 
вырастает. Таков скотопрогонный тракт через Сальский округ из Ставрополя до Нахичевани… Другое дело верблюды, которыми пользуются 
в степи как рабочей 
силой.                
     
        
    
        Мальчик вздрогнул от страха и замер. А звук всё дрожал и 
рос в своей 
силе.                
     
        
    
        Странный звук подплывал все ближе и 
рос в своей 
силе, рыдал и таял 
в черной тьме. А на палубе тревожно шептали...                
     
        
    
        Каждый вечер 
в охранном отделении тревожно говорили о новых признаках общего возбуждения людей, о тайном союзе крестьян, которые решили отнять у помещиков землю, о собраниях рабочих, открыто начинавших порицать правительство, о 
силе революционеров, которая явно 
росла с каждым днём.                
     
        
    
        И, не надеясь, конечно, дожить до новых времен, когда иные поколения 
вырастут в духе и 
силе, с которыми можно будет идти 
в обетованную землю, он смотрел сквозь запотелое стекло на все проделки пожертвованного поколения и не ужасался даже, как они, забывая святые заветы своего избранничества, мешались 
в тине самых низких страстей с «необрезанными сердцами».                
     
        
    
        В этом живом муравейнике, который кипит по чусовским пристаням весной под давлением одной 
силы, братски перемешались когда-то враждебные элементы: коренное чусовское население бассейна Чусовой с населявшими ее когда-то инородцами, староверы с приписными на заводе хохлами, представители крепкого своими коренными устоями крестьянского мира с вполне индивидуализированным заводским мастеровым, этой новой клеточкой, какой не знала московская Русь и которая 
растет не по дням, а по часам.                
     
        
    
        Взмахнула Ворона крыльями раз десяток и догнала воробьиную стаю. Желтенькая птичка выбилась из последних 
сил и бросилась 
в маленький садик, где 
росли кусты сирени, смородины и черемухи. Она хотела спрятаться от гнавшихся за ней воробьев. Забилась желтенькая птичка под куст, а Ворона — тут как тут.                
     
        
    
        Оттого, что я каждый день 
в гимназии и потом даю уроки до вечера, у меня постоянно болит голова и такие мысли, точно я уже состарилась. И 
в самом деле, за эти четыре года, пока служу 
в гимназии, я чувствую, как из меня выходят каждый день по каплям и 
силы и молодость. И только 
растет и крепнет одна мечта…                
     
        
    
        — Дело, как плесень 
в погребе, — своей 
силой растёт.                
     
        
    
        Дело просто: с молодости, когда организм формируется и 
растет каждой клеточкой, его 
силы надорвут непосильной работой, вытянут, а 
в сорок лет человек полный калека, как загнанная лошадь; тут человек уже неспособен на настоящий труд, а 
в состоянии сидеть только 
в карауле, как Евстигней, хоть сто лет.                
     
        
    
        Красный столб остался позади, еще один крутой поворот, дорожка выпрямляется, вторая трибуна, приближаясь, чернеет и пестреет издали гудящей толпой и быстро 
растет с каждым шагом. «Еще! — позволяет наездник, — еще, еще!» Изумруд немного горячится и хочет сразу напрячь все свои 
силы в беге. «Можно ли?» — думает он. «Нет, еще рано, не волнуйся, — отвечают, успокаивая, волшебные руки. — Потом».                
     
        
    
        — Жизнь наполнена страхом, — говорит Михайла, — 
силы духа человеческого поедает взаимная ненависть. Безобразна жизнь! Но — дайте детям время 
расти свободно, не превращайте их 
в рабочий скот, и — свободные, бодрые — они осветят всю жизнь внутри и вне вас прекрасным огнём юной дерзости духа своего, великой красотой непрерывного деяния!                
     
        
    
        Нет людям места и времени духовно 
расти — и это горько, это опасно опередившему их, ибо остается он один впереди, не видят люди его, не могут подкрепить 
силою своей, и, одинокий, бесполезно истлевает он 
в огне желаний своих.                
     
        
    
        Вспоминаю былое единение с богом 
в молитвах моих: хорошо было, когда я исчезал из памяти своей, переставал быть! Но 
в слиянии с людьми не уходил и от себя, но как бы 
вырастал, возвышался над собою, и увеличивалась 
сила духа моего во много раз. И тут было самозабвение, но оно не уничтожало меня, а лишь гасило горькие мысли мои и тревогу за моё одиночество.                
     
        
    
        Сгустились люди вокруг меня, точно обняли, 
растит их внимание 
силу слова моего, даёт ему звук и красоту, тону я 
в своей речи и — всё забыл; чувствую только, что укрепляюсь на земле и 
в людях, — поднимают они меня над собой, молча внушая...                
     
        
    
        Георгины и кусты розанов, еще без цвета, неподвижно вытянувшись на своей вскопанной черной рабатке, как будто медленно 
росли вверх по своим белым обструганным подставкам; лягушки изо всех 
сил, как будто напоследках перед дождем, который их загонит 
в воду, дружно и пронзительно трещали из-под оврага.                
     
        
    
        В груди что-то 
растет и душит, как будто сердце пухнет, наливаясь нестерпимой жалостью к человеку, который не знает, куда себя девать, не находит себе дела на земле — может быть, от избытка 
сил, а не только от лени и «рекрутского», рабьего озорства?                
     
        
    
        В это время Сганарель успел 
вырасти и сделался большим, матерым медведем, необыкновенной 
силы, красоты и ловкости.