Неточные совпадения
Каждая
рота имеет шесть сажен ширины — не больше и не меньше; каждый дом имеет три окна, выдающиеся
в палисадник,
в котором
растут: барская спесь, царские кудри, бураки и татарское мыло.
Сюртук студента, делавший его похожим на офицера, должно быть, мешал ему
расти, и теперь,
в «цивильном» костюме, Стратонов необыкновенно увеличился по всем измерениям, стал еще длиннее, шире
в плечах и бедрах, усатое лицо округлилось, даже глаза и
рот стали как будто больше. Он подавлял Самгина своим объемом, голосом, неуклюжими движениями циркового борца, и почти не верилось, что этот человек был студентом.
У него были некрасивые зубы; они высовывались изо
рта и
в верхней челюсти
росли двумя рядами.
И действительно, трудно даже представить себе, до какой степени он вдруг изменился,
вырос, похорошел. Многим показалось даже, что он сидит на коне и гарцует, хотя
в действительности никакого коня под ним не было. Он окинул нас взором, потом на минуту сосредоточился, потом раза с два раскрыл
рот и… заговорил. Не засвистал, не замычал, а именно заговорил.
Он был одет
в длинное, до пят, потертое пальто, из-под круглой измятой шляпы жидкими прядями бессильно свешивались желтоватые прямые волосы. Светлая бородка
росла на его желтом костлявом лице,
рот у него был полуоткрыт, глаза глубоко завалились под лоб и лихорадочно блестели оттуда, из темных ям.
— Никакого! Не говоря уже об акциях; товарищества вы не составите: разжевываете,
в рот, кажется, кладете пользу — ничему не внемлют. Ну и занимаешься по необходимости пустяками. Я вот тридцать пять лет теперь прыгаю на торговом коньке, и чего уж не предпринимал? Апельсинов только на осиновых пнях не
растил — и все ничего! Если набьешь каких-нибудь тридцать тысчонок
в год, так уж не знаешь, какой и рукой перекреститься.
Я и краснеть перестану,
в лице будет мужество, да и усы небольшие, но порядочные
вырастут к тому времени, — и он ущипнул себя за пушок, показавшийся у краев
рта.
— Мне надобно много кушать… По вашим словам, я еще мальчик: значит,
расту; а вы уж
выросли… Постойте, постойте, однако, се monsieur то же
вырос, но ест, как удав, — шептал Углаков, слегка показывая глазами на князя, действительно клавшего себе
в рот огромные кусищи.
Тому мужу ее ныне от роду будет лет сорок, лицом сухощав, во
рту верхнего спереди зуба нет, который он выбил саласками34, еще
в малолетстве
в игре, а от того времени и доныне не
вырастает.
На зловонном майдане, набитом отбросами всех стран и народов, я первым делом сменял мою суконную поддевку на серый почти новый сермяжный зипун, получив трешницу придачи, расположился около торговки съестным
в стоячку обедать. Не успел я поднести ложку мутной серой лапши ко
рту, как передо мной
выросла богатырская фигура, на голову выше меня, с рыжим чубом… Взглянул — серые знакомые глаза… А еще знакомее показалось мне шадровитое лицо… Не успел я
рта открыть, как великан обнял меня.
Яков Тарасович, маленький, сморщенный и костлявый, с черными обломками зубов во
рту, лысый и темный, как будто опаленный жаром жизни, прокоптевший
в нем, весь трепетал
в пылком возбуждении, осыпая дребезжащими, презрительными словами свою дочь — молодую, рослую и полную. Она смотрела на него виноватыми глазами, смущенно улыбалась, и
в сердце ее
росло уважение к живому и стойкому
в своих желаниях старику…
Было густо, и сад казался непроходимым, но это только вблизи дома, где еще стояли тополи, сосны и старые липы-сверстницы, уцелевшие от прежних аллей, а дальше за ними сад расчищали для сенокоса, и тут уже не пáрило, паутина не лезла
в рот и
в глаза, подувал ветерок; чем дальше вглубь, тем просторнее, и уже
росли на просторе вишни, сливы, раскидистые яблони, обезображенные подпорками и гангреной, и груши такие высокие, что даже не верилось, что это груши.
Пропустив мимо ушей неумные слова младшего, Артамонов присматривался к лицу Ильи; значительно изменясь, оно окрепло, лоб, прикрытый прядями потемневших волос, стал не так высок, а синие глаза углубились. Было и забавно и как-то неловко вспомнить, что этого задумчивого человека
в солидном костюме он трепал за волосы; даже не верилось, что это было. Яков просто
вырос, он только увеличился, оставшись таким же пухлым, каким был, с такими же радужными глазами. И
рот у него был ещё детский.
Как только кто-нибудь кликнет клич — я тут. Не успеет еще генерал (не знаю почему, но мне всегда представляется, что кличет клич всегда генерал)
рот разинуть, как уже я
вырастаю из-под земли и трепещу пред его превосходительством. Где бы я ни был,
в каком бы углу ни скитался — я чувствую. Сначала меня мутит, потом начинают вытягиваться ноги, вытягиваются, вытягиваются, бегут, бегут, и едва успеет вылететь звук: «Ребята! с нами бог!» — я тут.
Гораздо больше, чем войной, мы занимались своими семейными — полковыми, батальонными и ротными — делами.
В нашей
роте все было тихо и спокойно; у стрелков дела шли хуже и хуже. Венцель не унимался; скрытое негодование
росло, и после одного случая, которого и теперь, через пять лет, я не могу вспомнить без тяжелого волнения, дошло до настоящей ненависти.
Ну, как я
вырос, большой стал совсем, Иван Семеныч даже женить меня собирался, а это вина я
в те поры
в рот ни капли…
Рот его кривился, раздираясь от одного уха до другого, ширился,
рос, поглощал все лицо; казалось, еще секунда — и
в это растущее отверстие можно будет рассмотреть самые внутренности его, набитые кашей и жирными щами.
— Вы были так добры, господин капитан, так великодушны, приняв меня к себе
в роту и согласившись взят меня с собой
в поход… Довершите же ваше благодеяние, возьмите и его… Тут Игорь мотнул головой
в сторону Милицы. — Это мой товарищ детства, мы вместе
росли с ним и за него я ручаюсь, как за самого себя. Он сирота круглый, y него нет ни родных, ни родственников. Кончил
в этом году городское училище, а на дальнейшее образование нет средств.
Подходит Феона и, сердито тыкая
в стороны своими пухлыми локтями, ставит перед приятелями зеленые щи
в миске. Начинается громкое хлебание и чавканье. Словно из земли
вырастают три собаки и кошка. Они стоят перед столом и умильно поглядывают на жующие
рты. За щами следует молочная каша, которую Феона ставит с такой злобой, что со стола сыплются ложки и корки. Перед кашей приятели молча выпивают.
— Как ты
вырос, Валечка! Тебя не узнаешь, — пробовала она шутить; но Валя молча поправил сбившуюся шапочку и, вопреки своему обычаю, смотрел не
в глаза топ, которая отныне становилась его матерью, а на ее
рот. Он был большой, но с красивыми мелкими зубами; две морщинки по сторонам оставались на своем месте, где их видел Валя и раньше, только стали глубже.
Глядь-поглядь,
вырос перед королевой дымный старичок, личность паутиной обросла, вроде полкового капельмейстера. Глазки с бело-голубым мерцанием, ножки щуплые
в валенках пестрых, ростом как левофланговый
в шестнадцатой
роте — еле носом до стола дотягивает.
Она ткнула руку к его губам и снова быстро заходила. Возбуждение ее
росло, и казалось минутами, будто она задыхается
в чем-то горячем: потирала себе грудь, дышала широко открытым
ртом и бессознательно хваталась за оконные драпри. И уже два раза на ходу налила и выпила коньяку. Во второй раз он заметил ей угрюмо-вопросительно...