Неточные совпадения
Я смотрю вдаль, где чуть-чуть видно мелькают силуэты судов, и вижу миллионы
огней в
разных местах.
Моя Альпа не имела такой теплой шубы, какая была у Кады. Она прозябла и, утомленная дорогой, сидела у
огня, зажмурив глаза, и, казалось, дремала. Тазовская собака, с малолетства привыкшая к
разного рода лишениям, мало обращала внимания на невзгоды походной жизни. Свернувшись калачиком, она легла в стороне и тотчас уснула. Снегом всю ее запорошило. Иногда она вставала, чтобы встряхнуться, затем, потоптавшись немного на месте, ложилась на другой бок и, уткнув нос под брюхо, старалась согреть себя дыханием.
История о зажигательствах в Москве в 1834 году, отозвавшаяся лет через десять в
разных провинциях, остается загадкой. Что поджоги были, в этом нет сомнения; вообще
огонь, «красный петух» — очень национальное средство мести у нас. Беспрестанно слышишь о поджоге барской усадьбы, овина, амбара. Но что за причина была пожаров именно в 1834 в Москве, этого никто не знает, всего меньше члены комиссии.
Свечи потушены, лица у всех посинели, и черты колеблются с движением
огня. А между тем в небольшой комнате температура от горящего рома становится тропическая. Всем хочется пить, жженка не готова. Но Joseph, француз, присланный от «Яра», готов; он приготовляет какой-то антитезис жженки, напиток со льдом из
разных вин, a la base de cognac; [на коньяке (фр.).] неподдельный сын «великого народа», он, наливая французское вино, объясняет нам, что оно потому так хорошо, что два раза проехало экватор.
Этот визит все-таки обеспокоил Галактиона. Дыму без
огня не бывает. По городу благодаря полуяновскому делу ходили всевозможные слухи о
разных других назревавших делах, а в том числе и о бубновской опеке. Как на беду, и всеведущий Штофф куда-то провалился. Впрочем, он скоро вернулся из какой-то таинственной поездки и приехал к Галактиону ночью, на огонек.
Не входя в рассуждение о неосновательности причин, для которых выжигают сухую траву и жниву, я скажу только, что палы в темную ночь представляют великолепную картину: в
разных местах то стены, то реки, то ручьи
огня лезут на крутые горы, спускаются в долины и разливаются морем по гладким равнинам.
Всем любопытно, а никто ничего не может узнать, потому что работающие ничего не сказывают и наружу не показываются. Ходили к домику
разные люди, стучались в двери под
разными видами, чтобы
огня или соли попросить, но три искусника ни на какой спрос не отпираются, и даже чем питаются — неизвестно. Пробовали их пугать, будто по соседству дом горит, — не выскочут ли в перепуге и не объявится ли тогда, что ими выковано, но ничто не брало этих хитрых мастеров; один раз только Левша высунулся по плечи и крикнул...
Когда солнце село, в
разных местах загорелись яркие костры, и моленье продолжалось при
огне.
«Ух, — думаю, — да не дичь ли это какая-нибудь вместо людей?» Но только вижу я
разных знакомых господ ремонтеров и заводчиков и так просто богатых купцов и помещиков узнаю, которые до коней охотники, и промежду всей этой публики цыганка ходит этакая… даже нельзя ее описать как женщину, а точно будто как яркая змея, на хвосте движет и вся станом гнется, а из черных глаз так и жжет
огнем.
Вижу, в нем
разные земли, и снадобья, и бумажные трубки: я стал раз одну эту трубку близко к костру рассматривать, а она как хлопнет, чуть мне
огнем все глаза не выжгло, и вверх полетела, а там… бббаххх, звездами рассыпало…
Удалое товарищество разделилось на
разные кружки. В самой средине поляны варили кашу и жарили на прутьях говядину. Над трескучим
огнем висели котлы; дым отделялся сизым облаком от зеленого мрака, окружавшего поляну как бы плотною стеной. Кашевары покашливали, терли себе глаза и отворачивались от дыму.
Волны все бежали и плескались, а на их верхушках, закругленных и зыбких, играли то белая пена, то переливы глубокого синего неба, то серебристые отблески месяца, то, наконец, красные
огни фонарей, которые какой-то человек, сновавший по воде в легкой лодке, зажигал зачем-то в
разных местах, над морем…
Обедали в маленькой, полутёмной комнате, тесно заставленной
разной мебелью; на одной стене висела красная картина, изображавшая пожар, —
огонь был написан ярко, широкими полосами, и растекался в раме, точно кровь. Хозяева говорили вполголоса — казалось, в доме спит кто-то строгий и они боятся разбудить его.
Несмотря на то, что воздух был тих, свеча плыла и
огонь метался в
разные стороны, освещая то столбик крылечка, то стол и посуду, то белую, стриженую голову старика.
— Любят они меня. Много я рассказываю им
разного. Им это надо. Еще молодые все… И мне хорошо с ними. Смотрю и думаю: «Вот и я, было время, такая же была… Только тогда, в мое время, больше было в человеке силы и
огня, и оттого жилось веселее и лучше… Да!..»
Федор уже позаботился накрыть на стол: кулич и баба из булочной Филиппова, пасха, блюдо крашеных яиц и
разные закуски. Федор не спал, он вернулся от заутрени и поддерживал
огонь в кипевшем самоваре. Расцеловались со стариком.
Тёмные стены
разной высоты окружали двор, над ним медленно плыли тучи, на стенах разбросанно и тускло светились квадраты окон. В углу на невысоком крыльце стоял Саша в пальто, застёгнутом на все пуговицы, с поднятым воротником, в сдвинутой на затылок шапке. Над его головой покачивался маленький фонарь, дрожал и коптил робкий
огонь, как бы стараясь скорее догореть. За спиной Саши чернела дверь, несколько тёмных людей сидели на ступенях крыльца у ног его, а один, высокий и серый, стоял в двери.
любят ли ее верно, да на целый ли век? Ну, и тут слов! слов! слов! Со словами целая свора
разных,
разных прихвостней. Все она собирается любить «жарче дня и
огня», а годы все идут, и сберется она полюбить, когда ее любить никто не станет, или полюбит того, кто менее всего стоит любви. Выйдет ничего себе повесть, если хорошенько разыграть.
В
разных местах, на покрытых эстрадах, мерцали
огни, и раздавались звуки музыки, которые, благодаря влажности воздуха, даже в небольшом расстоянии доходили до слуха в виде треска.
Мы снимали
разную охотничью сбрую, разводили
огонь и принимались готовить охотничий обед. У Николая Матвеича хранился для этого железный котелок, в котором приготовлялась охотничья похлебка из круп, картофеля и лука, с прибавкой, смотря по обстоятельствам, очень расшибленного выстрелом рябчика, вяленой сибирской рыбы-поземины или грибов. Вкуснее такой похлебки, конечно, ничего не было на свете; а после нее следовал чай с свежими ягодами — тоже не последняя вещь в охотничьем обеде.
Мы отлично провели этот день, ходили в лес, несколько раз принимались пить чай, а вечером, когда солнце стояло багровым шаром над самым лесом, старик-караульщик, который один жил на Половинке в качестве прислуги, заменяя кучера, горничную и повара, развел на берегу речки громадный костер; мы долго сидели около
огня, болтая о
разных разностях и любуясь душистой летней ночью, которая в лесу была особенно хороша.
Ставлю я
разные вопросы старику; хочется мне, чтоб он проще и короче говорил, но замечаю, что обходит он задачи мои, словно прыгая через них. Приятно это живое лицо — ласково гладят его красные отсветы
огня в костре, и всё оно трепещет мирной радостью, желанной мне. Завидно: вдвое и более, чем я, прожил этот человек, но душа его, видимо, ясна.
Минуты три он ходил взад и вперед по комнате, делая
разные странные движения рукою,
разные восклицания, — то улыбаясь, то хмуря брови; наконец он остановился, схватил щипцы и бросился вытаскивать карточку из
огня: — увы! одна ее половина превратилась в прах, а другая свернулась, почернела, — и на ней едва только можно было разобрать Степан Степ…
Озадаченный люд толковал,
Где пожар и причина какая?
Вдруг еще появился сигнал,
И промчалась команда другая.
Постепенно во многих местах
Небо вспыхнуло заревом красным,
Топот, грохот! Народ впопыхах
Разбежался по улицам
разным,
Каждый в свой торопился квартал,
«Не у нас ли горит? — помышляя, —
Бог помилуй!»
Огонь не дремал,
Лавки, церкви, дома пожирая….
Между тем луна опустилась, а вверху, в самом зените, стало белесоватое облачко и засияло переливчатым фосфорическим блеском. Потом оно как будто разорвалось, растянулось, прыснуло, и от него быстро потянулись в
разные стороны полосы разноцветных
огней, между тем как полукруглое темное облачко на севере еще более потемнело. Оно стало черно, чернее тайги, к которой приближался Макар.
Полез сперва-наперво на дерево и нарвал генералам по десятку самых спелых яблоков, а себе взял одно, кислое. Потом покопался в земле — и добыл оттуда картофелю; потом взял два куска дерева, потер их друг об дружку — и извлек
огонь. Потом из собственных волос сделал силок и поймал рябчика. Наконец, развел
огонь и напек столько
разной провизии, что генералам пришло даже на мысль: «Не дать ли и тунеядцу частичку?»
26-го и 27-го мая город вспыхивал с
разных концов, но эти пожары, которые вскоре тушились, казались уже ничтожными петербургским жителям, привыкшим в предыдущие дни к
огню громадных размеров, истреблявшему целые улицы, целые кварталы. Говоря сравнительно, в эти дни было пожарное затишье; но народ не успокаивался; он как бы каким-то инстинктом чуял, что это — тишина пред бурей. Ходили смутные слухи, что на этом не кончится, что скоро сгорит Толкучий рынок, а затем и со всем Петербургом будет порешено.
Тем не менее, для вящего успокоения, они побросали в
огонь и карточки, и много
разного хлама вроде старых корректур, старых рукописей, записок, писем, счетов и прочего.
Вечером земля начинает промерзать и грязь обращается в кочки. Возок прыгает, грохочет и визжит на
разные голоса. Холодно! Ни жилья, ни встречных… Ничто не шевелится в темном воздухе, не издает ни звука, и только слышно, как стучит возок о мерзлую землю да, когда закуриваешь папиросу, около дороги с шумом вспархивают разбуженные
огнем две-три утки…
Не помню, как я заснул, и не знаю, долго ли сидели у
огня мои спутники, рассказывая друг другу
разные были и небылицы.
Не раз я уменьшал шаг, проходя мимо солдатской палатки, в которой светился
огонь, и прислушивался или к сказке, которую рассказывал балагур, или к книжке, которую читал грамотей и слушало целое отделение, битком набившись в палатке и около нее, прерывая чтеца изредка
разными замечаниями, или просто к толкам о походе, о родине, о начальниках.
В ином месте закупывали десятками перекрещенцев [Перекрещенцы — староверы, раскольники, принимавшие «крещение»
огнем для очищения от грехов.]
разного возраста и пола.
Пушки выдвинули жерла свои из развалин замка и раскатов, воздвигнутых по сторонам ее и уступами в
разных местах горы; бегущие из-за них струйки дыма показывали, что они всегда готовы изрыгнуть
огонь и смерть на смелых пришельцев из Ливонии.
Груня. Видела я его по праздникам в деревне, в приходской церкви; встретилась раз с ним в роще… он насказал мне
разных нежностей — рассердилась; написал мне письмо, с теми же любезностями — я бросила в
огонь; ездит часто мимо наших окон — я отхожу от окна; был у отца и заказал мебель — я ушла в чуланчик свой: вот и все.
В самом деле, маленькие пастухи обоего пола, топорщась в кружок около разложенных
огней, едва светящихся в тумане, беззаботно перекликались по рощам песнями своими, как ночные соловьи; в одном месте пели стих, в другом продолжали другой, так далее, и вдруг в
разных местах соединяли голоса свои в один дружный хорный припев: «Лиго!
Он выставил свою лысую голову из окна и был изумлен необыкновенным зрелищем: по озеру летело с
разных сторон множество двойственных
огней, которые соединились у берега против дома, произвели в воздухе блестящее зарево и зажгли воды.
Хотя морщины складками облегали его лицо, но глаза из-под седых нависших бровей горели
огнем юности, особенно когда он, рассказывая про былую старину окружавшим его любопытным, приправлял свой рассказ
разными прибаутками, присказками и присловьями и, переносясь за много лет назад, подражал молодецким движениям.
День был прекрасный; все в природе улыбалось и ликовало появлению лета: и ручьи, играющие в лучах солнца, все в золоте и
огне, и ветерок, разносящий благовоние с кудрей дерев, и волны бегущей жатвы, как переливы вороненой стали на рядах скачущей конницы, и хоры птиц, на
разный лад и все во славу единого.
Это не только офицеры местных частей войск, составляющий запас действующей армии, или тех частей, которые идут из России на театр военных действий и временно останавливаются в Харбине, но и офицеры, уже побывавшие на передовых позициях, окрещённые неприятельским
огнём, более или менее сильно раненые, заболевшие, и отправленные сюда на поправку, или же временно командированные в тыл армии за
разными запасами, необходимыми войскам там, на полях брани.
Хотя морщины складками облегали его лицо, но глаза, из-под седых нависших бровей, горели
огнем юности, особенно когда он, рассказывая про былую старину окружавшим его любопытным, приправлял свой рассказ
разными прибаутками, присказками и присловьями и, переносясь на много лет назад, подражал молодецким движениям.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С
разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d’enfer, [адский
огонь,] от которого тает французское войско.
А на столе, на его большом, полном карандашей, бумаги и других богатств столе, красным
огнем горела лампа и коптела: плоской черно-серой ленточкой выбегала копоть и изгибалась в
разные стороны.