Он вообще не любил терять праздных слов. Он принадлежал скорее к числу лиц думающих, мыслящих, — хотя, надо сказать, трудно было сделать заключение о точном характере его мыслей, так как он больше ограничивался намеками на
различные идеи, чем на их развитие. При малейшем противоречии граф чаще всего останавливался даже на полумысли и как бы говорил самому себе: «Не ст́оит!» Он обыкновенно отходил в сторону, нервно пощипывая жиденькие усы и погружаясь в грустную задумчивость.
Неточные совпадения
Он чувствовал, что в нем кружится медленный вихрь
различных мнений,
идей, теорий, но этот вихрь только расслабляет его, ничего не давая, не всасываясь в душу, в разум.
Окончив разбор понятий о сущности прекрасного и возвышенного, должно теперь перейти к разбору господствующих взглядов на
различные способы осуществления
идеи прекрасного.
Связь ее с
идеею греческой судьбы и
различными ее видоизменениями очень ясна.
Предположим, что в произведении искусства развивается мысль: «временное уклонение от прямого пути не погубит сильной натуры», или: «одна крайность вызывает другую»; или изображается распадение человека с самим собою; или, если угодно, борьба страстей с высшими стремлениями (мы указываем
различные основные
идеи, которые видели в «Фаусте»), — разве не представляются в действительной жизни случаи, в которых развивается то же самое положение?
Сюда, во-первых, принадлежат
различные житейские стремления и потребности художника, не позволяющие ему быть только художником и более ничем; во-вторых, его умственные и нравственные взгляды, также не позволяющие ему думать при исполнении исключительно только о красоте; в-третьих, накоиец,
идея художественного создания является у художника обыкновенно не вследствие одного только стремления создать прекрасное: поэт, достойный своего имени, обыкновенно хочет в своем произведении передать нам свои мысли, свои взгляды, свои чувства, а не исключительно только созданную им красоту.
Что касается существенного различия прежнего и предлагаемого нами понятия о прекрасном, оно обнаруживается, как мы сказали, на каждом шагу; первое доказательство этого представляется нам в понятиях об отношении к прекрасному возвышенного и комического, которые в господствующей эстетической системе признаются соподчиненными видоизменениями прекрасного, проистекающими от
различного отношения между двумя его факторами,
идеею и образом.
В сущности эти два определения совершенно различны, как существенно
различными найдены были нами и два определения прекрасного, представляемые господствующею системою; в самом деле, перевес
идеи над формою производит не собственно понятие возвышенного, а понятие «туманного, неопределенного» и понятие «безобразного» (das Hässliche) [как это прекрасно развивается у одного из новейших эстетиков, Фишера, в трактате о возвышенном и во введении к трактату о комическом]; между тем как формула «возвышенное есть то, что пробуждает в нас (или, [выражаясь терминами гегелевской школы], — что проявляет в себе)
идею бесконечного» остается определением собственно возвышенного.
Пока еще известная
идея находится в умах, пока еще она только должна осуществиться в будущем, тут-то литература и должна схватить ее, тут-то и должно начаться литературное обсуждение предмета с разных сторон и в видах
различных интересов.
Не умея ещё возвыситься до
идеи о всеобщем единстве и гармонии, он и в себе, как в природе, предполагает существование
различных, неприязненных друг другу, начал.
Поэтому она динамична, ибо не дает раз навсегда определенного знания, как знание мирское, но имеет
различную интенсивность, от простой вероятности до полной очевидности, от головной почти
идеи до превозмогающей действительности.
При раскрытии этой логической значимости
идей и выступают
различные проблемы платоновской диалектики [Ср. свящ.
Эти запредельные сущности вещей определялись, как числа у пифагорейцев, как имена в
различных мистических учениях, как
идеи у Платона, как творческие формы (энтелехии) у Аристотеля, как буквы еврейского алфавита в Каббале [В первой книге Каббалы («Сефер Иецира» — «Книге творения») утверждается, что все мироздание зиждется на 10 цифрах и на 22 буквах еврейского алфавита; это учение развивается также в книге Зогар (см. прим. 79 к Отделу первому).] [Ср. учение о сотворении мира и об участии в нем отдельных букв, о небесном и земном алфавите в книге Зогар: Sepher ha Sohar, trad, de Jean de Pauly, tome I, 2 а (и далее).
Другими словами, установлена сопричастность понятий
идеям, их обоснованность в этих последних, причем эта сопричастность может иметь
различную степень, с различием удаления от первообразов и погружением в тени полубытия.
Синкретизм — смешение
идей и образов
различных религий, главным образом путем идентификации богов.].
Для Гегеля «
различные категории не суть собрания отдельных изолированных
идей, которые мы находим в наших умах и которые мы прилагаем к вещам одну за другой, подобно тому как мы стали бы перебирать связку ключей, пробуя их один за другим на многих замках; он пытается доказать, что категории не суть внешние орудия, которыми пользуется разум, но элементы целого или стадии сложного процесса, который в своем единстве есть самый разум» (там же, с. 182).
Приехавший был Бицкий, служивший в
различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых
идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье — по моде, но которые по этому-то кажутся самыми горячими партизанами направлений.