Неточные совпадения
За спиною Самгина, толкнув его вперед, хрипло рявкнула женщина,
раздалось тихое ругательство, удар по мягкому, а Самгин очарованно смотрел, как передовой солдат и еще двое, приложив ружья к
плечам, начали стрелять. Сначала упал, высоко взмахнув ногою, человек, бежавший на Воздвиженку, за ним, подогнув колени, грузно свалился старик и пополз, шлепая палкой по камням, упираясь рукой
в мостовую; мохнатая шапка свалилась с него, и Самгин узнал: это — Дьякон.
Вдруг
в плечо ему слегка впились чьи-то тонкие пальцы, как когти хищной птицы, и
в ухе
раздался сдержанный смех.
И вдруг он склонил свою хорошенькую головку мне на
плечо и — заплакал. Мне стало очень, очень его жалко. Правда, он выпил много вина, но он так искренно и так братски со мной говорил и с таким чувством… Вдруг,
в это мгновение, с улицы
раздался крик и сильные удары пальцами к нам
в окно (тут окна цельные, большие и
в первом нижнем этаже, так что можно стучать пальцами с улицы). Это был выведенный Андреев.
Мы пошли: Бирюк впереди, я за ним. Бог его знает, как он узнавал дорогу, но он останавливался только изредка, и то для того, чтобы прислушиваться к стуку топора. «Вишь, — бормотал он сквозь зубы, — слышите? слышите?» — «Да где?» Бирюк пожимал
плечами. Мы спустились
в овраг, ветер затих на мгновенье — мерные удары ясно достигли до моего слуха. Бирюк глянул на меня и качнул головой. Мы пошли далее по мокрому папоротнику и крапиве. Глухой и продолжительный гул
раздался…
В этот момент чья-то рука ударила старика по
плечу, и над его ухом
раздался сумасшедший хохот: это был дурачок Терешка, подкравшийся к Луке Назарычу босыми ногами совершенно незаметно.
Отчаянный крик испуганной старухи, у которой свалился платок и волосник с головы и седые косы растрепались по
плечам, поднял из-за карт всех гостей, и долго общий хохот
раздавался по всему дому; но мне жалко было бедной Дарьи Васильевны, хотя я думал
в то же время о том, какой бы чудесный рыцарь вышел из Карамзина, если б надеть на него латы и шлем и дать ему
в руки щит и копье.
Восьмого половина; солнце уже низко; ветер крепчает; колеса парохода мерно рассекают мутные волны реки;
раздается троекратный неистовый свист, возвещающий близость пристани. Виднеется серенький городишко, у которого пароход должен, по положению, иметь получасовую остановку. Пассажиры третьего класса как-то безнадежно слоняются по палубе, и между ними, накинув на
плеча плед и заложив руки
в карманы пальто, крупными шагами расхаживает адвокат.
Букин угрюмо опустился на скамью. Было огромное, важное
в его темных словах, было что-то грустно укоряющее и наивное. Это почувствовалось всеми, и даже судьи прислушивались, как будто ожидая, не
раздастся ли эхо, более ясное, чем эти слова. И на скамьях для публики все замерло, только тихий плач колебался
в воздухе. Потом прокурор, пожав
плечами, усмехнулся, предводитель дворянства гулко кашлянул, и снова постепенно родились шепоты, возбужденно извиваясь по залу.
Александр трепетал. Он поднял голову и поглядел сквозь слезы через
плечо соседа. Худощавый немец, согнувшись над своим инструментом, стоял перед толпой и могущественно повелевал ею. Он кончил и равнодушно отер платком руки и лоб.
В зале
раздался рев и страшные рукоплескания. И вдруг этот артист согнулся
в свой черед перед толпой и начал униженно кланяться и благодарить.
Затем, прежде всех криков,
раздался один страшный крик. Я видел, как Лизавета Николаевна схватила было свою мама за
плечо, а Маврикия Николаевича за руку и раза два-три рванула их за собой, увлекая из комнаты, но вдруг вскрикнула и со всего росту упала на пол
в обмороке. До сих пор я как будто еще слышу, как стукнулась она о ковер затылком.
Что будет с бедною княжной!
О страшный вид: волшебник хилый
Ласкает дерзостной рукой
Младые прелести Людмилы!
Ужели счастлив будет он?
Чу… вдруг
раздался рога звон,
И кто-то карлу вызывает.
В смятенье, бледный чародей
На деву шапку надевает;
Трубят опять: звучней, звучней!
И он летит к безвестной встрече,
Закинув бороду за
плечи.
Девочка подняла ветви, положила их на
плечо и, не взглянув даже на мальчиков, побежала
в ту сторону, откуда
раздался голос.
Исхудал Саша до крайности: почти не спал, ел мало; но
в плечах раздался, и поднялась грудь —
в прежней груди не уместилось бы новое сердце.
Сильно отдало
в плечо,
раздался выстрел, и
в горах ответило эхо: пах-тах!
Раздался сигнал паровой машины, послышался грохот цепей. Странный голубой предмет отделился от палубы парома, потом плавно, слегка закручиваясь по вертикальной оси, проплыл
в воздухе и медленно, страшно медленно, стал опускаться за борт. Вот он коснулся поверхности воды, погрузился по колена, до пояса, по
плечи… Вот скрылась голова, наконец ничего не видно, кроме медленно ползущего вниз стального каната. Балаклавские рыбаки переглядываются и молча, с серьезным видом покачивают головами…
Но чем объяснить, что сколько бы раз ни командовали: «Палаши (или сабли)
в ножны, пики за
плечо!» — лошади остаются безучастны к такой команде; но едва начальные слова той же команды
раздадутся к концу учения перед конным фронтом, как ликующее ржание не дает дослушать слов.
Однажды утром,
в праздник, когда кухарка подожгла дрова
в печи и вышла на двор, а я был
в лавке, —
в кухне
раздался сильный вздох, лавка вздрогнула, с полок повалились жестянки карамели, зазвенели выбитые стекла, забарабанило по полу. Я бросился
в кухню, из двери ее
в комнату лезли черные облака дыма, за ним что-то шипело и трещало, — Хохол схватил меня за
плечо...
Я продолжал говорить до поры, пока не заметил, что все звуки
в мастерской стали тише, хотя работа пошла быстрей, и
в то же время за
плечом у меня
раздался насмешливый голос...
Через несколько секунд он увидал полковника: старик спал, склонив голову на
плечо, и сладко всхрапывал. Потом ему нужно было убедить себя
в том, что монотонное и жалобное стенание
раздаётся не
в его груди, а за окнами и что это плачет дождь, а не его обиженное сердце. Тогда
в нём вспыхнула злоба.
Он быстро стал протирать глаза — мокрый песок и грязь были под его пальцами, а на его голову,
плечи, щёки сыпались удары. Но удары — не боль, а что-то другое будили
в нём, и, закрывая голову руками, он делал это скорее машинально, чем сознательно. Он слышал злые рыдания… Наконец, опрокинутый сильным ударим
в грудь, он упал на спину. Его не били больше.
Раздался шорох кустов и замер…
Он спустил курок — ружье дало осечку; он спустил еще раз — опять осечка; он спустил
в третий раз — и громадный огненный сноп вылетел из ствола и
раздалось оглушительное «бу! бу!» Ему сильно отдало
в плечо; и, взявши
в одну руку ружье, а
в другую топор, он пошел посмотреть, отчего шум…
— Шабаш! —
раздался молодой окрик гардемарина, сидевшего на руле адмиральского катера, и через минуту на палубу «Коршуна» вошел небольшого роста человек, лет сорока с небольшим,
в сюртуке с адмиральскими погонами и с аксельбантами через
плечо, со своим молодым флаг-офицером.
Лихо пролетев под нормой фрегата, где на юте, с биноклем
в руке, затянутой
в перчатку, стоял небольшого роста, худощавый адмирал
в свитском сюртуке, с аксельбантом через
плечо, и мимо клипера, под жадными взглядами моряков, зорко смотревшими на нового товарища, «Коршун», положив руль на борт, круто повернул против ветра, и среди мертвой тишины
раздавался звучный, слегка вздрагивающий голос Андрея Николаевича...
— Ты зачем? —
раздался в тот же миг чей-то властный топот за ее
плечами, и две сильные руки схватили ее
плечи.
В зале очень свежо. Тася вернулась к себе, накинула на
плечи короткое темное пальтецо и начала ходить около пианино. Из передней
раздалось сопенье мальчика. Мать спит после приема морфия. Не надо ей давать его, а как откажешь? Еще месяц, и это превратится
в страсть вроде запоя… Такие случаи бывают… И доктор ей намекал… Все равно умирать…
Он, видимо, захмелел. Дарья Николаевна налила ему еще стаканчик, не позабыв и себя. Он уже сам чокнулся с нею и выпил с видимым наслаждением. Салтыкова глядела на него плотоядным взглядом и придвинулась к нему совсем близко. Он не отодвинулся. Она положила ему руку на
плечо и наклонила его к себе. Красный, с сверкающими глазами, он сам обнял ее за талию.
В комнате
раздался звук отвратительного пьяного поцелуя.
Вдруг толпа
раздалась в обе стороны —
И выходит Степан Парамонович,
Молодой купец, удалой боец,
По прозванию Калашников,
Поклонился прежде царю грозному,
После белому Кремлю да святым церквам,
А потом всему народу русскому.
Горят очи его соколиные,
На опричника смотрят пристально.
Супротив него он становится,
Боевые рукавицы натягивает,
Могутные
плечи распрямливает
Да кудряву бороду поглаживает.
Догнав быстрыми скачками даму, Кувырков завернул вбок свою голову и, взглянув через свое
плечо страстным взором
в лицо перепуганной дамы, опять храпнул и залился громким конским ржаньем. Несчастная дама бежать, а Кувырков за нею, и за ними по улице
раздавалось ги-го-го-го-го!