Неточные совпадения
— Можете себе представить, мы чуть было не
раздавили двух солдат, — тотчас же начала она рассказывать, подмигивая, улыбаясь и назад отдергивая свой хвост, который она сразу слишком перекинула в одну сторону. — Я ехала с Васькой… Ах, да, вы не знакомы. — И она, назвав его фамилию, представила молодого
человека и, покраснев, звучно засмеялась своей ошибке, то есть тому, что она незнакомой назвала его Васькой.
— Подите, говорю вам! — говорил он с тем неизъяснимым чувством отвращенья, какое чувствует
человек при виде безобразнейшего насекомого, которого нет духу
раздавить ногой.
Раскольников протеснился, по возможности, и увидал, наконец, предмет всей этой суеты и любопытства. На земле лежал только что раздавленный лошадьми
человек, без чувств, по-видимому, очень худо одетый, но в «благородном» платье, весь в крови. С лица, с головы текла кровь; лицо было все избито, ободрано, исковеркано. Видно было, что
раздавили не на шутку.
Дико́й. Отчет, что ли, я стану тебе давать! Я и поважней тебя никому отчета не даю. Хочу так думать о тебе, так и думаю. Для других ты честный
человек, а я думаю, что ты разбойник, вот и все. Хотелось тебе это слышать от меня? Так вот слушай! Говорю, что разбойник, и конец! Что ж ты, судиться, что ли, со мной будешь? Так ты знай, что ты червяк. Захочу — помилую, захочу —
раздавлю.
Да вспомните, наконец, господа сильные, что вас всего четыре
человека с половиною, а тех — миллионы, которые не позволят вам попирать ногами свои священнейшие верования, которые
раздавят вас!
«
Раздавили и — любуются фальшфейерами, лживыми огнями. Макаров прав:
люди — это икра. Почему не я сказал это, а — он?.. И Диомидов прав, хотя глуп:
людям следует разъединиться, так они виднее и понятней друг другу. И каждый должен иметь место для единоборства. Один на один
люди удобопобеждаемее…»
Конечно, я отдавил ему ногу, и он инстинктивно оттолкнул меня как
человек, которому наступили на мозоль (а может, я и впрямь
раздавил ему мозоль!).
Конечно (в особенности в городах), и теперь встречается немало
людей убежденных, которых восторгает мысль о единстве и могуществе Германии, о той неувядаемой славе, которою покрыло себя немецкое оружие,
раздавивши"наследственного врага", и о том прекрасном будущем, которое отныне, по праву, принадлежит немецкому народу; но ведь эти
люди представляют собою только казовый конец современной южногерманской действительности.
Родион Антоныч чувствовал себя тем клопом, который с неуклюжей торопливостью бежит по стене от занесенного над его головой пальца — вот-вот
раздавят, и поминай, как звали маленького
человека, который целую жизнь старался для других.
Мать, недоумевая, улыбалась. Все происходившее сначала казалось ей лишним и нудным предисловием к чему-то страшному, что появится и сразу
раздавит всех холодным ужасом. Но спокойные слова Павла и Андрея прозвучали так безбоязненно и твердо, точно они были сказаны в маленьком домике слободки, а не перед лицом суда. Горячая выходка Феди оживила ее. Что-то смелое росло в зале, и мать, по движению
людей сзади себя, догадывалась, что не она одна чувствует это.
Старуха матроска, стоявшая на крыльце, как женщина, не могла не присоединиться тоже к этой чувствительной сцене, начала утирать глаза грязным рукавом и приговаривать что-то о том, что уж на что господа, и те какие муки принимают, а что она, бедный
человек, вдовой осталась, и рассказала в сотый раз пьяному Никите о своем горе: как ее мужа убили еще в первую бандировку и как ее домишко на слободке весь разбили (тот, в котором она жила, принадлежал не ей) и т. д. и т.д. — По уходе барина, Никита закурил трубку, попросил хозяйскую девочку сходить за водкой и весьма скоро перестал плакать, а, напротив, побранился с старухой за какую-то ведерку, которую она ему будто бы
раздавила.
В одном сатирическом английском романе прошлого столетия некто Гулливер, возвратясь из страны лилипутов, где
люди были всего в какие-нибудь два вершка росту, до того приучился считать себя между ними великаном, что, и ходя по улицам Лондона, невольно кричал прохожим и экипажам, чтоб они пред ним сворачивали и остерегались, чтоб он как-нибудь их не
раздавил, воображая, что он всё еще великан, а они маленькие.
Медленно и осторожно повернувшись на одном месте, пароход боком причалил к пристани. Тотчас же масса
людей, в грубой овечьей подражательности, ринулась с парохода по сходне на берег, давя, толкая и тиская друг друга. Глубокое отвращение почувствовала Елена, ко всем этим красным мужским затылкам, к растерянным, злым, пудренным впопыхах женским лицам, потным рукам, изогнутым угрожающе локтям. Казалось ей, что в каждом из этих озверевших без нужды
людях сидело то же самое животное, которое вчера
раздавило ее.
Мне пришло раз на мысль, что если б захотели вполне
раздавить, уничтожить
человека, наказать его самым ужасным наказанием, так что самый страшный убийца содрогнулся бы от этого наказания и пугался его заранее, то стоило бы только придать работе характер совершенной, полнейшей бесполезности и бессмыслицы.
Червь зловредный — я вас беспокою?
Раздавите гадину ногою!
Что жалеть? Приплюсните скорей!
Отчего меня вы не учили,
Не дали исхода дикой силе?
Вышел бы из червя — муравей!
Я бы умер, братьев обнимая,
А бродягой старым умирая, —
Призываю мщенье на
людей!
— Где я? — продолжал Фома. — Кто кругом меня? Это буйволы и быки, устремившие на меня рога свои. Жизнь, что же ты такое? Живи, живи, будь обесчещен, опозорен, умален, избит, и когда засыплют песком твою могилу, тогда только опомнятся
люди, и бедные кости твои
раздавят монументом!
И всегда, днем и ночью, вокруг тех
людей было кольцо крепкой тьмы, оно точно собиралось
раздавить их, а они привыкли к степному простору.
И все качалось из стороны в сторону плавными, волнообразными движениями.
Люди то отдалялись от Фомы, то приближались к нему, потолок опускался, а пол двигался вверх, и Фоме казалось, что вот его сейчас расплющит,
раздавит. Затем он почувствовал, что плывет куда-то по необъятно широкой и бурной реке, и, шатаясь на ногах, в испуге начал кричать...
Успокоительно прозвучал мягкий голос Соловьева и утонул в новом взрыве слов разбитого
человека. Он внёс с собою вихрь страха, Климков сразу закружился, утонул в шёпоте его тревожной речи, был ослеплён движениями изломанного тела, мельканием трусливых рук и ждал, что вот что-то огромное, чёрное ворвётся в дверь, наполнит комнату и
раздавит всех.
Полуголое, облитое кровью, оно мягко, как тесто, хлопалось о камни, с каждым ударом всё более теряя сходство с фигурою
человека,
люди озабоченно трудились над ним, а худенький мужичок, стараясь
раздавить череп, наступал на него ногой и вопил...
Бенни решительно не знал, что ему предпринять с этим дорогим
человеком: оставить его здесь, где он лежит, — его могут
раздавить; оттащить его назад и снова приставить к стене, — с него снимут ночью и сапоги, и последнюю одежду. К тому же, мужик теперь охал и жалостно стонал.
— Оно так, ваше сиятельство! Все-таки сами посудите: я
человек маленький!.. Меня всякий может
раздавить!.. Да и то сказать, бог с ними!
Люди молодые… по-божески, конечно, не следует, а по-человечески…
— Ах, не спрашивайте:
раздавило живого
человека настолько, что он еще может прожить нищим до ста лет… Слава-богу обругал нас всех, Ястребок тоже дуется на кого-то — словом, самая обыкновенная история.
Такие
люди были только исправники и раскольники, когда его посылали с поручениями; и он любил учтиво, почти по-товарищески обходиться с такими, зависящими от него,
людьми, любил давать чувствовать, что вот он, могущий
раздавить, дружески, просто обходится с ними.
Владимир (в бешенстве).
Люди!
люди! и до такой степени злодейства доходит женщина, творение иногда столь близкое к ангелу… О! проклинаю ваши улыбки, ваше счастье, ваше богатство — всё куплено кровавыми слезами. Ломать руки, колоть, сечь, резать, выщипывать бороду волосок по волоску!.. О боже!.. при одной мысли об этом я чувствую боль во всех моих жилах… я бы
раздавил ногами каждый сустав этого крокодила, этой женщины!.. Один рассказ меня приводит в бешенство!..
Когда читали Евангелие, народ вдруг задвигался, давая дорогу помещичьей семье; вошли две девушки в белых платьях, в широкополых шляпах, и с ними полный, розовый мальчик в матросском костюме. Их появление растрогало Ольгу; она с первого взгляда решила, что это — порядочные, образованные и красивые
люди. Марья же глядела на них исподлобья, угрюмо, уныло, как будто это вошли не
люди, а чудовища, которые могли бы
раздавить ее, если б она не посторонилась.
Яков (не сразу). Я не умею ответить тебе… Всё это случилось так вдруг и
раздавило меня. Я жил один, точно крот, с моей тоской и любовью к маме… Есть
люди, которые обречены судьбою любить всю жизнь одну женщину… как есть
люди, которые всю жизнь пишут одну книгу…
А вы не слушайте этого звона, а вникайте в дела, как они на самом деле делаются, так вы и увидите, что мы умеем спасаться от бед, как никто другой не умеет, и что нам действительно не страшны многие такие положения, которые и самому господину Бисмарку в голову, может быть, не приходили, а других
людей, не имеющих нашего крепкого закала, просто
раздавили бы.
Этот громадный муравейник
людей, производящих колоссальную работу, делал впечатление чего-то сильного, могучего и в то же время страшного. Чувствовалось, что здесь, в этой кипучей деятельности, страшно напрягаются силы в борьбе за существование, и горе слабому — колесо жизни
раздавит его, и, казалось, никому не будет до этого дела. Торжествуй, крепкий и сильный, и погибай, слабый и несчастный…
— Кого
раздавило? Ребята,
человека задавили!
У того водопоя, на который, по выражению поэта, гоняют «без кнутика, без прутика», то есть буфета — теснились во множестве жаждущие пропустить «букашечку», опрокинуть «лампадочку»,
раздавить «черепушечку» — как многообразно и любовно выражает истинно русский
человек свое желание выпить рюмку водки.
— На земле — ад, в небе — ад. Где же твой рай? Будь ты червь, я
раздавил бы тебя ногой, — но ведь ты
человек!
Человек! Или червь? Да кто же ты, говори! — кричал поп, и волосы его качались, как от ветра. — Где же твой Бог? Зачем оставил он тебя?
Они знают, что общими силами они могут поднять тяжесть и сбросить ее с себя; но они не могут согласиться все вместе взяться за нее, и каждый сгибается всё ниже и ниже, предоставляя тяжести ложиться на чужие плечи, и тяжесть всё больше и больше давит
людей и давно бы уже
раздавила их, если бы не было
людей, руководящихся в своих поступках не соображениями о последствиях внешних поступков, а только внутренним соответствием поступка с голосом совести.
И долго оборачивался и мерил глазами попа. Приятно стало и о. Василию, но только на мгновение: уже через два шага та же постоянная дума, тяжелая и тугая, как мельничный жернов, придавила воспоминание о старостиных добрых словах и на пути к устам
раздавила тихую и несмелую улыбку. И снова он думал — думал о Боге, и о
людях, и о таинственных судьбах человеческой жизни.