Неточные совпадения
— Да, это: мы шапками закидаем, мы нашли то, чего ищет Европа! Всё это я знаю, но, извините меня, вы знаете ли всё, что сделано в Европе по
вопросу об устройстве
рабочих?
— Совсем нет: в России не может быть
вопроса рабочего. В России
вопрос отношения
рабочего народа к земле; он и там есть, но там это починка испорченного, а у нас…
Левин видел, что в
вопросе этом уже высказывалась мысль, с которою он был несогласен; но он продолжал излагать свою мысль, состоящую в том, что русский
рабочий имеет совершенно особенный от других народов взгляд на землю. И чтобы доказать это положение, он поторопился прибавить, что, по его мнению, этот взгляд Русского народа вытекает из сознания им своего призвания заселить огромные, незанятые пространства на востоке.
— Отчего вы думаете, — говорил Левин, стараясь вернуться к
вопросу, что нельзя найти такого отношения к
рабочей силе, при которой работа была бы производительна.
— Странный
вопрос, — пробормотал Самгин, вспоминая, что местные эсеры не отозвались на убийство жандарма, а какой-то семинарист и двое
рабочих, арестованные по этому делу, вскоре были освобождены.
— Однако рабочий-то
вопрос нужно решить, — хмуро сказал Дронов.
— Мой
вопрос —
вопрос интеллигентам вчерашнего дня: страна — в опасном положении. Массовое убийство
рабочих на Ленских промыслах вновь вызвало волну политических стачек…
— Так вот, — послушно начал Юрин, — у меня и сложилось такое впечатление:
рабочие, которые особенно любили слушать серьезную музыку, — оказывались наиболее восприимчивыми ко всем
вопросам жизни и, разумеется, особенно — к
вопросам социальной экономической политики.
Поболтав с дочерью, с Климом, он изругал
рабочих, потом щедро дал им на чай и уехал куда-то, а Лидия ушла к себе наверх, притаилась там, а за вечерним чаем стала дразнить Таню Куликову
вопросами...
Он стал перечислять боевые выступления
рабочих в провинции, факты террора, схватки с черной сотней, взрывы аграрного движения; он говорил обо всем этом, как бы напоминая себе самому, и тихонько постукивал кулаком по столу, ставя точки. Самгин хотел спросить: к чему приведет все это? Но вдруг с полной ясностью почувствовал, что спросил бы равнодушно, только по обязанности здравомыслящего человека. Каких-либо иных оснований для этого
вопроса он не находил в себе.
—
Вопрос о путях интеллигенции — ясен: или она идет с капиталом, или против его — с
рабочим классом. А ее роль катализатора в акциях и реакциях классовой борьбы — бесплодная, гибельная для нее роль… Да и смешная. Бесплодностью и, должно быть, смутно сознаваемой гибельностью этой позиции Ильич объясняет тот смертный визг и вой, которым столь богата текущая литература. Правильно объясняет. Читал я кое-что, — Андреева, Мережковского и прочих, — черт знает, как им не стыдно? Детский испуг какой-то…
— Это личный
вопрос тысяч, — добавил он, дергая правым плечом, а затем вскочил и, опираясь обеими руками на стол, наклонясь к Самгину, стал говорить вполголоса, как бы сообщая тайну: — Тысячи интеллигентов схвачены за горло необходимостью быстро решить именно это: с хозяевами или с
рабочими?
Она села в угол и молчала, избегая его взглядов и не отвечая на
вопросы. В исходе десятого она взяла
рабочую корзинку, зонтик и сделала ему знак идти за собой.
Он стеснялся задавать
вопросы, чтобы не обнаружить перед
рабочими своего полного неведения по части заводского дела.
— С той разницей, что вы и Костя совершенно иначе высказались по поводу приисков: вы не хотите быть золотопромышленником потому, что считаете такую деятельность совершенно непроизводительной; Костя, наоборот, считает золотопромышленность вполне производительным трудом и разошелся с отцом только по
вопросу о приисковых
рабочих… Он рассказывает ужасные вещи про положение этих
рабочих на золотых промыслах и прямо сравнил их с каторгой, когда отец настаивал, чтобы он ехал с ним на прииски.
— Безостановочно продолжает муж после
вопроса «слушаешь ли», — да, очень приятные для меня перемены, — и он довольно подробно рассказывает; да ведь она три четверти этого знает, нет, и все знает, но все равно: пусть он рассказывает, какой он добрый! и он все рассказывает: что уроки ему давно надоели, и почему в каком семействе или с какими учениками надоели, и как занятие в заводской конторе ему не надоело, потому что оно важно, дает влияние на народ целого завода, и как он кое-что успевает там делать: развел охотников учить грамоте, выучил их, как учить грамоте, вытянул из фирмы плату этим учителям, доказавши, что работники от этого будут меньше портить машины и работу, потому что от этого пойдет уменьшение прогулов и пьяных глаз, плату самую пустую, конечно, и как он оттягивает
рабочих от пьянства, и для этого часто бывает в их харчевнях, — и мало ли что такое.
Каторжного, несомненно, стесняет его звание; на
вопрос, какого он звания, он отвечает: «
рабочий».
Генерал попробовал не расчесться с Антоном, но расчелся; затем он попробовал потребовать от него отчета по лесной операции; но так как Антон действовал без доверенности, в качестве простого
рабочего, то и в требовании отчета получен был отказ. В довершение всего, девица Евпраксея сбежала, и на
вопрос"куда?"генералу было ответствовано, что к Антону Валерьянычу, у которого она живет"вроде как в наложницах".
Результаты приезда барина на заводы обнаружились скоро:
вопрос об уставной грамоте решен в том смысле, что заводским мастеровым земельный надел совсем не нужен, даже вреден; благодаря трудам генерала Блинова была воссоздана целая система сокращений и сбережений на урезках заработной
рабочей платы, на жалованье мелким служащим и на тех крохах благотворительности, которые признаны наукой вредными паллиативами; управители, поверенные и доверенные получили соответствующие увеличения своих окладов.
Он обо всех этих ужасных случаях слышал и на мой
вопрос отвечал, что это, вероятно, дело рук одного раскольника-хлыста, Федота Ермолаева, богатого маляра из деревни Свистова, который, — как известно это было почтмейстеру по службе, — имеет на крестьян сильное влияние, потому что, производя в Петербурге по летам стотысячные подряды, он зимой обыкновенно съезжает сюда, в деревню, и закабаливает здесь всякого рода
рабочих, выдавая им на их нужды задатки, а с весной уводит их с собой в Питер; сверх того, в продолжение лета, высылает через почту домашним этих крестьян десятки тысяч, — воротило и кормилец, понимаете, всей округи…
Во Франции произошел крупный переворот: Луи-Филипп [Луи-Филипп (1773—1850) — французский король (1830—1848).] бежал, Тюильри [Тюильри — королевский дворец в Париже, построенный в XVI веке.] был захвачен, и объявлена была республика; главным правителем назначен был Ламартин [Ламартин Альфонс (1790—1869) — знаменитый французский поэт и политический деятель.];
вопрос рабочих выступил на первый план.
Часто удивляешься на то, зачем, с какой стати светской женщине или художнику, казалось бы не интересующимся ни социальными, ни военными
вопросами, осуждать стачки
рабочих и проповедовать войну, и всегда так определенно нападать на одну сторону и защищать другую?
Делается, во-1-х, тем, что всем
рабочим людям, не имеющим времени самим разбирать нравственные и религиозные
вопросы, с детства и до старости, примером и прямым поучением внушается, что истязания и убийства совместимы с христианством и что для известных государственных целей не только могут быть допущены, но и должны быть употребляемы истязания и убийства; во-2-х, тем, что некоторым из них, отобранным по набору, по воинской повинности или найму, внушается, что совершение своими руками истязаний и убийств составляет священную обязанность и даже доблестный, достойный похвал и вознаграждений поступок.
Решения
вопросов рабочего, земельного, политического, религиозного не только не поощряются, но прямо задерживаются государственною властью.
И люди, находящиеся в том же положении, как и он, верят ему, восхваляют его и с ним вместе с важностью обсуждают
вопросы о том, какими бы еще мерами улучшить положение того
рабочего народа, на ограблении которого основана их жизнь, придумывая для этого всевозможные средства, но только не то одно, без которого невозможно никакое улучшение положения народа, и именно то, чтобы перестать отнимать у этого народа необходимую ему для пропитания землю.
— Если не играть, то что же тут делать? — спросила она. — И труд
рабочего, и кровавый пот — это красноречие вы отложите до другого раза, а теперь, раз вы начали, то позвольте мне продолжать; позвольте мне поставить ребром
вопрос: что мне тут делать и что я буду делать?
Я сам лично знаю в Лондоне очень многих дам, которые всю жизнь свою посвятили
вопросу о
рабочих; потом, сколько ж в этом отношении основано ассоциаций, учреждено собственно с этою целью кредитных учреждений; наконец,
вопрос о женском труде у вас, в России ж, на такой, как мне говорили, близкой череде к осуществлению…
— Рабочий-то
вопрос? Ха-ха-ха! — воскликнул Бегушев и захохотал злобным смехом.
— А какое мне дело до Петра, дьякона и всего прочего? — спросил медник, и характер его
вопроса окончательно убедил меня: это не
рабочий. Я побежал домой, гордясь тем, что сумел исполнить поручение. Таково было мое первое участие в делах «конспиративных».
Цель моей командировки заключалась главным образом в том, чтобы выяснить те новые условия, которые в заводском хозяйстве заменили порядки крепостного права, и затем проследить, как отозвалась в жизни
рабочего населения заводов новая пора, наступившая после 19 февраля, какие потребности, нужды и
вопросы были выдвинуты ею на первый план и, наконец, какие темные и светлые стороны были созданы реформами последних лет в экономическом положении
рабочего люда, в его образе жизни, образовании, потребностях, нравственном и физическом благосостоянии.
Таким образом, значительная часть
рабочего класса в Англии имеет гораздо более, нежели в других странах, здравые понятия о всех
вопросах, касающихся их обеспечения и благосостояния.
Добившись этого, Овэн поднял
вопрос о воспитании и обучении детей
рабочих классов.
Михаил. Именно! Стоит
вопрос: кто хозяин на фабрике — мы с вами или
рабочие?
Михаил. Прежде всего мы — фабриканты!
Рабочие каждый праздник бьют друг друга по зубам, — какое нам до этого дело? Но
вопрос о необходимости учить
рабочих хорошим манерам вам придется решать после, а сейчас вас ждет в конторе депутация — она будет требовать, чтобы вы прогнали Дичкова. Что вы думаете делать?
Достигаев. Нет, давайте серьёзно. Сознание
рабочих? Допустим. Ну, а — мужичок? Как мужичок-то насчёт сознания? Вот
вопрос!
Я стал прощаться… Многое было сказано ночью, но я не увозил с собою ни одного решенного
вопроса и от всего разговора теперь утром у меня в памяти, как на фильтре, оставались только огни и образ Кисочки. Севши на лошадь, я в последний раз взглянул на студента и Ананьева, на истеричную собаку с мутными, точно пьяными глазами, на
рабочих, мелькавших в утреннем тумане, на насыпь, на лошаденку, вытягивающую шею, и подумал...
Так называемая рационализация промышленности, выбрасывающая на улицу и обрекающая на голод огромное количество
рабочих, свидетельствует о том, что социальный
вопрос делается прежде всего
вопросом распределения и что хозяйственная жизнь должна быть подчинена нравственным началам.
— И вот возникают
вопросы: идти на два или на десять шагов впереди стихийного движения? В какой степени созрело революционное сознание
рабочего класса? Сами эти
вопросы подлы, подлы по самой сути, они оскорбительны для меня и ставят меня в фальшивое положение: я не могу отрекаться от самой себя. Но то — могучее, стихийное, — оно меня не признаёт, а во мне нет силы, я — ничто, если не захочу признать этого стихийного и его стихийности.
— Не в том
вопрос… — начал он еще нервнее. — Без капитала нельзя. Но на кого работать?.. Вот что-с!.. У Арсения Кирилыча были совсем другие идеи… Он хотел делать
рабочих участниками… вы понимаете?
Свои экскурсии по Лондону я распределил на несколько отделов. Меня одинаково интересовали главные течения тогдашней английской жизни, сосредоточенные в столице британской империи: политика, то есть парламент, литература, театр, философско-научное движение, клубная и уличная жизнь,
вопрос рабочий, которым в Париже я еще вплотную не занимался.
Да и в 1868 году
рабочее движение уже началось, приняв более спокойную и менее опасную форму"Союзов" — тред-юнионов. И тогда можно было вынести на улицу любой жгучий
вопрос, устроить какой угодно митинг, произносить какие угодно спичи, громить парламент, дворянство, капиталистов, поносить даже королеву.
По оппортунистическим соображениям предлагают делать исключение для
рабочих в религиозном
вопросе.
Хотя он к политическим
вопросам относится и не страстно, но сквозь его буржуазную оболочку вы видите не дилетанта, а
рабочего.
— Какие там
вопросы! Такая коммунистка, что просто замечательно. Сколько просветила темных людей! Я и сама темная была, как двенадцать часов осенью. А она мне раскрыла глаза, сагитировала, как помогать нашему государству. Другие, бывают, в партию идут, чтобы пролезть, в глазах у них только одно выдвижение. А она вроде Ленина. Все так хорошо объясняет, — все поймешь: и о
рабочей власти, и о религии.
Уже полгода по заводу шла партийная чистка. В присутствии присланной комиссии все партийцы один за другим выступали перед собранием
рабочих и служащих, рассказывали свою биографию, отвечали на задаваемые
вопросы. Вскрывалась вся их жизнь и деятельность, иногда
вопросами и сообщениями бесцеремонно влезали даже в интимную их жизнь, до которой никому не должно было быть дела.
Дневник! Я расскажу тебе на ухо то, что меня мучает: я б-о-ю-с-ь своей аудитории. Перед тем как идти к ребятам, что-то жалобно сосет в груди. Я неплохо готовлюсь к занятиям, днями и вечерами просиживаю в читальне Московского комитета, так что это не боязнь сорваться, не ответить на
вопросы, а другое. Но что? Просто как-то неудобно: вот я, интеллигентка, поварилась в комсомоле, начиталась книг и иду учить
рабочих ребят. Пробуждать в них классовое сознание. Правильно ли это?
Эти роковые думы прервал посланный из конторы
рабочий, обратившийся к Иннокентию Антиповичу с каким-то деловым
вопросом.
Так что если бы решение
вопроса об освобождении себя от извращенного христианского учения и вытекающего из него допущения насилия, нарушающего любовь, и признание христианского учения в его истинном значении зависело только от людей цивилизованных, пользующихся в нашем обществе в материальном отношении лучшим, в сравнении с большинством
рабочего народа, положением, то предстоящий переход людей от жизни, основанной на насилии, к жизни, основанной на любви, еще не был бы так близок и настоятелен, как он близок и настоятелен теперь и особенно у нас в России, где огромное большинство народа, более двух третей, еще не развращено ни богатством, ни властью, ни цивилизацией.
— Да, контрреволюционная. Так же, как футбол. Футбол и шахматную игру должны бы насаждать в
рабочем классе только фашисты, чтобы отучать
рабочих думать над серьезными
вопросами.