Неточные совпадения
Прелесть, которую он испытывал в самой
работе, происшедшее вследствие того сближение с мужиками, зависть, которую он испытывал к ним, к их жизни, желание перейти в эту жизнь, которое в эту ночь было для него уже не
мечтою, но намерением, подробности исполнения которого он обдумывал, — всё это так изменило его взгляд на заведенное у него хозяйство, что он не мог уже никак находить в нем прежнего интереса и не мог не видеть того неприятного отношения своего к работникам, которое было основой всего дела.
Целый вечер прошел за
работой и
мечтами о том, как можно сделать такую мельницу, чтобы на ней вертеться: схватиться руками за крылья или привязать себя — и вертеться.
— Ну-ка, — продолжал Эгль, стараясь закруглить оригинальное положение (склонность к мифотворчеству — следствие всегдашней
работы — было сильнее, чем опасение бросить на неизвестную почву семена крупной
мечты), — ну-ка, Ассоль, слушай меня внимательно.
Заветная
мечта Галактиона исполнялась. У него были деньги для начала дела, а там уже все пойдет само собой. Ему ужасно хотелось поделиться с кем-нибудь своею радостью, и такого человека не было. По вечерам жена была пьяна, и он старался уходить из дому. Сейчас он шагал по своему кабинету и молча переживал охватившее его радостное чувство. Да, целых четыре года
работы, чтобы получить простой кредит. Но это было все, самый решительный шаг в его жизни.
Время было самое глухое, народ сидел без
работы, и все
мечты сводились на близившееся лето.
Это настоящая
работа, настоящее золото, недосягаемая
мечта, высший идеал, до которого только в состоянии подняться промысловое воображение.
В сущности, бабы были правы, потому что у Прокопия с Яшей действительно велись любовные тайные переговоры о вольном золоте. У безответного зыковского зятя все сильнее въедалась в голову мысль о том, как бы уйти с фабрики на вольную
работу. Он вынашивал свою
мечту с упорством всех мягких натур и затаился даже от жены. Вся сцена закончилась тем, что мужики бежали с поля битвы самым постыдным образом и как-то сами собой очутились в кабаке Ермошки.
С новой силой возобновились
мечты о литературной
работе.
Я приписывал это тяжелой
работе, скучным, длинным, летним дням, невольным
мечтам о лесах и о вольной волюшке, коротким ночам, в которые трудно было вволю выспаться.
Этот день еще задолго до своего появления снился бедному труженику и во сне, и в счастливых
мечтах за
работой и обаянием своим поддерживал его дух на скучном поприще острожной жизни.
Так же, как и муж Эмилии, ее односельчанин Донато Гварначья жил за океаном, оставив на родине молодую жену заниматься невеселою
работой Пенелопы — плести
мечты о жизни и не жить.
И это было, в сущности, верно. Идеи, социальные вопросы, политические
мечты и упования отвлекли его совсем от интересов и
работы беллетриста.
Я хорошо знал брата, и сумасшествие его не явилось для меня неожиданностью: страстная
мечта о
работе, сквозившая еще в его письмах с войны, составлявшая содержание всей его жизни по возвращении, неминуемо должна была столкнуться с бессилием его утомленного, измученного мозга и вызвать катастрофу.
„Это страх действует! это
мечта!” — думает она и пилит, сколько сил достает. Уже кольцо едва держится в цепи. Она просит Паткуля рвануть его ногою. Он исполняет ее волю; но звено не ломается. Роза опять за
работу. У пленника пилка идет успешнее: другая связь в окне распилена; бечевка через него заброшена; слышно, что ее поймали… что ее привязывают… Роза собирает последние силы… вот пила то пойдет, то остановится, как страхом задержанное дыханье… вот несколько движений — и…
Это скоро выдвинуло его в глазах начальства: ему назначили больше жалованья и стали поручать переписку важных бумаг, идущих к важным лицам.
Работу ему приходилось брать и на дом. Он просиживал над нею целые вечера и часть ночей, но усиленная и кропотливая
работа не могла заглушить голоса молодости со всеми ее
мечтами и увлечениями.
Самая людская
работа, шедшая в гавани, вносила какую-то бросающуюся в глаза дисгармонию в поэтическую картину. Потные, почерневшие от угольного дыма и загара лица рабочих, их сгорбленные под тяжестью нош спины, грубые резкие окрики, разносившиеся в прозрачном, как
мечта, воздухе — все говорило о хлебе и нужде, о грубости среди этих роскошных красот природы, под этим нежно голубым небом.