Неточные совпадения
В прошлом можно установить три типа
мистики:
мистика индивидуального
пути души к Богу, это наиболее церковная форма;
мистика гностическая, которую не следует отождествлять с гностиками-еретиками первых веков, эта
мистика обращена не к индивидуальной только душе, но также к жизни космической и божественной;
мистика пророческая и мессианская — это
мистика сверхисторическая и эсхатологическая, предела конца.
Христианство, употреблявшее это слово в более строгом смысле, называло
мистикой лишь
путь души, который вел к соединению с Богом.
Именно те, которые переносят веру и
мистику исключительно в субъективную действительность человеческого духа, те, которые отрицают мистическую реальность бытия и
пути соединения с ней, отрицают чудесную тайну преосуществления в мире объективном, в мировой душе, те должны быть признаны рационалистами.
Не реальна и не подлинна та
мистика, которая достигает преображения
путем превращения в иллюзию и призрак всякого объективного бытия,
путем отсечения темных переживаний от бремени бытийственности.
Слишком часто забывают, что
мистика есть дисциплина, что
путь к мистическому экстазу не есть
путь хаоса и тьмы, а просветления и оформления.
Где нет свободы, где свобода рационализируется, где свобода тонет в пантеистическом океане, где свобода истолковывается в духе теософической эволюции, где свобода заколдована в магии естества, там нет подлинной
мистики, там философия сбилась с
пути.
Путем этим шли все мыслители-мистики; шел, наприм., близкий мне по духу Франц Баадер.
В основе «философии свободы» лежит деление на два типа мироощущения и мироотношения — мистический и магический.
Мистика пребывает в сфере свободы, в ней — трансцендентный прорыв из необходимости естества в свободу божественной жизни. Магия еще пребывает в сфере необходимости, не выходит из заколдованности естества.
Путь магический во всех областях легко становится
путем человекобожеским.
Путь же мистический должен быть
путем богочеловеческим. Философия свободы есть философия богочеловечества.
В самой природе мира что-то изменилось после аскетического подвига восточной христианской
мистики; мир подготовился к вселенскому
пути воскресения.
Эта сектантская
мистика достигает своей вершины
путем отсечения от соборности и вселенскости.
— Такая же, как между всякой философией и религией: первая учит познавать сущность вещей посредством разума, а религия преподает то, что сказано в божественном откровении; но
путь в достижении того и другого познания в мистицизме иной, чем в других философских системах и в других вероучениях, или, лучше сказать, оба эти
пути сближены у
мистиков: они в своей философии ум с его постепенным ходом, с его логическими выводами ставят на вторую ступень и дают предпочтение чувству и фантазии, говоря, что этими духовными орудиями скорее и вернее человек может достигнуть познания сущности мирового бытия и что
путем ума человек идет черепашьим шагом, а чувством и созерцанием он возлетает, как орел.
— В таком случае, я начну прямо! — продолжал Егор Егорыч. — Я знаю, кто вы, и вы знаете, кто я; мы, русские мартинисты, прежде всего
мистики и с французскими мартинистами сходствуем и различествуем: они беспрерывно вводят мелкие политические интересы в свое учение, у нас — их нет! Сверх того, мы имеем пример в наших аскетах и признаем всю благодетельную силу
путей умного делания!
— По мнению
мистиков, для уразумения бога, кроме откровения, существует в человеке внутреннее сознание божества, которое каждый из нас может развивать в себе силою созерцательного чувствования: русские масоны по преимуществу избрали для себя
путь уединения,
путь жизни аскетов; но, по-моему, это —
путь слишком аристократический и вместе с тем мрачный; он пригоден для людей, нежно и деликатно воспитавших свое тело; тогда как есть еще гораздо большая масса людей, у которых тело могучее духа…
И жаждавшие примирения раздвоились: одни не верят науке, не хотят ею заняться, не хотят обследовать, почему она так говорит, не хотят идти ее трудным
путем; «наболевшие души наши, — говорят они, — требуют утешений, а наука на горячие, просьбы о хлебе подает камни, на вопль и стон растерзанного сердца, на его плач, молящий об участии, — предлагает холодный разум и общие формулы; в логической неприступности своей она равно не удовлетворяет ни практических людей, ни
мистиков.
Здесь начинается область «
мистики», а равно и
путь «оккультизма», или «науки, как достигнуть познания высших миров» (Штейнер).
Правда лишь в персоналистической, драматической
мистике и философии, и на своей вершине она должна быть символикой жизни и духовного
пути, а не системой понятий и идей, восходящих до верховной идеи бытия.
Но все это происходит не только при помощи энтузиазма, поэзии,
мистики и мифотворчества, но и
путем террора и Г.П.У. Народ поставлен в крепостную зависимость по отношению к государству.
В
пути, описываемом
мистиками, она есть лишь очищение, καθάρσις.
Как в индусской
мистике, Единое есть сверхбытие,
путь к нему апофатический.
Мистики описывают бездну между человеком и Богом, падшесть мира, диалогическую борьбу, трагизм духовного
пути.
Недостаточный интерес к человеческому
пути и к человеческой борьбе, определяемость всей духовной жизни сверху вниз ведет к тому, что в восточной
мистике не может быть прохождения через «темную ночь» чувственности и разума, как у св. Иоанна Креста.
Она гораздо менее антропогична, чем христианская
мистика Запада, в ней менее разработан сложный
путь человека, менее раскрывается человеческая борьба.
Поэтому Восток почти не знает исповедей, дневников, автобиографий, описаний духовного
пути святых и
мистиков, которые так любит Запад.
Мистика есть духовный
путь и высшие достижения на этом
пути.
Но в
мистике внехристианской одинаково и на одном и на другом
пути исчезает человек, в космической первостихии или в отвлеченном духе, снимаются границы личности.
Мистики и пророки самые свободные люди, они не согласны быть детерминированы в своих
путях коллективом, обществом, хотя бы религиозным обществом.
Опыт творческого экстаза как религиозного
пути не раскрыт еще ни в сознании святоотеческом, ни в сознании старых
мистиков.
Путь аскетики сам по себе не есть
путь творческий, и аскетические экстазы святых и
мистиков — экстазы возврата к Богу, видения божественного света, а не творчества нового мира, невиданной жизни.
Мистический
путь отрешенности у Экхардта близок Плотину и Псевдо-Дионисию Ареопагиту и
мистике Индии.
Православная
мистика не чувственна, чувственность считает «прелестью», отвергает воображение, как ложный
путь.
В глубине всякой подлинной религии и всякой подлинной
мистики есть жажда преодоления «мира» как низшего бытия, победа над «миром», и, следовательно, есть аскетика как
путь к этому преодолению и этой победе.
Католическая
мистика насквозь чувственна, в ней есть томление и мление, для нее чувственное воображение есть
путь.
Почти непостижимо, какими
путями аскетическая
мистика переродилась в это консервативное, косное жизнеустроение «мира сего».
Теософия хочет привести современного человека к
мистике и религии без жертвы, без отречения, по направлению наименьшего сопротивления,
путем эволюционным, а не катастрофическим.