Неточные совпадения
В отвлеченном, от всякой конкретной множественности освобожденном гуманизме нет духа
бытия, есть
пустота.
В отвлеченном, оторванном, умерщвленном мышлении, претендующем на полную самостоятельность и верховенство, ничего нельзя найти, кроме
пустоты, бессодержательных форм: там нет жизни, нет
бытия.
Никакого субъекта и мышления вне действительности, вне
бытия нет; на такое место и стать нельзя — место это есть
пустота, фикция.
Кроме
бытия нам дано и нами мыслится еще и небытие, злая
пустота, очень содержательная в отношении к нашему опыту, нами переживаемая и испытываемая.
Как связь Творца с творением, так и разрыв творения с Творцом должны иметь свои окончательные, последние воплощения, в которых выявится вся полнота
бытия этой связи и вся
пустота небытия этого разрыва.
Критицизму, совершенно упразднившему
бытие, достигшему формалистической
пустоты в гносеологическом самопогружении в субъект, эмпиризму, ограничившему опыт и вытравившему из него все живое, придется с Лосским более считаться, чем с Вл.
Погружение в мышление, оторванное от живых корней
бытия, претендующее на самостоятельность и верховенство, есть блуждание в
пустоте.
Пустота, которая остается после освобождения от природного и социального объективизма, после «критического» отвержения всякого
бытия, должна быть чем-нибудь заполнена; ее не может заполнить ни вера в категорический императив, ни вера в непреложность математики.
Вся новейшая философия пыталась превратить
бытие в призрак, разрешить его в иллюзионистский феноменализм; но все эти формально-схоластические упражнения в
пустоте отвлеченно взятого субъекта не в силах подорвать первоощущения
бытия и здорового его первосознания.
Философия Канта оставляет человека перед бездной
пустоты, предоставляет человеку субъективно воссоздать объективно утерянное
бытие.
Верховное
бытие для них —
пустота бесконечного пространства.
Тем, что для άπειρον полагается πέρας и из укона создается меон, установляется и различение свободы и необходимости: отрицательная свобода
пустоты связывается гранями
бытия, которые образуют для него закон, как внутреннюю необходимость.
При этом возможно, что они будут все-таки предпочитать небытие
бытию и хотеть этой
пустоты, проваливаясь в бездонную пропасть, замыкаясь в тварное свое подполье.
Поэтому свобода философии не есть
пустота и безмотивность, творчество из ничего или из гегелева
бытия, которое есть и ничто, из отвлеченности, ни от чего не отвлекаемой, ничем не оплодотворяемой.
О нем как о небытии можно говорить поэтому лишь в отношении к уже проявленному
бытию, но отнюдь не в смысле
пустоты, отсутствия
бытия.
Такое сущее ничто, бытийствующее небытие не может быть уловлено чувством, а только постулировано мыслию, да и то лишь при том условии, если она попытается выйти из себя, как выражается Платон, посредством «незаконнорожденного суждения» (λογισμω τινι νόθω), для этого надо начисто отмыслить всякое небытие, но и при том все-таки не получится простого, чистого ничто, окончательной
пустоты: приходится как бы заглянуть за кулисы
бытия, или, оставаясь на лицевой поверхности его, ощупать его изнанку.
Таковое же мы можем мыслить лишь в качестве предельного понятия, края
бытия, «тьмы кромешной», дна адова, метафизического ничто, но невозможно даже в мысли допустить, чтобы этой
пустотой продырявлен был созданный Богом в Софии, хотя и извращенный в своем антисофийном состоянии, мир.
Один брюзгливо ругается и пренебрежительно пожимает плечами: устроить жизнь, облегчить существование, ослабить страдания этого малого, бессмысленного
бытия… Другой, пряча от себя
пустоту цели, говорит: гибель для меня — моя награда, иных наград не нужно для меня.
Творческая мысль философа нуждается в мире, в
бытии, и без этой материи она висит в
пустоте.
Это мы видим в творчестве познания, в философии, которая предполагает
бытие и сотворенный Богом мир, предметные реальности, без которых мышление происходит в
пустоте.
Если скука есть предвосхищение небытия и страдание от
пустоты и серости, то пошлость есть освобождение от этого страдания, порожденного сознанием контраста между
бытием и небытием, полнотой и
пустотой.
Эта эгалитарно-нигилистическая страсть глубоко антикосмична, она восстает против иерархических ступеней
бытия и жаждет равного небытия, равенства в ничто, в
пустоте, в нищете, в оголении от всех форм культурного
бытия, в пустой свободе от всех иерархических ценностей.
Интернационализм же хочет достигнуть единства человечества, всечеловечности через срыв в сторону, через движение вбок, в какую-то
пустоту, упразднив целую вечную иерархическую ступень
бытия.