Неточные совпадения
— Только ты это сделай! Да я тебя… и черепки-то твои поганые по
ветру пущу! — задыхался Митька и в ярости полез уж было за вожжами
на полати, но вдруг одумался, затрясся всем телом, повалился
на лавку и заревел.
Но силой
ветров от залива
Перегражденная Нева
Обратно шла, гневна, бурлива,
И затопляла острова,
Погода
пуще свирепела,
Нева вздувалась и ревела,
Котлом клокоча и клубясь,
И вдруг, как зверь остервенясь,
На город кинулась.
И вопил, что революционеров надобно жечь
на кострах, прах же их
пускать по
ветру, как было поступлено с прахом царя Дмитрия, именуемого Самозванцем.
Ветер дул NO, свежий и порывистый: только наш катер отвалил, сейчас же окрылился фоком, бизанью и кливером, сильно лег
на бок и понесся
пуще всякой тройки.
Не убивала бы я мужа, а ты бы не поджигал, и мы тоже были бы теперь вольные, а теперь вот сиди и жди
ветра в поле, свою женушку, да
пускай вот твое сердце кровью обливается…» Он страдает,
на душе у него, по-видимому, свинец, а она пилит его и пилит; выхожу из избы, а голос ее всё слышно.
Луна плыла среди небес
Без блеска, без лучей,
Налево был угрюмый лес,
Направо — Енисей.
Темно! Навстречу ни души,
Ямщик
на козлах спал,
Голодный волк в лесной глуши
Пронзительно стонал,
Да
ветер бился и ревел,
Играя
на реке,
Да инородец где-то пел
На странном языке.
Суровым пафосом звучал
Неведомый язык
И
пуще сердце надрывал,
Как в бурю чайки крик…
Мы уже сказали выше, что Петр Васильич ужасно завидовал дикому счастью Мыльникова и громко роптал по этому поводу. В самом деле, почему богатство «прикачнулось» дураку, который
пустит его по
ветру, а не ему, Петру Васильичу?.. Сколько одного страху наберется со своей скупкой хищнического золота, а прибыль вся Ястребову. Тут было о чем подумать… И Петр Васильич все думал и думал… Наконец он придумал, что было нужно сделать. Встретив как-то пьяного Мыльникова
на улице, он остановил его и слащаво заговорил...
Слава богу, что он сделал нам это предложение, потому что
ветер, утихнув
на несколько минут, разыгрался
пуще прежнего, и
пуще прежнего закипела Волга, и сами перевозчики сказали, что «оно конечно, доставить можно, да будет маленько страховито; лодка станет нырять, и, пожалуй, господа напугаются».
— Нет, мне, видно, бог уж за вас заплатит! Один он, царь милосердый, все знает и видит, как материнское-то сердце не то чтобы, можно сказать, в постоянной тревоге об вас находится, а еще
пуще того об судьбе вашей сокрушается… Чтобы жили вы, мои дети, в веселостях да в неженье, чтоб и ветром-то
на вас как-нибудь неосторожно не дунуло, чтоб и не посмотрел-то
на вас никто неприветливо…
И, может быть, вся тайна твоей прелести состоит не в возможности все сделать — а в возможности думать, что ты все сделаешь, — состоит именно в том, что ты
пускаешь по
ветру силы, которые ни
на что другое употребить бы не умела, — в том, что каждый из нас не шутя считает себя расточителем, не шутя полагает, что он вправе сказать: «О, что бы я сделал, если б я не потерял времени даром!»
— Ай да Перстень! — вскричали разбойники, — ай да наши! Вишь, зажгли степь,
пустили огонь по
ветру, прямо
на басурманов!
Говоря о колдовстве, она понижала голос до жуткого шёпота, её круглые розовые щёки и полная, налитая жиром шея бледнели, глаза почти закрывались, в словах шелестело что-то безнадёжное и покорное. Она рассказывала, как ведуны вырезывают человечий след и наговорами
на нём сушат кровь человека, как
пускают по
ветру килы [Кила — грыжа — Ред.] и лихорадки
на людей, загоняют под копыта лошадей гвозди, сделанные из гробовой доски, а ночью в стойло приходит мертвец, хозяин гроба, и мучает лошадь, ломая ей ноги.
Её — боялись; говорили, что она знакома с нечистой силой, что ей послушны домовые, стоит захотеть ей, и корова потеряет удой, лошадь начнёт гонять по ночам дедушка, а куры забьют себе зоба. Предполагалось, что она может и
на людей
пускать по
ветру килы, лихорадки, чёрную немочь, сухоту.
Публика загудела. Это была не обычная корзина аэростата, какие я видел
на картинках, а низенькая, круглая, аршина полтора в диаметре и аршин вверх, плетушка из досок от бочек и веревок. Сесть не
на что, загородка по колено. Берг дал знак, крикнул «
пускай», и не успел я опомниться, как шар рванулся сначала в сторону, потом вверх, потом вбок, брошенный
ветром, причем низком корзины чуть-чуть не ударился в трубу дома — и закрутился… Москва тоже крутилась и проваливалась подо мной.
Заметив Боброва, Нина
пустила лошадь галопом. Встречный
ветер заставлял ее придерживать правой рукой перед шляпы и наклонять вниз голову. Поравнявшись с Андреем Ильичем, она сразу осадила лошадь, и та остановилась, нетерпеливо переступая ногами, раздувая широкие, породистые ноздри и звучно перебирая зубами удила, с которых комьями падала пена. От езды у Нины раскраснелось лицо, и волосы, выбившиеся
на висках из-под шляпы, откинулись назад длинными тонкими завитками.
Никто не ждал от него скорого возвращения: все знали очень хорошо, что дядя Аким воспользуется случаем полежать
на печи у соседа и пролежит тем долее и охотнее, что дорога больно худа и
ветер пуще студен. Никто не помышлял о нем вплоть до сумерек; но вот уже и ночь давно наступила, а дядя Аким все еще не возвращался. Погода между тем становилась хуже и хуже; снег, превратившийся в дождь, ручьями лил с кровель и яростно хлестал в окна избы;
ветер дико завывал вокруг дома, потрясая навесы и раскачивая ворота.
— То-то, видно, не по нраву пришлось, что дело их узнано, — отвечал Петр; потом, помолчав, продолжал: — Удивительнее всего, голова, эта бумажка; написано в ней было всего только четыре слова: напади тоска
на душу раба Петра. Как мне ее, братец, один человек прочитал, я встал под
ветром и
пустил ее от себя — так, голова, с версту летела, из глаз-на-ли пропала, а
на землю не падает.
Василий Андреич послушался и
пустил лошадь, как велел Никита. Они ехали так довольно долго. Иногда они выезжали
на оголенные зеленя, и сани гремели по колчам мерзлой земли. Иногда выезжали
на жнивье, то
на озимое, то
на яровое, по которым из-под снега виднелись мотавшиеся от
ветра полыни и соломины; иногда въезжали в глубокий и везде одинаково белый, ровный снег, сверху которого уже ничего не было видно.
Василий Андреич щурился, нагибал голову и разглядывал вешки, но больше
пускал лошадь, надеясь
на нее. И лошадь действительно не сбивалась и шла, поворачивая то вправо, то влево по извилинам дороги, которую она чуяла под ногами, так что, несмотря
на то, что снег сверху усилился и усилился
ветер, вешки продолжали быть видны то справа, то слева.
Зима была вялая, без морозов, с мокрым снегом; под Крещенье, например, всю ночь
ветер жалобно выл по-осеннему и текло с крыш, а утром во время водосвятия полиция не
пускала никого
на реку, так как, говорили, лед надулся и потемнел.
Они понимают, конечно, что этой цели не достигнут, если дитя умрёт, и вследствие этого стараются предохранить его от смерти, т. е. не
пускают бегать и резвиться, берегут от простуды и сквозного
ветра, кутают, держат
на медицинской диэте, и т. п.
Шаблова (заглянув в печь). Прогорели совсем дрова, хоть закрывать, так в ту ж пору. Угару бы не было! Ну, да ведь голова-то своя, а за дрова деньги плачены. Что тепло-то
на ветер пускать! Аль погодить? Кого это бог несет? Какая-то женщина, да словно как незнакомая. Отпереть пойти. (Идет в переднюю и отпирает.)
Фельдшер вышел
на двор поглядеть: как бы не уехал Калашников
на его лошади. Метель всё еще продолжалась. Белые облака, цепляясь своими длинными хвостами за бурьян и кусты, носились по двору, а по ту сторону забора, в поле, великаны в белых саванах с широкими рукавами кружились и падали, и опять поднимались, чтобы махать руками и драться. А ветер-то,
ветер! Голые березки и вишни, не вынося его грубых ласок, низко гнулись к земле и плакали: «Боже, за какой грех ты прикрепил нас к земле и не
пускаешь на волю?»
— Клеплют больше старых бобылок; и точно-с: превредные! Иную и не узнаешь, а она делает что хочешь: и тоску
на человека наведет или так, примерно, чтобы мужчина к женщине или женщина к мужчине пристрастие имели, — все в ее власти; и не то, чтобы в пище или питье что-нибудь дала, а только по
ветру пустит —
на пять тысяч верст может действовать.
— Либо при́тку [Притка — посредством порчи напущенная болезнь с обмороками, беспричинными рыданиями и истерическими припадками.] по́
ветру на нее
пустили, либо след ее из земли вынули».
Нужно прийти, вырвать его из этого темного, вонючего угла,
пустить бегать в поле, под горячее солнце,
на вольный
ветер, и легкие его развернутся, сердце окрепнет, кровь станет алою и горячею.
Свяжут крест из двух лучин и кругом креста обвяжут еще четыре лучины.
На все наклеят бумаги. К одному концу привяжут мочальный хвост, а к другому привяжут длинную бечевку, и выйдет змей. Потом возьмут змей, разбегутся
на ветер и
пустят.
Ветер подхватит змей, занесет его высоко в небо. И змей подрагивает, и гудит, и рвется, и поворачивается, и развевается мочальным хвостом.
— Женится — переменится, — молвил Патап Максимыч. — А он уж и теперь совсем переменился. Нельзя узнать супротив прошлого года, как мы в Комарове с ним пировали. Тогда у него в самом деле только проказы да озорство
на уме были, а теперь парень совсем выровнялся… А чтоб он женины деньги нá
ветер пустил, этому я в жизнь не поверю. Сколько за ним ни примечал, видится, что из него выйдет добрый, хороший хозяин, и не то чтоб сорить денежками, а станет беречь да копить их.
Его жена не бросила его
на произвол
ветров, как поступила танцовщица, восприсоединившая к своему имени фамилию Бабиневича, и даже не отпустила его по оброку, как
пустила своего князя-правоведа Казимира Швернотская: нет, Висленев был оставлен
на барщине.
— Живут-с? Да, с ними живут и маются и век свой губят. Из человека сила богатырь вышел бы, а кисейный рукав его
на ветер пустит, и ученые люди вроде вас это оправдывают: «Женщина, женщина!» говорят. «Женщины несчастные, их надо во всем оправдывать».
Любовь к Лизе, как прилив и отлив моря, то набегала
на его сердце бурными, кипучими волнами, то успокаивалась
на мысли, что если она к нему равнодушна, так он
пустит свои горячие надежды по
ветру и по-прежнему обратится к одним заботам о благосостоянии матери и сестер.