Неточные совпадения
— Она за этой дверью; только я сам нынче напрасно хотел ее видеть: сидит в
углу, закутавшись в покрывало, не говорит и не смотрит: пуглива, как дикая серна. Я нанял нашу духанщицу: она знает по-татарски, будет
ходить за нею и приучит ее
к мысли, что она моя, потому что она никому не будет принадлежать, кроме меня, — прибавил он, ударив кулаком по столу. Я и в этом согласился… Что прикажете делать? Есть люди, с которыми непременно должно соглашаться.
Какое ни придумай имя, уж непременно найдется в каком-нибудь
углу нашего государства, благо велико, кто-нибудь, носящий его, и непременно рассердится не на живот, а на смерть, станет говорить, что автор нарочно приезжал секретно, с тем чтобы выведать все, что он такое сам, и в каком тулупчике
ходит, и
к какой Аграфене Ивановне наведывается, и что любит покушать.
Чиновники на это ничего не отвечали, один из них только тыкнул пальцем в
угол комнаты, где сидел за столом какой-то старик, перемечавший какие-то бумаги. Чичиков и Манилов
прошли промеж столами прямо
к нему. Старик занимался очень внимательно.
Не довольствуясь сим, он
ходил еще каждый день по улицам своей деревни, заглядывал под мостики, под перекладины и все, что ни попадалось ему: старая подошва, бабья тряпка, железный гвоздь, глиняный черепок, — все тащил
к себе и складывал в ту кучу, которую Чичиков заметил в
углу комнаты.
Маленькая горенка с маленькими окнами, не отворявшимися ни в зиму, ни в лето, отец, больной человек, в длинном сюртуке на мерлушках и в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший,
ходя по комнате, и плевавший в стоявшую в
углу песочницу, вечное сиденье на лавке, с пером в руках, чернилами на пальцах и даже на губах, вечная пропись перед глазами: «не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце»; вечный шарк и шлепанье по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал
к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.
Авдотья Романовна то садилась
к столу и внимательно вслушивалась, то вставала опять и начинала
ходить, по обыкновению своему, из
угла в
угол, скрестив руки, сжав губы, изредка делая свой вопрос, не прерывая ходьбы, задумываясь.
Илья. Пополам перегнуло набок, coвсeм
углом, так глаголем и
ходит… другая неделя… ах, беда! Теперь в хоре всякий лишний человек дорого стоит, а без тенора как быть!
К дохтору
ходил, дохтор и говорит: «Через неделю, через две отпустит, опять прямой будешь». А нам теперь его надо.
Клим остался с таким ощущением, точно он не мог понять, кипятком или холодной водой облили его? Шагая по комнате, он пытался свести все слова, все крики Лютова
к одной фразе. Это — не удавалось, хотя слова «удирай», «уезжай» звучали убедительнее всех других. Он встал у окна, прислонясь лбом
к холодному стеклу. На улице было пустынно, только какая-то женщина, согнувшись,
ходила по черному кругу на месте костра, собирая
угли в корзинку.
— Вот что! — воскликнула женщина удивленно или испуганно,
прошла в
угол к овальному зеркалу и оттуда, поправляя прическу, сказала как будто весело: — Боялся не того, что зарубит солдат, а что за еврея принял. Это — он! Ах… аристократишка!
Изредка являлся Томилин, он
проходил по двору медленно, торжественным шагом, не глядя в окна Самгиных; войдя
к писателю, молча жал руки людей и садился в
угол у печки, наклонив голову, прислушиваясь
к спорам, песням.
Посмотря вслед ему, Клим
прошел в буфет, сел в
угол,
к столу.
Вдруг ему стало так легко, весело; он начал
ходить из
угла в
угол, даже пощелкивал тихонько пальцами, чуть не закричал от радости, подошел
к двери Ольги и тихо позвал ее веселым голосом...
Может быть, Илюша уж давно замечает и понимает, что говорят и делают при нем: как батюшка его, в плисовых панталонах, в коричневой суконной ваточной куртке, день-деньской только и знает, что
ходит из
угла в
угол, заложив руки назад, нюхает табак и сморкается, а матушка переходит от кофе
к чаю, от чая
к обеду; что родитель и не вздумает никогда поверить, сколько копен скошено или сжато, и взыскать за упущение, а подай-ко ему не скоро носовой платок, он накричит о беспорядках и поставит вверх дном весь дом.
Козлов по-вчерашнему
ходил, пошатываясь, как пьяный, из
угла в
угол, угрюмо молчал с неблизкими и обнаруживал тоску только при Райском, слабел и падал духом, жалуясь тихим ропотом, и все вслушивался в каждый проезжавший экипаж по улице, подходил
к дверям в волнении и возвращался в отчаянии.
А его резали ножом, голова у него горела. Он вскочил и
ходил с своей картиной в голове по комнате, бросаясь почти в исступлении во все
углы, не помня себя, не зная, что он делает. Он вышел
к хозяйке, спросил,
ходил ли доктор, которому он поручил ее.
— Леонтья я перевезу
к себе: там он будет как в своей семье, — продолжал Райский, — и если горе не
пройдет, то он и останется навсегда в тихом
углу…
Он отворачивался от нее, старался заговорить о Леонтье, о его занятиях,
ходил из
угла в
угол и десять раз подходил
к двери, чтоб уйти, но чувствовал, что это не легко сделать.
Умер у бабы сын, мать отстала от работы, сидела в
углу как убитая, Марфенька каждый день
ходила к ней и сидела часа по два, глядя на нее, и приходила домой с распухшими от слез глазами.
Пройдя раза два взад и вперед за
углом дома и попав несколько paз ногою в лужу, Нехлюдов опять подошел
к окну девичьей.
«Знаю я, говорю, Никитушка, где ж ему и быть, коль не у Господа и Бога, только здесь-то, с нами-то его теперь, Никитушка, нет, подле-то, вот как прежде сидел!» И хотя бы я только взглянула на него лишь разочек, только один разочек на него мне бы опять поглядеть, и не подошла бы
к нему, не промолвила, в
углу бы притаилась, только бы минуточку едину повидать, послыхать его, как он играет на дворе, придет, бывало, крикнет своим голосочком: «Мамка, где ты?» Только б услыхать-то мне, как он по комнате своими ножками
пройдет разик, всего бы только разик, ножками-то своими тук-тук, да так часто, часто, помню, как, бывало, бежит ко мне, кричит да смеется, только б я его ножки-то услышала, услышала бы, признала!
27 сентября было посвящено осмотру реки Найны, почему-то названной на морских картах Яходеи-Санка. Река эта длиной 20 км; истоки ее находятся в горах Карту, о которых будет сказано ниже. Сначала Найна течет с севера на юг, потом поворачивает
к юго-востоку и последние 10 км течет
к морю в широтном направлении. В
углу, где река делает поворот, находится зверовая фанза. Отсюда прямо на запад идет та тропа, по которой
прошел А.И. Мерзляков со своим отрядом.
С перевала мы спустились
к реке Папигоузе, получившей свое название от двух китайских слов: «папи» — то есть береста, и «гоуз» — долинка [Или «река, по которой много леса».]. Речка эта принимает в себя справа и слева два горных ручья. От места слияния их начинается река Синанца, что значит — Юго-западный приток. Дальше долина заметно расширяется и идет по отношению
к Сихотэ-Алиню под
углом в 10°.
Пройдя по ней 4 км, мы стали биваком на берегу реки.
В деревнях и маленьких городках у станционных смотрителей есть комната для проезжих. В больших городах все останавливаются в гостиницах, и у смотрителей нет ничего для проезжающих. Меня привели в почтовую канцелярию. Станционный смотритель показал мне свою комнату; в ней были дети и женщины, больной старик не
сходил с постели, — мне решительно не было
угла переодеться. Я написал письмо
к жандармскому генералу и просил его отвести комнату где-нибудь, для того чтоб обогреться и высушить платье.
Он вошел, затворил дверь, молча посмотрел на меня и тихо
прошел в
угол к тому столу, который стоит почти под самою лампадкой.
— Штой-то, Ефим Андреич, не на пасынков нам добра-то копить. Слава богу, хватит и смотрительского жалованья… Да и по чужим
углам на старости лет муторно жить. Вон курицы у нас, и те точно сироты бродят… Переехали бы
к себе в дом, я телочку бы стала выкармливать… На тебя-то глядеть, так сердечушко все изболелось! Сам не свой
ходишь, по ночам вздыхаешь… Долго ли человеку известись!
Всех баб Артем набрал до десятка и повел их через Самосадку
к месту крушения коломенок, под боец Горюн. От Самосадки нужно было
пройти тропами верст пятьдесят, и в проводники Артем взял Мосея Мухина, который сейчас на пристани болтался без дела, — страдовал в горах брат Егор, куренные дрова только еще рубили, и жигаль Мосей отдыхал. Его страда была осенью, когда складывали кучонки и жгли
уголь. Места Мосей знал по всей Каменке верст на двести и повел «сушилок» никому не известными тропами.
Был серый час; Лиза сидела в уголке дивана; Евгения Петровна скорыми шагами
ходила из
угла в
угол комнаты, потом остановилась у фортепиано, села и, взяв два полные аккорда, запела «Плач Ярославны»,
к которому сама очень удачно подобрала голос и музыку.
После чего достали сейчас же огромную слегу, и на крыше моленной очутились мгновенно взлезшие по
углу ее плотники; не
прошло и четверти часа, как они слегу эту установили на крыше в наклонном положении, а с земли конец ее подперли другою слегою;
к этой наклонной слеге они привязали колокол веревками, перерубили потом его прежние перекладины, колокол сейчас же закачался, зазвенел и вслед за тем начал тихо опускаться по наклонной слеге, продолжая по временам прозванивать.
Каждый раз он прямо
проходил в
угол к печке и там садился на стул.
Я не отвечал ему; он попросил у меня табаку. Чтобы отвязаться от него (
к тому же нетерпение меня мучило), я сделал несколько шагов
к тому направлению, куда удалился отец; потом
прошел переулочек до конца, повернул за
угол и остановился. На улице, в сорока шагах от меня, пред раскрытым окном деревянного домика, спиной ко мне стоял мой отец; он опирался грудью на оконницу, а в домике, до половины скрытая занавеской, сидела женщина в темном платье и разговаривала с отцом; эта женщина была Зинаида.
Луша, пошатываясь, вышла из комнаты,
прошла через веранду и в каком-то тумане побрела
к своему нищенскому
углу.
Она
прошла к тому
углу сцены, где были свалены старые декорации, и сделала знак Братковскому, чтобы он шел за ней.
И вдруг почувствовала, что ноги у нее дрогнули, отяжелели, точно примерзли
к земле, — из-за
угла тюрьмы спешно, как всегда
ходят фонарщики, вышел сутулый человек с лестницей на плече.
А Назанский все
ходил по комнате и говорил, не глядя на Ромашова, точно обращаясь
к стенам и
к углам комнаты...
Он все
ходил взад и вперед и по временам делал убедительные жесты, обращаясь, впрочем, не
к Ромашову, а
к двум противоположным
углам, до которых по очереди доходил.
Обезумевший Калинович бросился
к ней и, схватив ее за руки, начал ощупывать, как бы желая убедиться, не привидение ли это, а потом между ними
прошла та немая сцена неожиданных и радостных свиданий, где избыток чувств не находит даже слов. Настенька, сама не зная, что делает, снимала с себя бурнус, шляпку и раскладывала все это по разным
углам, а Калинович только глядел на нее.
Он ничего не сказал мне, но долго молча
ходил по комнате, изредка поглядывая на меня с тем же просящим прощения выражением, потом достал из стола тетрадь, записал что-то в нее, снял сюртук, тщательно сложил его, подошел
к углу, где висел образ, сложил на груди свои большие белые руки и стал молиться.
— Наняли квартиру, сидят по
углам, ни сами в гости не
ходят, ни
к себе не принимают — и думают, что так-таки никто их и не отгадает! Ах-ах-ах!
В виде особенной милости за то, что она «за братцем в последние минуты
ходила», Иудушка отделил ей
угол в избе, где вообще ютились оставшиеся, по упразднении крепостного права, заслуженные дворовые. Там Улитушка окончательно смирилась, так что когда Порфирий Владимирыч облюбовал Евпраксеюшку, то она не только не выказала никакой строптивости, но даже первая пришла
к «бариновой сударке» на поклон и поцеловала ее в плечико.
Гораздо больше нравился мне октавист Митропольский; являясь в трактир, он
проходил в
угол походкой человека, несущего большую тяжесть, отодвигал стул пинком ноги и садился, раскладывая локти по столу, положив на ладони большую, мохнатую голову. Молча выпив две-три рюмки, он гулко крякал; все, вздрогнув, повертывались
к нему, а он, упираясь подбородком в ладони, вызывающе смотрел на людей; грива нечесаных волос дико осыпала его опухшее, бурое лицо.
Саша
прошел за
угол,
к забору, с улицы, остановился под липой и, выкатив глаза, поглядел в мутные окна соседнего дома. Присел на корточки, разгреб руками кучу листьев, — обнаружился толстый корень и около него два кирпича, глубоко вдавленные в землю. Он приподнял их — под ними оказался кусок кровельного железа, под железом — квадратная дощечка, наконец предо мною открылась большая дыра, уходя под корень.
Матвей попробовал вернуться. Он еще не понимал хорошенько, что такое с ним случилось, но сердце у него застучало в груди, а потом начало как будто падать. Улица, на которой он стоял, была точь-в-точь такая, как и та, где был дом старой барыни. Только занавески в окнах были опущены на правой стороне, а тени от домов тянулись на левой. Он
прошел квартал, постоял у другого
угла, оглянулся, вернулся опять и начал тихо удаляться, все оглядываясь, точно его тянуло
к месту или на ногах у него были пудовые гири.
Генерал не спал всю ночь,
ходил из
угла в
угол и стонал… В третьем часу утра он вышел из дому и постучался в окно
к приказчику.
Так думала, так чувствовала бедная женщина,
ходя из
угла в
угол по своей спальне, куда ушла она после обеда и где дожидалась мужа, которого на дороге задержала мать, позвав
к себе в комнату.
Стояло великопостное время; я был тогда, как говорю вам, юноша теплый и умиленный, а притом же потеря матушки была еще насвеже, и я очень часто
ходил в одну домовую церковь и молился там и пресладко, и преискренно. Начинаю говеть и уж отгавливаюсь — совсем собираюсь подходить
к исповеди, как вдруг, словно из театрального люка, выростает предо мною в темном
угле церкви господин Постельников и просит у меня христианского прощения, если он чем-нибудь меня обидел.
Гордей Евстратыч
ходил из
угла в
угол по горнице с недовольным, надутым лицом; ему не нравилось, что старуха отнеслась как будто с недоверием
к его жилке, хотя, с другой стороны, ему было бы так же неприятно, если бы она сразу согласилась с ним, не обсудив дела со всех сторон.
— Батюшка, Глеб Савиныч! — воскликнул дядя Аким, приподнимаясь с места. — Выслушай только, что я скажу тебе… Веришь ты в бога… Вот перед образом зарок дам, — примолвил он, быстро поворачиваясь
к красному
углу и принимаясь креститься, — вот накажи меня господь всякими болестями, разрази меня на месте, отсохни мои руки и ноги, коли в чем тебя ослушаюсь! Что велишь — сработаю, куда пошлешь —
схожу; слова супротивного не услышишь! Будь отцом родным, заставь за себя вечно бога молить!..
— Постой тут, Гаврик, — сказала девушка и, оставив брата у двери,
прошла в комнату. Лунёв толкнул
к ней табурет. Она села. Павел ушёл в магазин, Маша пугливо жалась в
углу около печи, а Лунёв неподвижно стоял в двух шагах пред девушкой и всё не мог начать разговора.
К сумеркам Долинский, значительно успокоенный, снова долго
ходил из
угла в
угол по зале.
Архар отправился
к попу, а Рогожин, сверх всякого ожидания, в одну минуту оделся и, войдя шатающимися от слабости ногами в избу Архара, прямо, держась рукою стены,
прошел в
угол, где сидела за своею прялкой его Дульцинея, и, поддержанный ее рукою, сел возле нее и проговорил...