Неточные совпадения
Читая эти письма, Грустилов приходил в необычайное волнение. С одной стороны, природная склонность к апатии, с другой,
страх чертей — все это производило в его голове какой-то неслыханный сумбур, среди которого он путался в самых противоречивых предположениях и мероприятиях. Одно казалось ясным: что он тогда только будет благополучен, когда глуповцы поголовно станут ходить ко всенощной и когда инспектором-наблюдателем всех глуповских училищ будет назначен Парамоша.
Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право,
страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
Я шлюсь на вас, мои поэты;
Не правда ль: милые предметы,
Которым, за свои грехи,
Писали втайне вы стихи,
Которым сердце посвящали,
Не все ли, русским языком
Владея слабо и с трудом,
Его так мило искажали,
И в их устах язык чужой
Не обратился ли в родной?
Бывало, стоишь, стоишь в углу, так что колени и спина заболят, и думаешь: «Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть на мягком кресле и
читать свою гидростатику, — а каково мне?» — и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку со стены; но если вдруг упадет с шумом слишком большой кусок на землю — право, один
страх хуже всякого наказания.
— Ах, ma bonne tante, — кинув быстрый взгляд на папа, добреньким голоском отвечала княгиня, — я знаю, какого вы мнения на этот счет; но позвольте мне в этом одном с вами не согласиться: сколько я ни думала, сколько ни
читала, ни советовалась об этом предмете, все-таки опыт привел меня к тому, что я убедилась в необходимости действовать на детей
страхом.
— Я очень люблю все такое.
Читать — не люблю, а слушать готова всегда. Я —
страх люблю. Приятно, когда мураши под кожей бегают. Ну, еще что-нибудь расскажите.
Да, курносенькие прячутся, дрожат от холода, а может быть, от
страха в каменных колодцах дворов; а на окраинах города, вероятно, уже
читают воззвание Гапона...
— Да, ты — не из тех рыб, которые ловятся на блесну! Я — тоже не из них. Томилин, разумеется, каталог книг, которые никто не
читает, и самодовольный идиот. Пророчествует — со
страха, как все пророки. Ну и — к черту его!
На лице у ней он успел
прочесть первые, робкие лучи жизни, мимолетные проблески нетерпения, потом тревоги,
страха и, наконец, добился вызвать какое-то волнение, может быть, бессознательную жажду любви.
На лице ее появлялось, для тех, кто умеет
читать лица, и проницательная догадка, и умиление, и
страх, и жалость.
Этот атлет по росту и силе, по-видимому не ведающий никаких
страхов и опасностей здоровяк, робел перед красивой, слабой девочкой, жался от ее взглядов в угол, взвешивал свои слова при ней, очевидно сдерживал движения, караулил ее взгляд, не
прочтет ли в нем какого-нибудь желания, боялся, не сказать бы чего-нибудь неловко, не промахнуться, не показаться неуклюжим.
— Я не хочу
читать, — в
страхе говорит Вера Павловна; она еще не разобрала, что написано на этих новых строках, но ей уже страшно.
Кажется, чего бы лучше: воспитана девушка «в
страхе да в добродетели», по словам Русакова, дурных книг не
читала, людей почти вовсе не видела, выход имела только в церковь божию, вольнодумных мыслей о непочтении к старшим и о правах сердца не могла ниоткуда набраться, от претензий на личную самостоятельность была далека, как от мысли — поступить в военную службу…
Страх смерти, около которой Павел был весьма недалеко, развил снова в нем религиозное чувство. Он беспрестанно, лежа на постели, молился и
читал евангелие. Полковника это радовало.
Анна Андреевна рассказывала мне, что он воротился домой в таком волнении и расстройстве, что даже слег. С ней был очень нежен, но на расспросы ее отвечал мало, и видно было, что он чего-то ждал с лихорадочным нетерпением. На другое утро пришло по городской почте письмо;
прочтя его, он вскрикнул и схватил себя за голову. Анна Андреевна обмерла от
страха. Но он тотчас же схватил шляпу, палку и выбежал вон.
Не знаю, может быть, я думала, что, научившись всему, что он знал, буду достойнее его дружбы, Я бросилась к первой полке; не думая, не останавливаясь, схватила в руки первый попавшийся запыленный, старый том и, краснея, бледнея, дрожа от волнения и
страха, утащила к себе краденую книгу, решившись
прочесть ее ночью, у ночника, когда заснет матушка.
Прочитав эти довольно темные изречения, Егор Егорыч затрепетал, так как изречения совпадали с его собственным необъяснимым
страхом, и забормотал про себя: «Что же это такое, болтовня обезумевшей старухи или пророчество и должный удар в мою совесть?
Он
прочел в лице Елены
страх и беспокойство.
— Оборони бог, родимые! Коней можно привязать, чтоб не ели травы; одну ночку не беда, и так простоят! А вас, государи, прошу покорно, уважьте мою камору; нет в ней ни сена, ни соломы, земля голая. Здесь не то, что постоялый двор. Вот только, как будете спать ложиться, так не забудьте перед сном
прочитать молитву от ночного
страха… оно здесь нечисто!
За Вяземским подошли поочередно несколько опричников. Они все кланялись, большим обычаем, в землю и потом целовали Елену; но Дружина Андреевич ничего не мог
прочесть на лице жены своей, кроме беспокойства. Несколько раз длинные ресницы ее подымались, и взор, казалось, со
страхом искал кого-то между гостями.
«Я вас нашел, но не хотели вы
Признаться». Скромность кстати чрезвычайно.
«Вы правы… чтό страшней молвы?
Подслушать нас могли б случайно.
Так не презрение, но
страхПрочел я в ваших пламенных глазах.
Вы тайны любите — и это будет тайной!
Но я скорей умру, чем откажусь от вас».
— Какая там публика чуткая! Как далеко провинция опередила Москву… Меня особенно поразило: в дивертисменте меня заставили бисировать до усталости.
Прочла мое любимое «Вперед без
страха и сомненья». Это вы мне в книжку написали, храню…
Она еще
прочла плещеевское «Вперед без
страха и сомненья»…
Как бы заранее предчувствуя что-то недоброе, князь с некоторым
страхом распечатал это письмо и
прочел его.
Чтобы отогнать
страх, мне захотелось
прочитать молитву, но вдруг в середине ее замешалось постороннее слово, другое…
— А
страх, что будет там, «в безвестной стороне, откуда нет возврата, нет пришлецов»?.. —
прочитал ей Бегушев тираду из «Гамлета».
Читая серьезные статьи, я чувствую точно такой же неопределенный
страх.
Он со
страху закрыл глаза и громко
читал канон преподобному Прокопию: точно сама земля разверзлась и поглощала его грешное дьячковское тело черной пастью.
Канон угодника святого
Спешит он в
страхе прочитать,
Чтоб наважденье духа злого
От грешной мысли отогнать...
Я кое-что
читал о русском народе, о его артельности, социальности, о мягкой, широкой, отзывчивой на добро его душе, но гораздо больше я знал народ непосредственно, с десяти лет живя за свой
страх, вне внушений семьи и школы. Большей частью мои личные впечатления как будто хорошо сливались с прочитанным: да, люди любят добро, ценят его, мечтают о нем и всегда ждут, что вот оно явится откуда-то и обласкает, осветит суровую, темную жизнь.
— Я тогда к нему иду, — начала она через минуту, переводя дух. — Иной раз он просто своими словами меня заговаривает, другой раз берет свою книгу, самую большую, и
читает надо мной. Он все грозное, суровое такое
читает! Я не знаю, что, и понимаю не всякое слово; но меня берет
страх, и когда я вслушиваюсь в его голос, то словно это не он говорит, а кто-то другой, недобрый, кого ничем не умягчишь, ничем не замолишь, и тяжело-тяжело станет на сердце, горит оно… Тяжелей, чем когда начиналась тоска!
Она идет прямо к нему. В
страхе очертил он около себя круг. С усилием начал
читать молитвы и произносить заклинания, которым научил его один монах, видевший всю жизнь свою ведьм и нечистых духов.
Одни, обезумевшие от
страха, судорожно хохотали, кричали и плакали, два-три человека громко
читали молитвы по-латыни, третьи, бледные, стиснув зубы, с гордостью смотрели на палачей.
Но верный родине моей
Не отверну теперь очей,
Хоть ты б желал, изменник-лях,
Прочесть в них близкой смерти
страх,
И сожаленье и печаль…
Н. И. Миллер всегда был страстный читатель, и потому он не скучал, а
читал и не замечал, как уплывала ночь; но вдруг, в исходе второго часа ночи, его встревожило ужасное беспокойство: пред ним является разводный унтер-офицер и, весь бледный, объятый
страхом, лепечет скороговоркой...
Генерал вышел из амбразуры, присел к столу и начал
читать. Он
читал протокол про себя, не обнаруживая ни
страха, ни сомнений, и затем непосредственно обратился с громким и твердым вопросом к спасенному...
Она его всем своим холодным корпусом замещала, и я с особой усладой тайного узнавания прижималась к ней стриженым, горячим от лета, затылком,
читая Валерии вслух запрещенные матерью и поэтому Валерией разрешенные — в руки данные — «Мертвые Души», до которых — мертвецов и душ — так никогда и не дочиталась, ибо в последнюю секунду, когда вот-вот должны были появиться — и мертвецы и души — как нарочно слышался шаг матери (кстати, она так никогда и не вошла, а всегда только, в нужную минуту — как по заводу — проходила) — и я, обмирая от совсем уже другого — живого
страха, пихала огромную книгу под кровать (ту!).
— Да, матушка, едино Божие милосердие сохранило нас от погибели, — отозвался Василий Борисыч. — Грешный человек, совсем в жизни отчаялся. «Восскорбех печалию моей и смутихся… Сердце мое смутися во мне,
страх смерти нападе на мя, болезнь и трепет прииде на мя… но к Богу воззвах, и Господь услыша мя». Все, матушка, этот самый — пятьдесят четвертый псалом я
читал… И услышал Господь грешный вопль мой!..
— От сряща беса полуденного, — строго сказал Пантелей. — Его, окаянного, дело, по всему видно. От него и
страхи нощные бывают, и вещь, во тьме преходящая, и стрела, летящая во дни… Ты, Алексеюшка, вражьему искушению не поддавайся.
Читай двенадцату кафизму, а нет, хоть один псалом «Живый в помощи вышнего», да молись преподобному Нифонту о прогнании лукавых духов… И отступится от тебя бес полуденный… Это он шептал, и теперь он же смущает тебя… Гони его прочь — молись…
Княгиня ж ко грамоте тайной печать
Под многим привесила
страхом,
И вслух её строки Канут
прочитатьВелит двум досужим монахам.
Черный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и
страх.
Черный, человек
Черный, черный…
Но стыд за свое малодушие заставляет молодого лейтенанта пересилить свой
страх. Ему кажется, что и капитан и старый штурман видят, что он трусит, и
читают его мысли, недостойные флотского офицера. И он принимает позу бесстрашного моряка, который ничего не боится, и, обращаясь к старому штурману, стоящему рядом с капитаном, с напускной веселостью говорит...
У меня же грамотных из них достаточно — пущай их
читают, авось будут посмирнее, ежели страх-от Господень познают…
Ее любимица Любочка с Вассой Сидоровой и с малюткой Чурковой
прочли «Лесного царя», причем болезненная, слабенькая Оля Чуркова для своих восьми лет прекрасно изобразила волнение и
страх больного мальчика, сына путника. Баронесса расцеловала, одобрив и это трио. Потом благодарила сияющую тетю Лелю за ее плодотворные занятия с малютками.
— Mais oui, mais comment donc, mais sans doute, maman… [Ну, конечно, ну как же можно, ну без сомнения, мама… (франц.)] то есть нет, maman… я никому не обещал, — пролепетал я, краснея и тупя в стол глаза, со
страхом, что моя мать
прочтет в них беспощадный мой позор и бесчестие.
Я со
страхом остановилась у двери, трижды торопливо
прочла: «Господи, помяни царя Давида и всю кротость его!» — как меня учила няня делать в трудные минуты жизни — и постучала в дверь с вопросом: «Puis-je entrer» (могу войти)?
Мне было невыразимо жутко. Я натягивала одеяло на голову, чтоб ничего не слышать и не видеть,
читала до трех раз «Да воскреснет Бог», но все-таки не выдержала и улеглась спать на одну постель с Ниной, где тотчас же, несмотря ни на какие
страхи, уснула как убитая.
Саня слушала все еще под впечатлением того, чт/о было под столом между нею и землемером. Она понимала, про какого рода вещи рассказывал Николай Никанорыч. Разумеется, для нее это не в диковинку… И
читать приводилось… французские книжки, и даже слышать от подруг. Нынче у всех метрески… Кокоток развелось —
страх сколько. На них разоряются. Говорили ей даже в институте про мужей, которые пользуются от этого.
Только когда
прочли уже восьмое евангелие, он почувствовал, что ослабел у него голос, даже кашля не было слышно, сильно разболелась голова, и стал беспокоить
страх, что он вот-вот упадет.
Так вот. Раз задали нам сочинение: «Влияние географических условий на характер народа». Совершенно случайно, не помню как, натолкнулся я в папиной библиотеке на Бокля, раскрыл книгу и увидел главу: «Влияние физических законов». Как раз мне на тему. Принес к себе, со
страхом попробовал
читать: все равно ничего не пойму! Ведь — Бокль!
К ночи началась суета, поднимающаяся в доме богатой покойницы… Но Евлампий Григорьевич с суеверным
страхом заперся у себя в кабинете. Он чувствовал еще обиду напутственных слов своей жены. Вот снесут ее на кладбище, и тогда он будет сам себе господин и покажет всему городу, на что он способен и без всяких помочей… Еще несколько дней — и его брошюра готова,
прочтут ее и увидят,"каков он есть человек"!