Неточные совпадения
— А кто это сказывал? А вы бы, батюшка, наплевали в глаза тому, который это сказывал! Он, пересмешник, видно, хотел пошутить над вами. Вот, бают, тысячи душ, а поди-тка сосчитай, а и ничего не начтешь! Последние три
года проклятая горячка выморила у меня здоровенный куш мужиков.
— Тому
лет двадцать как нас из полка перевели сюда, и не приведи господи, как я боялась
проклятых этих нехристей!
— Смела ли Маша? — отвечала ее мать. — Нет, Маша трусиха. До сих пор не может слышать выстрела из ружья: так и затрепещется. А как тому два
года Иван Кузмич выдумал в мои именины палить из нашей пушки, так она, моя голубушка, чуть со страха на тот свет не отправилась. С тех пор уж и не палим из
проклятой пушки.
Я в двадцать
лет жизни не научился бы столькому, сколько узнал в эту
проклятую ночь!..
— А и убирайся откуда приехал! Велю тебя сейчас прогнать, и прогонят! — крикнула в исступлении Грушенька. — Дура, дура была я, что пять
лет себя мучила! Да и не за него себя мучила вовсе, я со злобы себя мучила! Да и не он это вовсе! Разве он был такой? Это отец его какой-то! Это где ты парик-то себе заказал? Тот был сокол, а это селезень. Тот смеялся и мне песни пел… А я-то, я-то пять
лет слезами заливалась,
проклятая я дура, низкая я, бесстыжая!
— В тысячу… этих
проклятых названий
годов, хоть убей, не выговорю; ну,
году, комиссару [Земские комиссары тогда ведали сбором податей, поставкой рекрутов, путями сообщения, полицией.] тогдашнему Ледачемудан был приказ выбрать из козаков такого, который бы был посмышленее всех.
Того же
году все побросали землянки свои и перебрались в село; но и там, однако ж, не было покою от
проклятого Басаврюка.
Всю жизнь, с детских
лет, меня мучают «
проклятые вопросы», которые Достоевский считал столь характерными для «русских мальчиков».
Решительно нет ничего; но я сам, рассуждающий теперь так спокойно и благоразумно, очень помню, что в старые
годы страстно любил стрельбу в узерк и, несмотря на беспрерывный ненастный дождь, от которого часто сырел на полке порох, несмотря на
проклятые вспышки (ружья были тогда с кремнями), которые приводили меня в отчаяние, целые дни, правда очень короткие, от зари до зари, не пивши, не евши, мокрый до костей, десятки верст исхаживал за побелевшими зайцами… то же делали и другие.
Самое лучшее было забросить эту
проклятую Рублиху, но в переводе это значило загубить свою репутацию, а, продолжая работы, можно было, по меньшей мере, выиграть целый
год времени.
Десять
лет, проведенных в Париже, совершенно переработали уральских дикарей, усвоивших не только внешний вид
проклятых басурман, но и душевный строй.
И так без конца, день за днем, месяцы и
годы, живут они в своих публичных гаремах странной, неправдоподобной жизнью, выброшенные обществом,
проклятые семьей, жертвы общественного темперамента, клоаки для избытка городского сладострастия, оберегательницы семейной чести четыреста глупых, ленивых, истеричных, бесплодных женщин.
Причина медленности моей — никак не душевное мое нерасположение к тебе, а этот
проклятый Петербург, из которого
летом все уезжают.
— Нет, другой
год не пью! Что!.. Черт с ним, надоело: сколько я тоже к этому
проклятому вину ни приноравливался, все думал его сломить, а выходило так, что оно меня побеждало.
Он рассчитывал, что пойдут в ход воспоминания 1789 и 1848
годов, что на сцену выдвинется четвертое сословие в сопровождении целой свиты"
проклятых"вопросов, что борьба партий обострится и все это, вместе взятое, даст ему повод потихоньку да полегоньку разнести по кирпичу очаг европейских беспокойств.
До зловещих часов настоящего, лютого,
проклятого отчаяния лежат впереди еще многие добрые
годы.
— А! Видела я за двадцать
лет много честных девушек, которые через
год, а то и меньше пропадали в этой
проклятой стране… Сначала человек как человек: тихая, скромная, послушная, боится бога, работает и уважает старших. А потом… Смотришь, — начала задирать нос, потом обвешается лентами и тряпками, как ворона в павлиньих перьях, потом прибавляй ей жалованье, потом ей нужен отдых два раза в неделю… А потом уже барыня служи ей, а она хочет сидеть сложа руки…
— Ныне люди пошли — пародия на человеческую породу, — гремел Авиновицкий. — Здоровье пошлостью считают. Немец фуфайку выдумал. Я бы этого немца в каторжные работы послал. Вдруг бы на моего Владимира фуфайку! Да он у меня в деревне все
лето сапог ни разу не надел, а ему — фуфайку! Да он у меня избани на мороз нагишом выбежит, да на снегу поваляется, а ему — фуфайку. Сто плетей
проклятому немцу!
— Ох, пожалуйста, не принимайте меня за дурака! — вскричал я с горячностью. — Но, может быть, вы предубеждены против меня? может быть, вам кто-нибудь на меня насказал? может быть, вы потому, что я там теперь срезался? Но это ничего — уверяю вас. Я сам понимаю, каким я теперь дураком стою перед вами. Не смейтесь, пожалуйста, надо мной! Я не знаю, что говорю… А все это оттого, что мне эти
проклятые двадцать два
года!
— Люблю, — шептал пьяный старик, не выпуская моей руки. — Ах, люблю… Именно хорош этот молодой стыд… эта невинность и девственность просыпающейся мысли. Голубчик, пьяница Селезнев все понимает… да! А только не забудьте, что канатчик-то все-таки повесился. И какая хитрая штука: тут бытие, вившее свою веревку несколько
лет, и тут же небытие, повешенное на этой самой веревке. И притом какая деликатность: пусть теперь другие вьют эту
проклятую веревку… хе-хе!
Право, что-то
проклятое было в этой молодости: как будто она только затем и дана была, чтобы впоследствии, через десять
лет, целым порядком фактов напомнить нам о том, что металось перед нашими глазами и чего мы не видели, что немолчно раздавалось у нас в ушах и чего мы не слышали.
— Эх, братцы, какого человека этот свинец съел: ведь три
года тому назад он не человек — сила был: лошадь одной рукой садиться заставлял, по три свинки [Свинка — четыре пуда свинца.] в третий этаж носил!.. А все свинец копейкинский. Много он нашего брата заел,
проклятый, да и еще заест!..
Спору нет, батюшка, если дело до чего дойдет, то благородное русское дворянство себя покажет — постоит за матушку святую Русь и даже ради Кузнецкого моста французов не помилует; да они-то,
проклятые, успеют у нас накутить в один месяц столько, что и
годами не поправить…
«Какой у вас Петр Федорыч? — писал им отписку келарь Пафнутий. — Царь Петр III помре божиею милостью уже тому время дванадесять
лет… А вы, воры и разбойники, поднимаете дерзновенную руку против ее императорского величества и наследия преподобного Прокопия, иже о Христе юродивого. Сгинете,
проклятые нечестивцы, яко смрад, а мы вас не боимся. В остервенении злобы и огнепальной ярости забыли вы, всескверные, страх божий, а секира уже лежит у корня смоковницы… Тако будет, яко во дни нечестивого Ахава. Буди…»
— Он сам, — отвечал Гаврила Афанасьевич, — на беду мою, отец его во время бунта спас мне жизнь, и чорт меня догадал принять в свой дом
проклятого волченка. Когда, тому два
году, по его просьбе, записали его в полк, Наташа, прощаясь с ним, расплакалась, а он стоял, как окаменелый. Мне показалось это подозрительным, — и я говорил о том сестре. Но с тех пор Наташа о нем не упоминала, а про него не было ни слуху, ни духу. Я думал, она его забыла; ан видно нет. — Решено: она выйдет за арапа.
— Где бросить. Нешто можно это, чтобы бросить… Спахали опять, заборонили, я ружьем пригрозил. Ну, все-таки одолели,
проклятая сила. Главное дело, — заседателя купили. Перевели нас с Пётром Иванычем в другой улус, поближе к городу. Тут ничего, жили
года два…
Вот она, наука-то ваша
проклятая!» Вашей идее обрадуются все балбесы, которые до 15
лет ничему не учатся, но зато — как яблочко румяны, потому что с утра до ночи собак гоняют», и пр., и пр.
— Постой! — сказал на это татарин. — Не надо к старосте. Твой конь, говоришь?.. Ну и бери его!
Проклятая животина! Пятый
год еду на ней, и все как будто ни с места… Пешие люди то и дело обгоняют меня; хорошему татарину даже стыдно.
Вильгельмина Федоровна. Нет, мы другой
год не живем на даче, — Владимиру Иванычу решительно некогда: он по горло завален делами!.. Наград никаких не дают, а дела прибавляют, так что я прошу его даже бросить лучше эту службу
проклятую.
— Поеду я на
лето туда! — говорил он решительно. — Какого черта! Хоть отдохну немного от
проклятого Питера.
— Нет, не волк, медведь: нынешнее
лето из нашей деревни,
проклятой, двух коровок изломал.
Ребенком, в сороковых
годах, я помню еще огромное серое деревянное здание с фальшивыми окнами, намалеванными сажей и охрой, и огороженное чрезвычайно длинным полуразвалившимся забором. Это и была
проклятая усадьба графа Каменского; тут же был и театр. Он приходился где-то так, что был очень хорошо виден с кладбища Троицкой церкви, и потому Любовь Онисимовна, когда, бывало, что-нибудь захочет рассказать, то всегда почти начинала словами...
— Ну его ко псам, окаянного!.. — огрызнулась Марьюшка, — Тошнехонько с
проклятым! Ни то ни се, ни туда ни сюда… И не поймешь от него ничего… Толкует, до того
года, слышь, надо оставить… Когда-де у Самоквасова в приказчиках буду жить — тогда-де, а теперича старых хозяев опасается… Да врет все, непутный, отводит… А ты убивайся!.. Все они бессовестные!.. Над девицей надсмеяться им нипочем… Все едино, что квасу стакан выпить.
— Легко ли дело! В арестантской, бывает, и хорошие господа сидят… Арестантская, брат, это ничего, пустяковое дело, хоть целый
год сидеть могу, а вот ежели острог, то беда. Сказать по правде, я уже раза три в остроге сидел, и нет той недели, чтоб меня в волости не драли… Озлобились все,
проклятые… Собирается общество в Сибирь сослать. Уж и приговор такой составили.
— Лучшего помещения вы нигде не найдете… Мы, видите ли, еще на биваках, так сказать… Ведь всего два с половиной
года, как мы заняли Сайгон, и война еще не окончилась… Эти
проклятые анамиты еще бунтуют… Но наш адмирал Бонар скоро покончит с этими канальями… Скоро, будьте уверены… Через пять-шесть месяцев у нас в Сайгоне будут и хорошие гостиницы, и рестораны, и театры… все, что нужно цивилизованному человеку, а пока у нас все временное…
— А то могу доложить вашей милости, что по нонешнему
году этот товар самый что ни на есть анафемский. Провалиться б ему,
проклятому, ко всем чертям с самим сатаной, — отвечал Корней.
— Опять! Как эти сентиментальные души ищут утешения в словах! Возьмите сигару, сядьте и слушайте. Уже давно мне нужны деньги, очень большие деньги. В моем прошлом, которое вам ни к чему знать, у меня были некоторые… неудачи, раздражавшие меня. Дураки и сентиментальные души, вы понимаете? Моя энергия была схвачена и заперта, как воробей в клетку. Три
года неподвижно сидел я в этой
проклятой щели, подстерегая случая…
—
Проклятое пари! — бормотал старик, в отчаянии хватая себя за голову. — Зачем этот человек не умер? Ему еще сорок
лет. Он возьмет с меня последнее, женится, будет наслаждаться жизнью, играть на бирже, а я, как нищий, буду глядеть с завистью и каждый день слышать от него одну и ту же фразу: «Я обязан вам счастьем моей жизни, позвольте мне помочь вам!» Нет, это слишком! Единственное спасение от банкротства и позора — смерть этого человека!
— Как! — закричал князь, — шестьсот пятьдесят собак и сорок псарей-дармоедов!.. Да ведь эти
проклятые псы столько хлеба съедают, что им на худой конец полтораста бедных людей круглый
год будут сыты. Прошу вас, Сергей Андреич, чтоб сегодня же все собаки до единой были перевешаны. Псарей на месячину, кто хочет идти на заработки — выдать паспорты. Деньги, что шли на псарню, употребите на образование в Заборье отделения Российского библейского общества.
Вот уже
год все мысли во власти этого
проклятого вопроса.
Князь Вадбольский. Заметьте, братцы, уж наш
проклятый скоморох, из какой-нибудь деревушки Подосиновки, изволит щеголять чужестранными словами. Вот какая чума — пример высших! Чай, у нас
лет через сто чумаки в деревнях заговорят на басурманском языке.
— Только бы достать зелья какого ни на есть… Извела бы я ее,
проклятую… Ведь здорова, как лошадь, подлая, даром, что
лет ей уже может за семьдесят.
— Темно… я шел, надеясь на свою память, оступился и полетел. Поделом! Сколько
лет все собирался засыпать
проклятый колодец и все откладывал за недосугом.