Неточные совпадения
«Иисус же, опять скорбя внутренно,
проходит ко гробу. То была
пещера, и камень лежал на ней. Иисус говорит: Отнимите камень. Сестра умершего Марфа говорит ему: господи! уже смердит: ибо четыре дни, как он во гробе».
Они поехали по озеру, около островов, посещали некоторые из них, на одном находили мраморную статую, на другом уединенную
пещеру, на третьем памятник с таинственной надписью, возбуждавшей в Марье Кириловне девическое любопытство, не вполне удовлетворенное учтивыми недомолвками князя; время
прошло незаметно, начало смеркаться.
— Ну, они на Святом озере и есть, Крестовые-то… Три старца на них спасались: Пахомий-постник, да другой старец Пафнутий-болящий, да третий старец Порфирий-страстотерпец, во узилище от никониан раны и напрасную смерть приявший. Вот к ним на могилку народ и
ходит. Под Петров день к отцу Спиридону на могилку идут, а в успенье — на Крестовые. А тут вот, подадимся малым делом, выступит гора Нудиха, а в ней
пещера схимника Паисия. Тоже угодное место…
В этих, барин,
пещерах люди без одежды
ходят, питаются злаками земными, и даже промеж себя редко общание имеют.
Прошли через улицу и вошли в другую, которая показалась приезжим какой-то
пещерой. Дома темные, высокие, выходы из них узкие, да еще в половину домов поверх улицы сделана на столбах настилка, загородившая небо…
Сходят они с Нестором в лавру, в Великую церковь, или на
Пещерах поклонятся останкам древних христианских подвижников, найдут по дороге кого-нибудь немощного или голодного, возьмут его домой, покормят, приютят и утешат.
— Я не знаю ни стыда, ничего… ради любви моей, не
ходи в
пещеру — пойдем далее… это западня… как там темно, как страшно…
Когда же полдень над главою
Горел в лучах, то пленник мой
Сидел в
пещере, где от зною
Он мог сокрыться. Под горой
Ходили табуны. — Лежали
В тени другие пастухи,
В кустах, в траве и близ реки,
В которой жажду утоляли…
И там-то пленник мой глядит:
Как иногда орел летит,
По ветру крылья простирает,
И видя жертвы меж кустов,
Когтьми хватает вдруг, — и вновь
Их с криком кверху поднимает…
Так! думал он, я жертва та,
Котора в пищу им взята.
Все шло хорошо до Зеленого. Кто-то приходит — не то в погребок, не то в
пещеру. «А Зеленый уж там, и сидит он и карты тасует». — «Кто такой Зеленый? — спросила мать, — ну, кто всегда
ходит в зеленом, в охотничьем?» — «Охотник», — равнодушно сказал Андрюша. «Какой охотник?» — наводяще спросила мать.
Пленные англичане, когда побыли там несколько часов, стали задыхаться, — и под конец ночи из них 123 умерло, а остальные вышли еле живые и больные. Сначала в
пещере воздух был хорош; но когда пленные выдышали весь хороший воздух, а нового не
проходило, — сделался дурной воздух, похожий на тот, что был в колодце, и они померли. Отчего делается дурной воздух из хорошего, когда соберутся много людей? Оттого, что люди, когда дышат, то собирают в себя хороший воздух, а выдыхают дурной.
Сто лет тому назад, на войне, индейцы взяли в плен 146 англичан. Их заперли в подземную
пещеру, куда не мог
проходить воздух.
Подле города Неаполя есть одна такая
пещера. В ней дурной воздух всегда стоит внизу на аршин от земли, а выше хороший воздух. Человек будет
ходить по этой
пещере, и ему ничего не сделается; а собака — как войдет, так и задохнется.
Лев от старости не мог уже ловить зверей и задумал хитростию жить: зашел он в
пещеру, лег и притворился больным. Стали
ходить звери его проведывать, и он съедал тех, которые входили к нему в
пещеру. Лисица смекнула дело, стала у входа в
пещеру и говорит: «Что, лев, как можешь?»
По девственным ветвям прыгает большая белка-белянка; при корнях серо-пестрый гад ползает, а ниже, меж водомоин и узких ущелий, в трущобах да в берлогах, да в каменистых
пещерах, вырытых либо водой, либо временем, залегает черный и красноватый медведь, порскает лисица, рыщет волк понурый да
ходит человек бездомный, которого народ знает под общим именем «куклима четырехсторонней губернии», а сам он себя при дознаньях показывает спокойно и просто «Иваном родства непомнящим».
Наступили и
прошли Рождество, Крещение, Сретенье и наконец дождались Благовещенья, а с этим в срединной России совершенно весенним праздником стало теплеть в воздухе и на берегах Чусовой. Появились первые жаворонки. Люди ободрились. Все указывало на их скорое освобождение из
пещеры, которая, вначале казавшаяся казакам хоромами, стала в конце концов для них ненавистнее всякой тюрьмы.
Так кончился разговор, открывший многое Густаву. Нельзя выразить мучительное положение, в котором он провел целый день между мечтами о счастии, между нетерпением и страхом. Иногда представлялась ему Луиза в тот самый миг, когда она,
сходя с гельметского замка, с нежностью опиралась на его руку и, смотря на него глазами, исполненными любви, говорила ими: «Густав, я вся твоя!» То гремело ему вслух имя Адольфа, произнесенное в
пещере, или виделось брачное шествие брата его с Луизой…