Неточные совпадения
Тем не менее вопрос «охранительных людей» все-таки не
прошел даром. Когда толпа окончательно двинулась по указанию Пахомыча, то несколько человек отделились и отправились прямо
на бригадирский двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие», то есть такие прозорливцы, которых задача состояла в том, чтобы оградить
свои спины от потрясений, ожидающихся в будущем. «Отпадшие» пришли
на бригадирский двор, но сказать ничего не сказали, а только потоптались
на месте, чтобы засвидетельствовать.
Он прикинул воображением
места, куда он мог бы ехать. «Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет, не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно за то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь. Поеду домой». Он
прошел прямо в
свой номер у Дюссо, велел подать себе ужинать и потом, раздевшись, только успел положить голову
на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда, сном.
Расспросивши подробно будочника, куда можно
пройти ближе, если понадобится, к собору, к присутственным
местам, к губернатору, он отправился взглянуть
на реку, протекавшую посредине города, дорогою оторвал прибитую к столбу афишу, с тем чтобы, пришедши домой, прочитать ее хорошенько, посмотрел пристально
на проходившую по деревянному тротуару даму недурной наружности, за которой следовал мальчик в военной ливрее, с узелком в руке, и, еще раз окинувши все глазами, как бы с тем, чтобы хорошо припомнить положение
места, отправился домой прямо в
свой нумер, поддерживаемый слегка
на лестнице трактирным слугою.
Сам же он во всю жизнь
свою не
ходил по другой улице, кроме той, которая вела к
месту его службы, где не было никаких публичных красивых зданий; не замечал никого из встречных, был ли он генерал или князь; в глаза не знал прихотей, какие дразнят в столицах людей, падких
на невоздержанье, и даже отроду не был в театре.
То направлял он прогулку
свою по плоской вершине возвышений, в виду расстилавшихся внизу долин, по которым повсюду оставались еще большие озера от разлития воды; или же вступал в овраги, где едва начинавшие убираться листьями дерева отягчены птичьими гнездами, — оглушенный карканьем ворон, разговорами галок и граньями грачей, перекрестными летаньями, помрачавшими небо; или же спускался вниз к поемным
местам и разорванным плотинам — глядеть, как с оглушительным шумом неслась повергаться вода
на мельничные колеса; или же пробирался дале к пристани, откуда неслись, вместе с течью воды, первые суда, нагруженные горохом, овсом, ячменем и пшеницей; или отправлялся в поля
на первые весенние работы глядеть, как свежая орань черной полосою
проходила по зелени, или же как ловкий сеятель бросал из горсти семена ровно, метко, ни зернышка не передавши
на ту или другую сторону.
Долго еще оставшиеся товарищи махали им издали руками, хотя не было ничего видно. А когда
сошли и воротились по
своим местам, когда увидели при высветивших ясно звездах, что половины телег уже не было
на месте, что многих, многих нет, невесело стало у всякого
на сердце, и все задумались против воли, утупивши в землю гульливые
свои головы.
Летики не было; он увлекся; он, вспотев, удил с увлечением азартного игрока. Грэй вышел из чащи в кустарник, разбросанный по скату холма. Дымилась и горела трава; влажные цветы выглядели как дети, насильно умытые холодной водой. Зеленый мир дышал бесчисленностью крошечных ртов, мешая
проходить Грэю среди
своей ликующей тесноты. Капитан выбрался
на открытое
место, заросшее пестрой травой, и увидел здесь спящую молодую девушку.
Когда он
ходил в университет, то обыкновенно, — чаще всего, возвращаясь домой, — случалось ему, может быть, раз сто, останавливаться именно
на этом же самом
месте, пристально вглядываться в эту действительно великолепную панораму и каждый раз почти удивляться одному неясному и неразрешимому
своему впечатлению.
Не в полной памяти
прошел он и в ворота
своего дома; по крайней мере, он уже
прошел на лестницу и тогда только вспомнил о топоре. А между тем предстояла очень важная задача: положить его обратно, и как можно незаметнее. Конечно, он уже не в силах был сообразить, что, может быть, гораздо лучше было бы ему совсем не класть топора
на прежнее
место, а подбросить его, хотя потом, куда-нибудь
на чужой двор.
Он не помнил, сколько он просидел у себя, с толпившимися в голове его неопределенными мыслями. Вдруг дверь отворилась, и вошла Авдотья Романовна. Она сперва остановилась и посмотрела
на него с порога, как давеча он
на Соню; потом уже
прошла и села против него
на стул,
на вчерашнем
своем месте. Он молча и как-то без мысли посмотрел
на нее.
Явился слуга со счетом, Самгин поцеловал руку женщины, ушел, затем, стоя посредине
своей комнаты, закурил, решив идти
на бульвары. Но, не
сходя с
места, глядя в мутно-серую пустоту за окном, над крышами, выкурил всю папиросу, подумал, что, наверное, будет дождь, позвонил, спросил бутылку вина и взял новую книгу Мережковского «Грядущий хам».
Он начал
ходить по комнате, а Иван Матвеевич стоял
на своем месте и всякий раз слегка ворочался всем корпусом в тот угол, куда пойдет Обломов. Оба они молчали некоторое время.
— Что кричишь-то? Я сам закричу
на весь мир, что ты дурак, скотина! — кричал Тарантьев. — Я и Иван Матвеич ухаживали за тобой, берегли, словно крепостные, служили тебе,
на цыпочках
ходили, в глаза смотрели, а ты обнес его перед начальством: теперь он без
места и без куска хлеба! Это низко, гнусно! Ты должен теперь отдать ему половину состояния; давай вексель
на его имя; ты теперь не пьян, в
своем уме, давай, говорю тебе, я без того не выйду…
Подходя к перевозу, мы остановились посмотреть прелюбопытную машину, которая качала из бассейна воду вверх
на террасы для орошения полей. Это — длинная, движущаяся
на своей оси лестница, ступеньки которой загребали воду и тащили вверх. Машину приводила в движение корова,
ходя по вороту кругом. Здесь, как в Японии, говядину не едят: недостало бы
мест для пастбищ; скота держат столько, сколько нужно для работы, от этого и коровы не избавлены от ярма.
По
своему береговому, не совсем еще в морском деле окрепшему понятию, я все думал, что стоять
на месте все-таки лучше, нежели
ходить по морю.
Наш рейс по проливу
на шкуне «Восток», между Азией и Сахалином, был всего третий со времени открытия пролива. Эта же шкуна уже
ходила из Амура в Аян и теперь шла во второй раз. По этому случаю, лишь только мы миновали пролив, торжественно, не в урочный час, была положена доска, заменявшая стол,
на свое место; в каюту вместо одиннадцати пришло семнадцать человек, учредили завтрак и выпили несколько бокалов шампанского.
Маслова ничего не отвечала и молча
прошла к
своему месту, второму с края, рядом с Кораблевой, и села
на доски нар.
Войдя в совещательную комнату, присяжные, как и прежде, первым делом достали папиросы и стали курить. Неестественность и фальшь их положения, которые они в большей или меньшей степени испытывали, сидя в зале
на своих местах,
прошла, как только они вошли в совещательную комнату и закурили папиросы, и они с чувством облегчения разместились в совещательной комнате, и тотчас же начался оживленный разговор.
Он
прошел своими длинными аршинными шагами, прямо до неподвижности смотря пред собою, и сел
на свое место с самым бестрепетным видом.
В семь часов вечера Иван Федорович вошел в вагон и полетел в Москву. «Прочь все прежнее, кончено с прежним миром навеки, и чтобы не было из него ни вести, ни отзыва; в новый мир, в новые
места, и без оглядки!» Но вместо восторга
на душу его
сошел вдруг такой мрак, а в сердце заныла такая скорбь, какой никогда он не ощущал прежде во всю
свою жизнь. Он продумал всю ночь; вагон летел, и только
на рассвете, уже въезжая в Москву, он вдруг как бы очнулся.
— Да, — ответил машинально Митя, рассеянно посмотрел
на свои руки и тотчас забыл про них и про вопрос Фени. Он опять погрузился в молчание. С тех пор как вбежал он,
прошло уже минут двадцать. Давешний испуг его
прошел, но, видимо, им уже овладела вполне какая-то новая непреклонная решимость. Он вдруг встал с
места и задумчиво улыбнулся.
В юности моей, давно уже, чуть не сорок лет тому,
ходили мы с отцом Анфимом по всей Руси, собирая
на монастырь подаяние, и заночевали раз
на большой реке судоходной,
на берегу, с рыбаками, а вместе с нами присел один благообразный юноша, крестьянин, лет уже восемнадцати
на вид, поспешал он к
своему месту назавтра купеческую барку бечевою тянуть.
С 12 по 16 ноября мы простояли
на месте. За это время стрелки
ходили за брусникой и собирали кедровые орехи. Дерсу выменял у удэгейцев обе сырые кожи
на одну сохатиную выделанную. Туземных женщин он заставил накроить унты, а шили их мы сами, каждый по
своей ноге.
Он возвращается
на свое место, так же неподвижно сидит до конца экзамена, а уходя восклицает: «Ну баня! экая задача!» И
ходит он целый тот день по Москве, изредка хватаясь за голову и горько проклиная
свою бесталанную участь.
На разъездах, переправах и в других тому подобных
местах люди Вячеслава Илларионыча не шумят и не кричат; напротив, раздвигая народ или вызывая карету, говорят приятным горловым баритоном: «Позвольте, позвольте, дайте генералу Хвалынскому
пройти», или: «Генерала Хвалынского экипаж…» Экипаж, правда, у Хвалынского формы довольно старинной;
на лакеях ливрея довольно потертая (о том, что она серая с красными выпушками, кажется, едва ли нужно упомянуть); лошади тоже довольно пожили и послужили
на своем веку, но
на щегольство Вячеслав Илларионыч притязаний не имеет и не считает даже званию
своему приличным пускать пыль в глаза.
С перевала мы спустились к реке Папигоузе, получившей
свое название от двух китайских слов: «папи» — то есть береста, и «гоуз» — долинка [Или «река, по которой много леса».]. Речка эта принимает в себя справа и слева два горных ручья. От
места слияния их начинается река Синанца, что значит — Юго-западный приток. Дальше долина заметно расширяется и идет по отношению к Сихотэ-Алиню под углом в 10°.
Пройдя по ней 4 км, мы стали биваком
на берегу реки.
Китайцы-проводники говорили, что здесь с людьми всегда происходит несчастье: то кто-нибудь сломает ногу, то кто-нибудь умрет и т.д. В подтверждение
своих слов они указали
на 2 могилы тех несчастливцев, которых преследовал злой рок
на этом
месте. Однако с нами ничего не случилось, и мы благополучно
прошли мимо Проклятых скал.
На рассвете раньше всех проснулся Дерсу. Затем встал я, а потом и другие. Солнце только что взошло и
своими лучами едва озарило верхушки гор. Как раз против нашего бивака, в 200 шагах, бродил еще один медведь. Он все время топтался
на одном
месте. Вероятно, он долго еще
ходил бы здесь, если бы его не спугнул Мурзин. Казак взял винтовку и выстрелил.
По уходе крестьян образцовый хозяин с четверть часа
ходит по лугу и удостоверяется, все ли исправно. Встречаются по
местам небольшие махры, но вообще луг скошен отлично. Наконец он, вяло опираясь
на палку, направляется домой,
проходя мимо деревни. Но она уж опустела; крестьяне отужинали и исчезли
на свой сенокос.
Вот теперь
на этом самом
месте, где стоит село наше, кажись, все спокойно; а ведь еще не так давно, еще покойный отец мой и я запомню, как мимо развалившегося шинка, который нечистое племя долго после того поправляло
на свой счет, доброму человеку
пройти нельзя было.
К известному часу подъезжали к «Голубятне» богатые купцы, но всегда
на извозчиках, а не
на своих рысаках, для конспирации, поднимались
на второй этаж,
проходили мимо ряда закрытых кабинетов за буфет, а оттуда по внутренней лестнице пробирались в отгороженное помещение и занимали
места вокруг арены.
Клубок пыли исчез. Я повернулся к городу. Он лежал в
своей лощине, тихий, сонный и… ненавистный. Над ним носилась та же легкая пелена из пыли, дыма и тумана,
местами сверкали клочки заросшего пруда, и старый инвалид дремал в обычной позе, когда я
проходил через заставу. Вдобавок, около пруда,
на узкой деревянной кладочке, передо мной вдруг выросла огромная фигура Степана Яковлевича, ставшего уже директором. Он посмотрел
на меня с высоты
своего роста и сказал сурово...
В следующий раз,
проходя опять тем же
местом, я вспомнил вчерашнюю молитву. Настроение было другое, но… кто-то как будто упрекнул меня: «Ты стыдишься молиться, стыдишься признать
свою веру только потому, что это не принято…» Я опять положил книги
на панель и стал
на колени…
Если принять рано утром вечерний малик русака, только что вставшего с логова, то в мелкую и легкую порошу за ним, без сноровки,
проходишь до полдён: русак сначала бегает, играет и греется, потом ест, потом опять резвится, жирует, снова ест и уже
на заре отправляется
на логово, которое у него бывает по большей части в разных
местах, кроме особенных исключений; сбираясь лечь, заяц мечет петли (от двух До четырех), то есть делает круг, возвращается
на свой малик, вздваивает его, встраивает и даже четверит, прыгает в сторону, снова немного походит, наконец после последней петли иногда опять встраивает малик и, сделав несколько самых больших прыжков, окончательно ложится
на логово; случается иногда, что
место ему не понравится, и он выбирает другое.
Первое уменьшение числа перепелок после порядочного мороза или внезапно подувшего северного ветра довольно заметно, оно случается иногда в исходе августа, а чаще в начале сентября; потом всякий день начинаешь травить перепелок каким-нибудь десятком меньше; наконец, с семидесяти и даже восьмидесяти штук
сойдешь постепенно
на три,
на две,
на одну: мне случалось несколько дней сряду оставаться при этой последней единице, и ту достанешь, бывало, утомив порядочно
свои ноги, исходив все
места, любимые перепелками осенью: широкие межи с полевым кустарником и густою наклонившеюся травою и мягкие ковылистые ложбинки в степи, проросшие сквозь ковыль какою-то особенною пушистою шелковистою травкою.
Несмотря
на то, что мы
проходили очень близко к скале, все птицы сидели крепко и не хотели покидать
своих мест.
Прошел и успеньев день. Заводские служащие, отдыхавшие летом, заняли
свои места в конторе, как всегда, — им было увеличено жалованье, как мастерам и лесообъездчикам. За контору никто и не опасался, потому что служащим, поколениями выраставшим при заводском деле и не знавшим ничего другого, некуда было и деваться, кроме
своей конторы. Вся разница теперь была в том, что они были вольные и никакой Лука Назарыч не мог послать их в «гору». Все смотрели
на фабрику, что скажет фабрика.
Этот благочестивый разговор подействовал
на Аграфену самым успокаивающим образом. Она ехала теперь по
местам, где спасались
свои раскольники-старцы и угодники, слава о которых
прошла далеко. Из Москвы приезжают
на Крестовые острова. Прежде там скиты стояли, да разорены никонианами. Инок Кирилл рассказывал ей про схоронившуюся по скитам
свою раскольничью святыню, про тихую скитскую жизнь и в заключение запел длинный раскольничий стих...
Перехожу к дневнику… не
сходя с
места, произнес
свой приговор: стать перед тобой
на колени…
Уженье мое ограничилось ловлею
на булавочные крючки лошков, пескарей и маленьких плотичек по мелким безопасным
местам, начиная от дома, вверх по реке Бугуруслану, до так называемых Антошкиных мостков, построенных крестьянином Антоном против
своего двора; далее река была поглубже, и мы туда без отца не
ходили.
Дядя, как скоро садился сам за
свою картину, усаживал и меня рисовать
на другом столе; но учение сначала не имело никакого успеха, потому что я беспрестанно вскакивал, чтоб посмотреть, как рисует дядя; а когда он запретил мне
сходить с
места, то я таращил
свои глаза
на него или влезал
на стул, надеясь хоть что-нибудь увидеть.
Захотелось ей осмотреть весь дворец, и пошла она осматривать все его палаты высокие, и
ходила она немало времени,
на все диковинки любуючись; одна палата была краше другой, и все краше того, как рассказывал честной купец, государь ее батюшка родимый; взяла она из кувшина золоченого любимый цветочик аленькой,
сошла она в зеленые сады, и запели ей птицы
свои песни райские, а деревья, кусты и цветы замахали
своими верхушками и ровно перед ней преклонилися; выше забили фонтаны воды и громче зашумели ключи родниковые; и нашла она то
место высокое, пригорок муравчатый,
на котором сорвал честной купец цветочик аленькой, краше которого нет
на белом свете.
Павел пробовал было хоть
на минуту остаться с ней наедине, но решительно это было невозможно, потому что она то укладывала
свои ноты, книги, то разговаривала с прислугой; кроме того, тут же в комнате сидела, не
сходя с
места, m-me Фатеева с прежним могильным выражением в лице; и, в заключение всего, пришла Анна Гавриловна и сказала моему герою: «Пожалуйте, батюшка, к барину; он один там у нас сидит и дожидается вас».
На другой день, впрочем, началось снова писательство. Павел вместе с
своими героями чувствовал злобу, радость; в печальных, патетических
местах, — а их у него было немало в его вновь рождаемом творении, — он плакал, и слезы у него капали
на бумагу… Так
прошло недели две; задуманной им повести написано было уже полторы части; он предполагал дать ей название: «Да не осудите!».
В это время мимо них
прошел Лаптев; он вел Лу-шу, отыскивая
место для кадрили. Девушка шла сквозь строй косых и завистливых взглядов с гордой улыбкой
на губах. Раиса Павловна опять испытывала странное волнение и боялась взглянуть
на свою любимицу; по восклицанию Прейна она еще раз убедилась в начинавшемся торжестве Луши.
Между ними
ходили разводящие и ставили часовых; производилась смена караулов; унтер-офицеры проверяли посты и испытывали познания
своих солдат, стараясь то хитростью выманить у часового его винтовку, то заставить его
сойти с
места, то всучить ему
на сохранение какую-нибудь вещь, большею частью собственную фуражку.
Стала она сначала
ходить к управительше
на горькую
свою долю жаловаться, а управительшин-то сын молодой да такой милосердый, да добрый; живейшее, можно сказать, участие принял. Засидится ли она поздно вечером — проводить ее пойдет до дому; сено ли у пономаря все выдет — у отца сена выпросит, ржицы из господских анбаров отсыплет — и все это по сердолюбию; а управительша, как увидит пономарицу, все плачет, точно глаза у ней
на мокром
месте.
Один только раз Гришка пришел ко мне благодушный, как будто умиротворенный и совсем трезвый. Он только что воротился из «
своего места», куда
ходил на престольный праздник Спаса преображения.
— Не лицам!..
На службе делу хочет выехать! Нельзя, сударь, у нас так служить! — воскликнул он и, встав с
своего места, начал, злобно усмехаясь,
ходить по комнате. Выражение лица его было таково, что из сидевших тут лиц никто не решался с ним заговорить.
— Дядюшка, что бы сказать? Вы лучше меня говорите… Да вот я приведу ваши же слова, — продолжал он, не замечая, что дядя вертелся
на своем месте и значительно кашлял, чтоб замять эту речь, — женишься по любви, — говорил Александр, — любовь
пройдет, и будешь жить привычкой; женишься не по любви — и придешь к тому же результату: привыкнешь к жене. Любовь любовью, а женитьба женитьбой; эти две вещи не всегда сходятся, а лучше, когда не сходятся… Не правда ли, дядюшка? ведь вы так учили…