Неточные совпадения
На этот призыв выходит из толпы парень и с разбега бросается
в пламя.
Проходит одна томительная минута, другая. Обрушиваются балки одна за другой, трещит потолок. Наконец парень показывается среди облаков дыма; шапка и полушубок на нем затлелись,
в руках ничего нет. Слышится вопль:"Матренка! Матренка! где ты?" — потом следуют утешения, сопровождаемые предположениями, что, вероятно, Матренка с испуга убежала на
огород…
«Сообразно инструкции. После пяти часов
ходил по улице. Дом с серой крышей, по два окна сбоку; при нем
огород. Означенная особа приходила два раза: за водой раз, за щепками для плиты два. По наступлении темноты проник взглядом
в окно, но ничего не увидел по причине занавески».
В нескольких шагах от последнего городского
огорода стоит кабак, большой кабак, всегда производивший на него неприятнейшее впечатление и даже страх, когда он
проходил мимо его, гуляя с отцом.
Дронов с утра исчезал из дома на улицу, где он властно командовал группой ребятишек,
ходил с ними купаться, водил их
в лес за грибами, посылал
в набеги на сады и
огороды.
Дорожка сада продолжена была
в огород, и Илья Ильич совершал утром и вечером по ней двухчасовое хождение. С ним
ходила она, а нельзя ей, так Маша, или Ваня, или старый знакомый, безответный, всему покорный и на все согласный Алексеев.
Он
в лицах
проходит историю славных времен, битв, имен; читает там повесть о старине, не такую, какую рассказывал ему сто раз, поплевывая, за трубкой, отец о жизни
в Саксонии, между брюквой и картофелем, между рынком и
огородом…
— Ты думаешь, это кто все готовит? Анисья? Нет! — продолжал Обломов. — Анисья за цыплятами
ходит, да капусту полет
в огороде, да полы моет; а это все Агафья Матвевна делает.
Акулины уже не было
в доме. Анисья — и на кухне, и на
огороде, и за птицами
ходит, и полы моет, и стирает; она не управится одна, и Агафья Матвеевна, волей-неволей, сама работает на кухне: она толчет, сеет и трет мало, потому что мало выходит кофе, корицы и миндалю, а о кружевах она забыла и думать. Теперь ей чаще приходится крошить лук, тереть хрен и тому подобные пряности.
В лице у ней лежит глубокое уныние.
Он пожимал плечами, как будто озноб пробегал у него по спине, морщился и, заложив руки
в карманы,
ходил по
огороду, по саду, не замечая красок утра, горячего воздуха, так нежно ласкавшего его нервы, не смотрел на Волгу, и только тупая скука грызла его. Он с ужасом видел впереди ряд длинных, бесцельных дней.
Было тихо, кусты и деревья едва шевелились, с них капал дождь. Райский обошел раза три сад и
прошел через
огород, чтоб посмотреть, что делается
в поле и на Волге.
Они пришли
в Малиновку и продолжали молча идти мимо забора, почти ощупью
в темноте
прошли ворота и подошли к плетню, чтоб перелезть через него
в огород.
Плетня видны были одни остатки, потому что всякий выходивший из дому никогда не брал палки для собак,
в надежде, что будет
проходить мимо кумова
огорода и выдернет любую из его плетня.
Проходя за чем-то одним из закоулков Гарного Луга, я увидел за тыном,
в огороде, высокую, прямую фигуру с обнаженной лысой головой и с белыми, как молоко, седыми буклями у висков. Эта голова странно напоминала головку высохшего мака, около которой сохранились бы два белых засохших лепестка.
Проходя мимо, я поклонился.
У нас
в бане, на
огороде, двое жили, офицер с денщиком Мироном; офицер был длинный, худущий, кости да кожа,
в салопе бабьем
ходил, так салоп по колени ему.
На мосту ей попались Пашка Горбатый, шустрый мальчик, и Илюшка Рачитель, — это были закадычные друзья. Они
ходили вместе
в школу, а потом бегали
в лес, затевали разные игры и баловались.
Огороды избенки Рачителя и горбатовской избы были рядом, что и связывало ребят: вышел Пашка
в огород, а уж Илюшка сидит на прясле, или наоборот. Старая Ганна пристально посмотрела на будущего мужа своей ненаглядной Федорки и даже остановилась: проворный парнишка будет, ежели бы не семья ихняя.
Этих ягод было много
в саду, или, лучше сказать,
в огороде; тетушка
ходила с нами туда, указала их, и мы вместе с ней набрали целую полоскательную чашку и принесли бабушке.
Шире, длиннее становились грязные проталины, полнее наливалось озеро
в роще, и,
проходя сквозь забор, уже показывалась вода между капустных гряд
в нашем
огороде.
Ему захотелось есть. Он встал, прицепил шашку, накинул шинель на плечи и пошел
в собрание. Это было недалеко, всего шагов двести, и туда Ромашов всегда
ходил не с улицы, а через черный ход, какими-то пустырями,
огородами и перелазами.
Она почти без посторонней помощи сама обрабатывала
огород, убирала комнаты, зимой топила печки, покуда бобылка Филанидушка возилась
в стряпущей,
ходила за коровами и т. д.
А
пройдешь там,
в городе, две, три улицы, уж и чуешь вольный воздух, начинаются плетни, за ними
огороды, а там и чистое поле с яровым.
— Не с неба, а со всего Колосовского переулка! — говорил Максинька, все более и более раскрывая свои глаза. — Идея у него
в том была: как из подсолнечников посыпались зернышки, курицы все к нему благим матом
в сад, а он как которую поймает: «Ах, ты, говорит,
в мой
огород забралась!» — и отвернет ей голову. Значит, не
ходя на рынок и не тратя денег, нам ее
в суп. Благородно это или нет?
Совершенная погибель его была почти несомненна: его часто видали, как он с растрепанными волосами,
в одной рубахе, босиком крался по задним
огородам в кабак, чтобы затушить и успокоить свое похмелье;
ходя с крестом по деревням, он до такой степени напивался, что не мог уже стоять на ногах, и его обыкновенно крестьяне привозили домой
в своих почти навозных телегах.
Вот он, бедняга, здесь так и мается: коров доит, шинок держит, соседских кур на
огороде стреляет да
в клуб спать
ходит.
Мне минуло уже десять лет.
В комнате, во дворе и
в огороде сделалось тесно. Я уже
ходил в заводскую школу, где завелись свои школьные товарищи. Весной мы играли
в бабки и
в шарик, удили рыбу, летом
ходили за ягодами, позднею осенью катались на коньках, когда «вставал» наш заводский пруд; зимой катались на санках, — вообще каждое время года приносило свои удовольствия. Но все это было не то. Меня тянуло
в лес, подальше, где поднимались зеленые горы.
Так целый день и просидел Арефа
в своей избушке, поглядывая на улицу из-за косяка. Очень уж тошно было, что не мог он
сходить в монастырь помолиться. Как раз на игумена наткнешься, так опять сцапает и своим судом рассудит. К вечеру Арефа собрался
в путь. Дьячиха приготовила ему котомку, сел он на собственную чалую кобылу и, когда стемнело, выехал
огородами на заводскую дорогу. До Баламутских заводов считали полтораста верст, и все время надо было ехать берегом Яровой.
Дьячковская избушка стояла недалеко от церкви, и Арефа
прошел к ней
огородом. Осенью прошлого года схватил его игумен Моисей, и с тех пор Арефа не бывал дома. Без него дьячиха управлялась одна, и все у ней было
в порядке: капуста, горох, репа. С Охоней она и гряды копала, и
в поле управлялась. Первым встретил дьячка верный пес Орешко: он сначала залаял на хозяина, а потом завизжал и бросился лизать хозяйские руки. На его визг выскочила дьячиха и по обычаю повалилась мужу
в ноги.
Парень без шапки следом идёт и молчит.
Прошли огороды, опустились
в овраг, — по дну его ручей бежит,
в кустах тропа вьётся. Взял меня чёрный за руку, смотрит
в глаза и, смеясь, говорит...
После пилы дело дошло до краденой лошади, до мешков с овсом, до какой-то полоски
огорода на селищах, до какого-то мертвого тела. И такие страшные вещи наговорили себе оба мужика, что ежели бы сотая доля того,
в чем они попрекали себя, была правда, их бы следовало обоих, по закону, тотчас же
в Сибирь
сослать, по крайней мере, на поселенье.
Залезал ли Гришка
в соседний
огород, травил ли кошек, топил ли собак (утехи, к которым с первых лет обнаруживал он большую склонность) — все
сходило ему с рук, как с гуся вода.
— Проводят, — говорит, — они время
в праздности и спросонья
ходят без надобности, — людям по касающему надоедают и сами портятся. Лучше их от ленивой пустоты отрешить и послать к вашему высокоблагородию
в огород гряды полоть, а я один все управлю.
В Сибири он поселился на заимке у богатого мужика и теперь живет там. Он работает у хозяина
в огороде, и учит детей, и
ходит за больными.
«Покойник
в доме, а она смеётся», — подумал Назаров, потом, когда они ушли
в огород, встал, поглядел на реку, где
в кустах мелькали, играя ребятишки, прислушался к отдалённому скрипу плохо смазанной телеги, потом, ища прохлады,
прошёл в сарай.
Луга у него потравлены свиньями,
в лесу по молодняку
ходит мужицкий скот, а старых деревьев с каждой зимой становится всё меньше и меньше;
в огороде и
в саду валяются пасечные колодки и ржавые ведра.
Андрей Титыч. Такую нашли — с ума
сойдешь! Тысяч триста серебра денег, рожа, как тарелка, — на
огород поставить, ворон пугать. Я у них был как-то раз с тятенькой, еще не знамши ничего этого; вышла девка пудов
в пятнадцать весу, вся
в веснушках; я сейчас с политичным разговором к ней: «Чем, говорю, вы занимаетесь?» Я, говорит, люблю жестокие романсы петь. Да как запела, глаза это раскосила, так-то убедила народ, хоть взвой, на нее глядя. Унеси ты мое горе на гороховое поле!
Во всех углублениях сбиралась пахучая снежная вода, и бабы перестали
ходить на реку:
в садах и
огородах они выкапывали глубокие ямки, и на дне их, среди рыхлых снежных стенок, собиралась вода, прозрачная и холодная, как
в ключах.
Успокоив, сколь могла, матушку и укрыв ее на постели одеялом, пошла было гневная Устинья
в Парашину светлицу, но,
проходя сенями, взглянула
в окошко и увидела, что на бревнах
в огороде сидит Василий Борисыч… Закипело ретивое… Себя не помня, мигом слетела она с крутой лестницы и, забыв, что скитской девице не след середь бела дня, да еще
в мирском доме, видеться один на один с молодым человеком, стрелой промчалась двором и вихрем налетела на Василья Борисыча.
Патап Максимыч махнул рукой и, чувствуя, что не
в силах долее сдерживать рыданий, спешно удалился. Шатаясь, как тень,
прошел он
в огород и там
в дальнем уголке ринулся на свежую, только что поднявшуюся травку. Долго раздавались по
огороду отчаянные его вопли, сердечные стоны и громкие рыданья…
По утренней росе,
в одних рубахах, опоясавшись шерстяными опоясками, досужие хозяйки
ходят, бродят по
огородам.
Видал он ее еще тогда, как девчонкой-чупахой, до пояса подымя подол, бегала она по саду, собирая опавшие дули и яблоки, видал и подростком, когда
в огороде овощ полола, видал и бедно́
в ситцевый сарафанчик одетою девушкой, как,
ходя вечерком по вишеннику, тихонько распевала она тоскливые песенки.
По домам обучать Красноглазиха не
ходила, разве только к самым богатым; мальчики, иногда и девочки сходились к ней
в лачужку, что поставил ей какой-то дальний сродник на
огороде еще тогда, как она только что надела черное и пожелала навек остаться христовой невестой.
Прошло еще две недели: ветер стал еще резче, листьев половина опала и
в огородах застучал заступ.
Был шестой час серого сентябрьского дня: генеральша и майор Форов стояли
в огороде, где глухонемая Вера и две женщины срезали ножницами головки семянных овощей и цветов. И Синтянина, и майор оба были не
в духе: Александре Ивановне нелегко было покидать этот дом, где
прошла вся ее жизнь, а Форову было досадно, что они теперь будут далее друг от друга и, стало быть, станут реже видеться.
На том берегу всё небо было залито багровой краской: восходила луна; какие-то две бабы, громко разговаривая,
ходили по
огороду и рвали капустные листья; за
огородами темнело несколько изб… А на этом берегу было всё то же, что и
в мае: тропинка, кусты, вербы, нависшие над водой… только не слышно было храброго соловья да не пахло тополем и молодой травой.
Во саду ли,
в огороде девушка гуляла,
Невеличка, круглоличка, румяное личико.
За ней
ходит, за ней бродит удалой молодец,
За ней носит, за ней носит дороги подарки,
Дороги подарки, кумач да китайки,
Кумачу я не хочу, китайки не надо!
Ему шел уже тридцать первый год, и он имел хороший достаток для того, чтобы жить безнуждно с семьею, а он все еще
ходил холостой, был совершенно одинок и жил
в своем уединенном, но хорошо устроенном доме за дынными
огородами.