Неточные совпадения
И много других подобных
дум проходило в уме моем; я их не удерживал, потому что не люблю останавливаться на какой-нибудь отвлеченной мысли.
Прошла любовь, явилась муза,
И прояснился темный ум.
Свободен, вновь ищу союза
Волшебных звуков, чувств и
дум;
Пишу, и сердце не тоскует,
Перо, забывшись, не рисует
Близ неоконченных стихов
Ни женских ножек, ни голов;
Погасший пепел уж не вспыхнет,
Я всё грущу; но слез уж нет,
И скоро, скоро бури след
В душе моей совсем утихнет:
Тогда-то я начну писать
Поэму песен
в двадцать пять.
Город беспокоился, готовясь к выборам
в Думу, по улицам
ходили и ездили озабоченные, нахмуренные люди, на заборах пестрели партийные воззвания, члены «Союза русского народа» срывали их, заклеивали своими.
Эти
думы обладали свойством мимолетности, они,
проходя сквозь сознание, не возбуждали
в нем идеи ответственности за жизнь, основанную на угнетении людей, на убийстве их.
Она, играя бровями, с улыбочкой
в глазах, рассказала, что царь капризничает: принимая председателя
Думы — вел себя неприлично, узнав, что матросы убили какого-то адмирала, — топал ногами и кричал, что либералы не смеют требовать амнистии для политических, если они не могут прекратить убийства; что келецкий губернатор застрелил свою любовницу и это
сошло ему с рук безнаказанно.
— По всем сведениям,
в Думу снова и
в массе
пройдут левые.
«Демократия, — соображал Клим Иванович Самгин,
проходя мимо фантастически толстых фигур дворников у ворот каменных домов. — Заслуживают ли эти люди, чтоб я встал во главе их?» Речь Розы Грейман, Поярков, поведение Таисьи — все это само собою слагалось
в нечто единое и нежелаемое. Вспомнились слова кадета, которые Самгин мимоходом поймал
в вестибюле Государственной
думы: «Признаки новой мобилизации сил, враждебных здравому смыслу».
— Лидии дом не нравился, она хотела перестраивать его. Я — ничего не теряю, деньги по закладной получила. Но все-таки надобно Лидию успокоить, ты
сходи к ней, — как она там? Я — была, но не застала ее, — она с выборами
в Думу возится,
в этом своем «Союзе русского народа»… Действуй!
В его душе
проходят думы,
Одна другой мрачней, мрачней.
— Я
ходил к нему, к хохлу, и говорил с ним. Как, говорю, вам не совестно тому подобными делами заниматься? А он смеется и говорит: «Подождите, вот мы свою газету откроем и прижимать вас будем, толстосумов». Это как, по-вашему? А потом он совсем обошел стариков, взял доверенность от Анфусы Гавриловны и хочет
в гласные баллотироваться, значит,
в думу. Настоящий яд…
Когда они ушли, она заперла дверь и, встав на колени среди комнаты, стала молиться под шум дождя. Молилась без слов, одной большой
думой о людях, которых ввел Павел
в ее жизнь. Они как бы
проходили между нею и иконами,
проходили все такие простые, странно близкие друг другу и одинокие.
В бесконечные зимние вечера, когда белесоватые сумерки дня сменяются черною мглою ночи, Имярек невольно отдается осаждающим его
думам. Одиночество, или, точнее сказать, оброшенность, на которую он обречен, заставляет его обратиться к прошлому, к тем явлениям, которые кружились около него и давили его своею массою. Что там такое было? К чему стремились люди, которые
проходили перед его глазами, чего они достигали?
— И сколько с нас этих сборов
сходит — страсть! И на
думу, и на мирское управление, и на повинности, а потом пойдут портомойные, банные, мостовые, училищные, больничные. Да нынче еще мода на монаменты пошла… Месяца не
пройдет, чтоб мещанский староста не объявил, что копейки три-четыре
в год нового схода не прибавилось. Платишь-платишь — и вдруг: отдай два с полтиной!
— Вы сами, Матвей Савельич, говорили, что купеческому сословию должны принадлежать все права, как дворянство
сошло и нет его, а тут — вдруг, оказывается, лезут низшие и мелкие сословия! Да ежели они
в думу эту — господь с ней! — сядут, так ведь это же что будет-с?
« — Не своротить камня с пути
думою. Кто ничего не делает, с тем ничего не станется. Что мы тратим силы на
думу да тоску? Вставайте, пойдем
в лес и
пройдем его сквозь, ведь имеет же он конец — всё на свете имеет конец! Идемте! Ну! Гей!..
Нам известно бессилие ляхов; они сильны одним несогласием нашим; но ты изрек истину, говоря о междоусобиях и крамолах, могущих возникнуть между бояр и знаменитых воевод, а потому я мыслю так: нижегородцам не присягать Владиславу, но и не
ходить к Москве, а сбирать войско, дабы дать отпор, если ляхи замыслят нас покорить силою; Гонсевскому же объявить, что мы не станем целовать креста королевичу польскому, пока он не прибудет сам
в царствующий град, не крестится
в веру православную и не утвердит своим царским словом и клятвенным обещанием договорной грамоты, подписанной боярскою
думой и гетманом Жолкевским.
То были настоящие, не татаро-грузинские, а чистокровные князья, Рюриковичи; имя их часто встречается
в наших летописях при первых московских великих князьях, русской земли собирателях; они владели обширными вотчинами и многими поместьями, неоднократно были жалованы за"работы и кровь и увечья", заседали
в думе боярской, один из них даже писался с"вичем"; но попали
в опалу по вражьему наговору
в"ведунстве и кореньях"; их разорили"странно и всеконечно", отобрали у них честь,
сослали их
в места заглазные; рухнули Осинины и уже не справились, не вошли снова
в силу; опалу с них сняли со временем и даже"московский дворишко"и"рухлядишку"возвратили, но ничто не помогло.
Долго
в эту ночь он
ходил по улицам города, нося с собой неотвязную и несложную, тяжёлую
думу свою.
Никогда наши государи не приглашали их к своему столу, не допускали их
в царскую
Думу: они знали только свои полки и
ходили, куда прикажет Разряд.
Видят они этот упрямо спрашивающий взгляд; видят —
ходит народ по земле тих и нем, — и уже чувствуют незримые лучи мысли его, понимают, что тайный огонь безмолвных
дум превращает
в пепел законы их и что возможен — возможен! — иной закон!
Спит мой учитель, похрапывает, я — около его замер
в думе моей; люди
проходят один за другим, искоса взглянут на нас — и головой не кивнут
в ответ на поклон.
Прошло еще две недели. Иван Ильич уже не вставал с дивана. Он не хотел лежать
в постели и лежал на диване. И, лежа почти всё время лицом к стене, он одиноко страдал всё те же не разрешающиеся страдания и одиноко думал всё ту же неразрешающуюся
думу. Что это? Неужели правда, что смерть? И внутренний голос отвечал: да, правда. Зачем эти муки? И голос отвечал: а так, ни зачем. Дальше и кроме этого ничего не было.
И когда тот повернулся к нему лицом, он чуть не отшатнулся
в испуге: столько дикой злобы и ненависти горело
в безумных глазах. Но увидав фельдшера, он тотчас же переменил выражение лица и послушно пошел за ним, не сказав ни одного слова, как будто погруженный
в глубокую
думу. Они
прошли в докторский кабинет; больной сам встал на платформу небольших десятичных весов: фельдшер, свесив его, отметил
в книге против его имени 109 фунтов. На другой день было 107, на третий 106.
Бывало, этой
думой удручен,
Я прежде много плакал и слезами
Я жег бумагу. Детский глупый сон
Прошел давно, как туча над степями;
Но пылкий дух мой не был освежен,
В нем родилися бури, как
в пустыне,
Но скоро улеглись они, и ныне
Осталось сердцу, вместо слез, бурь тех,
Один лишь отзыв — звучный, горький смех…
Там, где весной белел поток игривый,
Лежат кремни — и блещут, но не живы!
И впереди его, и сзади, и со всех сторон поднимались стены оврага, острой линией обрезая края синего неба, и всюду, впиваясь
в землю, высились огромные серые камни — словно
прошел здесь когда-то каменный дождь и
в бесконечной
думе застыли его тяжелые капли.
Но и люди с более ограниченною восприимчивостью, с более слабым, только бы верным, чутьем, не
проходят без следа и заслуживают внимания, если хоть одну черту разъяснили или даже только указали нам
в этой жизни, которая у всех нас перед глазами, всех задевает собою и, однако же, так немногих наводит на серьезную
думу, так немногими понимается.
Оставшись одна, заложила Манефа руки зá спину и
в мрачной
думе твердыми, мерными шагами стала
ходить взад и вперед по келье…
Через две недели наказывала она Алексею
в Комаров побывать.
Прошло четыре, а его нет как нет… Оттого и беспокойные
думы с утра дó ночи, оттого и суетня хлопотливая, оттого и думка каждое утро мокра.
Проходя мимо открытого окна, Фленушка заглянула
в него… Как
в темную ночь сверкнет на один миг молния, а потом все, и небо, и земля, погрузится
в непроглядный мрак, так неуловимым пламенем вспыхнули глаза у Фленушки, когда она посмотрела
в окно… Миг один — и, подсевши к столу, стала она холодна и степенна, и никто из девиц не заметил мимолетного ее оживления.
Дума, крепкая, мрачная
дума легла на высоком челе, мерно и трепетно грудь поднималась. Молчала Фленушка.
И
в голове моей
проходят роем
думы:
Что родина?
Ужели это сны?
Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый
Бог весть с какой далёкой стороны.
А и будет ли тот молодец,
Чтоб
сходил в царство турецкое
Ко царю Салтан Бекетычу,
Сведать
думу его царскую».
Там некогда
в горах, сердечной
думы полный,
Над морем я влачил задумчивую лень,
Когда на хижины
сходила ночи тень —
И дева юная во мгле тебя искала
И именем своим подругам называла.
Полчаса не
прошло, а они уж весело смеялись, искали, кто виноват, и никак не могли отыскать. Забыты все тревожные
думы, нет больше места подозреньям, исчезли мрачные мысли.
В восторге блаженства не могут наглядеться друг на друга, наговориться друг с другом. И не заметил Меркулов, как пролетело время. Половина третьего, пора на биржу ехать с Васильем Петровичем. Нечего делать — пришлось расстаться.
Кончили матери «службу об усопшей». А Петр Степаныч все на том же месте
в раздумье стоит… «Сон и сень!.. Сон и сень!.. Всуе мятется всяк земнородный!.. Что это за Филагрия?..» Никакой Филагрии до той поры он не знал. Даже имени такого не слышал, а теперь с ума оно не
сходит. Черные
думы вконец обуяли его…
Так раздумывала Дуня, и
в этих
думах прошло все утро,
прошел и целый день у нее.
Мрачно
ходил Марко Данилыч по комнате, долго о чем-то раздумывал… Дуня вошла. Думчивая такая, цвет с лица будто сбежал. Каждый день подолгу видается она с Аграфеной Петровной, но нет того, о ком юные
думы, неясные, не понятые еще ею вполне тревожные помышленья. Ровно волной его смыло, ровно ветром снесло. «Вот уж неделя, как нет», — думает Дуня… Думает, передумывает и совсем теряется
в напрасных догадках.
Покойная ночь, которую все пожелали Висленеву, была неспокойная. Простясь с сестрой и возвратясь
в свой кабинет, он заперся на ключ и начал быстро
ходить взад и вперед.
Думы его летели одна за другою толпами, словно он куда-то несся и обгонял кого-то на ретивой тройке, ему, очевидно, было сильно не по себе: его точил незримый червь, от которого нельзя уйти, как от самого себя.
Вошел Иван Ильич, они замолчали. Катя, спеша, зашивала у коптилки продранную
в локте фуфайку отца. Иван Ильич
ходил по кухне посвистывая, но
в глазах его, иногда неподвижно останавливавшихся, была упорная тайная
дума. Катя всегда ждала
в будущем самого лучшего, но теперь вдруг ей пришла
в голову мысль: ведь правда, начнут там разбираться, — узнают и без Леонида про Ивана Ильича. У нее захолонуло
в душе. Все скрывали друг от друга ужас, тайно подавливавший сердце.
Был девятый час вечера. Наверху, за потолком, во втором этаже кто-то
ходил из угла
в угол, а еще выше, на третьем этаже, четыре руки играли гаммы. Шаганье человека, который, судя по нервной походке, о чем-то мучительно думал или же страдал зубною болью, и монотонные гаммы придавали тишине вечера что-то дремотное, располагающее к ленивым
думам. Через две комнаты
в детской разговаривали гувернантка и Сережа.
И
в одном из первых я выразил свое недоумение насчет двух девиц, которых встретил на лекции
в Думе, куда молодежь стала
ходить очень усердно. Это были две типичных нигилистки. Можно было, конечно, оставить их
в покое. Но не было преступлением и отнестись к ним с некоторой критикой.
Друзья остались одни, но остальной вечер и ночь
прошли для них томительно долго. Разговор между ними не клеился. Оба находились под гнетущим впечатлением происшедшего. Поужинав без всякого аппетита, они отправились
в спальню, но там, лежа без сна на своих постелях, оба молчали, каждый думая свою
думу.
Фимка быстро вышла из беседки и бегом пустилась
в дом. Кузьма медленно
прошел сперва, по саду, а потом по двору.
В голове его неслись мрачные
думы.
Дмитревский стал по прежнему
ходить медленным шагами по кабинету, а Оленин снова погрузился
в свои
думы.
Да, не
в гимназию… А бабушка-то и не подозревает. Нехорошо, что она, Верочка, обманула свою старушку! Очень нехорошо. Но… а вдруг бы она сказала бабушке, а тамбы ничего не вышло. Даром бы обнадежила только. Нет, нет! Пожалуй, так и лучше! Предостерегать бабушку от лишних волнений. Конечно, так.
Проходя мимо
думы, Верочка взглянула на часы. Без четверти девять! Успею как раз вовремя. Надо прибавить ходу.
В этот-то будуар и
прошла Дарья Николаевна. Она стала
ходить из угла
в угол, но
думы ее были все еще всецело сосредоточены на Глафире Петровне.
Молодой технолог
ходил с опущенной головой, углубленный
в свои
думы.
Был первый час дня. Иннокентий Антипович был на прииске, а Петр Иннокентьевич, по обыкновению,
ходил из угла
в угол
в своем кабинете и думал свою тяжелую
думу.
Опять тоска и уныние. Словно просыпался я на минуту, увидел что-то, и опять забыл, и опять все тот же бесконечный и тягостный сон. Читаю газеты — страшно. А по городу
ходят еще более страшные слухи, и
в конторе рассказывают невероятные вещи, что Варшава уже взята, и многое другое, о чем лучше помолчать. Не верю я
в нашу
Думу, но все-таки хорошо, что созывают.
Весь город шумит, как улей, крик, недовольные разговоры даже на улице: распущена Государственная
Дума. Только и надежды было что на нее. Даже странно, до чего осмелел петроградец: такое во весь голос кричит на улице, чего прежде и
в спальне не решился бы прошептать! Боятся беспорядков.
Хожу я по улице, слушаю весь этот раздраженный и бессильный гомон и думаю: эх, храбрецы… а впрочем, мне-то какое дело?
И
ходил я,
ходил этот вечер с своею
думою по моей пустой скучной зале и до тех пор доходился, пока вдруг мне пришла
в голову мысль: пробежать самому пустыню.