Неточные совпадения
В детской роскошь, которая во всем доме поражала Дарью Александровну, еще более поразила ее. Тут были и тележечки, выписанные из Англии, и инструменты для обучения
ходить, и нарочно устроенный диван
в роде бильярда, для ползания, и качалки, и ванны особенные, новые. Всё это было английское, прочное и добротное и, очевидно, очень дорогое. Комната была большая, очень высокая и светлая.
Не
пройдя еще через те горькие испытания, которые доводят взрослых до осторожности и холодности
в отношениях, мы лишали себя чистых наслаждений нежной
детской привязанности по одному только странному желанию подражать большим.
— Жалостно и обидно смотреть. Я видела по его лицу, что он груб и сердит. Я с радостью убежала бы, но, честное слово, сил не было от стыда. И он стал говорить: «Мне, милая, это больше невыгодно. Теперь
в моде заграничный товар, все лавки полны им, а эти изделия не берут». Так он сказал. Он говорил еще много чего, но я все перепутала и забыла. Должно быть, он сжалился надо мною, так как посоветовал
сходить в «
Детский базар» и «Аладдинову лампу».
— Врешь ты, деловитости нет, — вцепился Разумихин. — Деловитость приобретается трудно, а с неба даром не слетает. А мы чуть не двести лет как от всякого дела отучены… Идеи-то, пожалуй, и бродят, — обратился он к Петру Петровичу, — и желание добра есть, хоть и
детское; и честность даже найдется, несмотря на то, что тут видимо-невидимо привалило мошенников, а деловитости все-таки нет! Деловитость
в сапогах
ходит.
Робинзон. На бутылке-то «бургонское», а
в бутылке-то «киндер-бальзам» [
детский бальзам (от нем. Kinderbalsam) — сладкая слабая спиртовая настойка.] какой-то. Не
пройдет мне даром эта специя, уж я чувствую.
Он вышел
в большую комнату, место
детских игр
в зимние дни, и долго
ходил по ней из угла
в угол, думая о том, как легко исчезает из памяти все, кроме того, что тревожит. Где-то живет отец, о котором он никогда не вспоминает, так же, как о брате Дмитрии. А вот о Лидии думается против воли. Было бы не плохо, если б с нею случилось несчастие, неудачный роман или что-нибудь
в этом роде. Было бы и для нее полезно, если б что-нибудь согнуло ее гордость. Чем она гордится? Не красива. И — не умна.
—
В Крыму был один социалист, так он
ходил босиком,
в парусиновой рубахе, без пояса, с расстегнутым воротом; лицо у него
детское, хотя с бородкой,
детское и обезьянье. Он возил воду
в бочке, одной старушке толстовке…
Около нее
ходил и ворковал, точно голубь, тощий лысоватый человек
в бархатном пиджаке, тоже ласковый, тихий, с приятным лицом, с
детскими глазами и темной аккуратной бородкой.
Может быть, когда дитя еще едва выговаривало слова, а может быть, еще вовсе не выговаривало, даже не
ходило, а только смотрело на все тем пристальным немым
детским взглядом, который взрослые называют тупым, оно уж видело и угадывало значение и связь явлений окружающей его сферы, да только не признавалось
в этом ни себе, ни другим.
«Да, долго еще до прогресса! — думал Райский, слушая раздававшиеся ему вслед
детские голоса и
проходя в пятый раз по одним и тем же улицам и опять не встречая живой души. — Что за фигуры, что за нравы, какие явления! Все, все годятся
в роман: все эти штрихи, оттенки, обстановка — перлы для кисти! Каков-то Леонтий: изменился или все тот же ученый, но недогадливый младенец? Он — тоже находка для художника!»
В детскую она не
ходила, но порядок был такой, как будто она там жила.
Все было загадочно и фантастически прекрасно
в волшебной дали: счастливцы
ходили и возвращались с заманчивою, но глухою повестью о чудесах, с
детским толкованием тайн мира.
С тех пор как Lise взяла у вас назад свое обещание, — свое
детское обещание, Алексей Федорович, — выйти за вас замуж, то вы, конечно, поняли, что все это была лишь
детская игривая фантазия больной девочки, долго просидевшей
в креслах, — слава Богу, она теперь уже
ходит.
Мы были полны теоретических мечтаний, мы были Гракхи и Риензи
в детской; потом, замкнутые
в небольшой круг, мы дружно
прошли академические годы; выходя из университетских ворот, нас встретили ворота тюрьмы.
Как-то вечером Матвей, при нас показывая Саше что-то на плотине, поскользнулся и упал
в воду с мелкой стороны. Саша перепугался, бросился к нему, когда он вышел, вцепился
в него ручонками и повторял сквозь слезы: «Не
ходи, не
ходи, ты утонешь!» Никто не думал, что эта
детская ласка будет для Матвея последняя и что
в словах Саши заключалось для него страшное пророчество.
В тихие и кроткие минуты я любил слушать потом рассказы об этой
детской молитве, которою начиналась одна широкая жизнь и оканчивалось одно несчастное существование. Образ сироты, оскорбленной грубым благодеянием, и рабы, оскорбленной безвыходностью своего положения — молящихся на одичалом дворе о своих притеснителях, — наполнял сердце каким-то умилением, и редкий покой
сходил на душу.
И я не делал новых попыток сближения с Кучальским. Как ни было мне горько видеть, что Кучальский
ходит один или
в кучке новых приятелей, — я крепился, хотя не мог изгнать из души ноющее и щемящее ощущение утраты чего-то дорогого, близкого, нужного моему
детскому сердцу.
Страшные рассказы положительно подавляли наши
детские души, и, возвращаясь из кухни вечером, мы с великим страхом
проходили мимо темного отверстия печки, находившегося
в середине коридора и почему-то никогда не закрывавшегося заслонками.
Долго Галактион
ходил по опустевшему гнезду, переживая щемящую тоску. Особенно жутко ему сделалось, когда он вошел
в детскую. Вот и забытые игрушки, и пустые кроватки, и
детские костюмчики на стене… Чем бедные детки виноваты? Галактион присел к столу с игрушками и заплакал. Ему сделалось страшно жаль детей. У других-то все по-другому, а вот эти будут сиротами расти при отце с матерью… Нет, хуже! Ах, несчастные детки, несчастные!
Нюрочка перебегала из столовой
в залу и смотрела
в окно на галдевшую на дворе толпу. Ей опять было весело, и она только избегала встречаться с Иваном Семенычем, которого сразу разлюбила. Добрый старик замечал эту
детскую ненависть и не знал, как опять подружиться с Нюрочкой. Улучив минуту, когда она
проходила мимо него, он поймал ее за какую-то оборку и прошептал, указывая глазами на Овсянникова...
Детское лицо улыбалось
в полусне счастливою улыбкой, и слышалось ровное дыхание засыпающего человека. Лихорадка
проходила, и только красные пятна попрежнему играли на худеньком личике. О, как Петр Елисеич любил его, это
детское лицо, напоминавшее ему другое, которого он уже не увидит!.. А между тем именно сегодня он страстно хотел его видеть, и щемящая боль охватывала его старое сердце, и
в голове проносилась одна картина за другой.
Теория греховности мира
проходила перед ее
детскими глазами
в живых и ярких образах.
Евгения Петровна тихо
прошла со свечою по задним комнатам.
В другой маленькой
детской спала крепким сном мамка, а далее, закинув голову на спинку дивана, похрапывала полнокровная горничная. Хозяйка тем же осторожным шагом возвратилась
в спальню. Вязмитинов еще не возвращался.
В зале стучал медленно раскачивающийся маятник стенных часов.
Мы по-прежнему заняли кабинет и
детскую, то есть бывшую спальню, но уже не были стеснены постоянным сиденьем
в своих комнатах и стали иногда
ходить и бегать везде; вероятно, отсутствие гостей было этому причиной, но впоследствии и при гостях продолжалось то же.
Потом я стал просить поглядеть братца, и Параша
сходила и выпросила позволенья у бабушки-повитушки, Алены Максимовны, прийти нам с сестрицей потихоньку, через девичью
в детскую братца, которая отделялась от спальни матери другою
детскою комнатой, где обыкновенно жили мы с сестрицей.
Он сказал это так громко, что все слышали его слова. Кровь с необыкновенной силой прилила к моему сердцу; я почувствовал, как крепко оно билось, как краска
сходила с моего лица и как совершенно невольно затряслись мои губы. Я должен был быть страшен
в эту минуту, потому что St.-Jérôme, избегая моего взгляда, быстро подошел ко мне и схватил за руку; но только что я почувствовал прикосновение его руки, мне сделалось так дурно, что я, не помня себя от злобы, вырвал руку и из всех моих
детских сил ударил его.
Вообще
детские игры он совершенно покинул и повел, как бы
в подражание Есперу Иванычу, скорее эстетический образ жизни. Он очень много читал (дядя обыкновенно присылал ему из Новоселок, как только случалась оказия, и романы, и журналы, и путешествия); часто
ходил в театр, наконец задумал учиться музыке. Желанию этому немало способствовало то, что на том же верху Александры Григорьевны оказались фортепьяны. Павел стал упрашивать Симонова позволить ему снести их к нему
в комнату.
Мы
прошли через комнату, где стояли маленькие,
детские кровати (дети
в ту эпоху были тоже частной собственностью). И снова комнаты, мерцание зеркал, угрюмые шкафы, нестерпимо пестрые диваны, громадный «камин», большая, красного дерева кровать. Наше теперешнее — прекрасное, прозрачное, вечное — стекло было только
в виде жалких, хрупких квадратиков-окон.
Стало быть, и
в кулинарном отношении он был счастлив; желудок
в исправности! Многие этого блага с
детских лет добиваются, да так и
сходят в могилу с желудочным засорением.
Верочка начала
ходить в пансион и училась прилежно. Все, что могли дать ей Жасминов, Гиацинтов и проч., она усвоила очень быстро. Сверх того, научилась танцевать качучу, а манерами решительно превзошла всех своих товарок. Это было нечто до такой степени мягкое, плавное, но
в то же время не изъятое и
детской непринужденности, что сама Софья Михайловна удивлялась.
Мы пришли
в нашу
детскую спальню: все
детские ужасы снова те же таились во мраке углов и дверей;
прошли гостиную — та же тихая, нежная материнская любовь была разлита по всем предметам, стоявшим
в комнате;
прошли залу — шумливое, беспечное
детское веселье, казалось, остановилось
в этой комнате и ждало только того, чтобы снова оживили его.
Итак, я отправился один. Первый визит был, по местности, к Валахиной, на Сивцевом Вражке. Я года три не видал Сонечки, и любовь моя к ней, разумеется, давным-давно
прошла, но
в душе оставалось еще живое и трогательное воспоминание прошедшей
детской любви. Мне случалось
в продолжение этих трех лет вспоминать об ней с такой силой и ясностью, что я проливал слезы и чувствовал себя снова влюбленным, но это продолжалось только несколько минут и возвращалось снова не скоро.
Проходя верхним рекреационным коридором, Александров заметил, что одна из дверей, с матовым стеклом и номером класса, полуоткрыта и за нею слышится какая-то веселая возня, шепот, легкие, звонкие восклицания, восторженный писк, радостный смех. Оркестр
в большом зале играет
в это время польку. Внимательное, розовое, плутовское
детское личико выглядывает зорко из двери
в коридор.
Между юнкерами по поводу этой увертюры
ходило давнее предание, передававшееся из поколения
в поколение. Рассказывали, что будто бы первым литаврщиком, исполнявшим роковой удар гильотины, был никому не известный скромный маленький музыкант, личный друг Крейнбринга еще с
детских лет.
В доме у городского головы пахло недавно натертыми паркетными полами и еще чем-то, еле заметно, приятно-сьестным. Было тихо и скучно. Дети хозяиновы, сын-гимназист и девочка-подросток, — «она у меня под гувернанткой
ходит», говорил отец, — чинно пребывали
в своих покоях. Там было уютно, покойно и весело, окна смотрели
в сад, мебель стояла удобная, игры разнообразные
в горницах и
в саду,
детские звенели голоса.
Тихохонько, на цыпочках
прошли они по коридору — мимо не скольких запертых дверей и остановились у последней, — у двери
в детскую…
В эти тёмные обидные ночи рабочий народ
ходил по улицам с песнями, с
детской радостью
в глазах, — люди впервые ясно видели свою силу и сами изумлялись значению её, они поняли свою власть над жизнью и благодушно ликовали, рассматривая ослепшие дома, неподвижные, мёртвые машины, растерявшуюся полицию, закрытые пасти магазинов и трактиров, испуганные лица, покорные фигуры тех людей, которые, не умея работать, научились много есть и потому считали себя лучшими людьми
в городе.
Он, вероятно, мог быть хорошим проповедником, утешителем и наставником страждущего человечества, которому он с раннего детства привык служить под руководством своей матери и которое оставалось ему навсегда близким и понятным; к людским неправдам и порокам он был снисходителен не менее своей матери, но страстная религиозность его
детских лет скоро
прошла в доме дяди.
Долинский хотел очертить свою мать и свое
детское житье
в киевском Печерске
в двух словах, но увлекаясь, начал описывать самые мелочные подробности этого житья с такою полнотою и ясностью, что перед Дорою
проходила вся его жизнь; ей казалось, что, лежа здесь,
в Ницце, на берегу моря, она слышит из-за синих ниццских скал мелодический гул колоколов Печерской лавры и видит живую Ульяну Петровну, у которой никто не может ничего украсть, потому что всякий, не крадучи, может взять у нее все, что ему нужно.
О, где ты, волшебный мир, Шехеразада человеческой жизни, с которым часто так неблагосклонно, грубо обходятся взрослые люди, разрушая его очарование насмешками и преждевременными речами! Ты, золотое время
детского счастия, память которого так сладко и грустно волнует душу старика! Счастлив тот, кто имел его, кому есть что вспомнить! У многих
проходит оно незаметно или нерадостно, и
в зрелом возрасте остается только память холодности и даже жестокости людей.
В виду сотен лодок и баркасов, стоявших вдоль набережной, он едва заметно подвигался к берегу, с той внимательной и громоздкой осторожностью, с какой большой и сильный человек
проходит сквозь
детскую комнату, заставленную хрупкими игрушками.
Однокашник, сослуживец, а впоследствии и родственник мой Иван Петрович Борисов рассказывал, как, бывало,
в Фатьянове приваженные
ходить к бабушке всею
детскою толпою за лакомством, они иногда приходили к ней во флигель
в неурочное время, повторяя настойчиво: «Бабушка, дай варенья!» Никакие резоны с ее стороны не принимались, и толпа с возгласом: «Бабушка, дай варенья!» все ближе и ближе подступала к старухе, и когда та, выведенная из терпенья, кричала: «Ах вы мерзкие, пошли домой!» толпа ребятишек хватала ее за руки, за волосы, валила на пол и колотила, продолжая кричать: «Бабушка, дай варенья!»
— Отчего вы испугались? Разве я такая страшная? — говорила она тонким, вздрагивающим голосом и осторожно, медленно подвигалась ко мне, держась за стену, точно она шла не по твердому полу, а по зыбкому канату, натянутому
в воздухе. Это неумение
ходить еще больше уподобляло ее существу иного мира. Она вся вздрагивала, как будто
в ноги ей впивались иглы, а стена жгла ее
детские пухлые руки. И пальцы рук были странно неподвижны.
Детский обед
прошел в расспросах о том, какая погода и который час.
Детские комнаты
в доме графа Листомирова располагались на южную сторону и выходили
в сад. Чудное было помещение! Каждый раз, как солнце было на небе, лучи его с утра до заката
проходили в окна;
в нижней только части окна завешивались голубыми тафтяными занавесками для предохранения
детского зрения от излишнего света. С тою же целью по всем комнатам разостлан был ковер также голубого цвета и стены оклеены были не слишком светлыми обоями.
«Что это значит, — думал он, — она не любит мужа — это видно, почему же она отвергает и даже оскорбляется моими исканиями? Я ей не противен, никакого чувства отвращения я не заметил
в ней… напротив! Если я круто повернул и если только это
детская мораль, ребяческое предубеждение, то оно должно
пройти со временем. Да и что же может быть другое? Уж не любит ли она кого-нибудь?»
В высоте со свечами
прошла процессия и спели
детские голоса. Потом это все исчезло.
Когда старик на сивой лошади выехал со двора, Фатевна несколько времени
ходила по двору, ругаясь
в пространство и подбирая какие-то щепы, которыми был завален целый угол;
в это время показалась из крохотного флигелька высокая сгорбленная женщина, лет сорока пяти, с такой маленькой головкой, точно это была совсем
детская.
— У вас, отец Андроник, говорят, лошадка-то
в шарфе
ходит? — начинала Галактионовна, улыбаясь своей
детской улыбкой
в руку.
Буланин и сам уж не так охотно
ходил в отпуск
в те редкие недели, когда это ему разрешалось. Он изнервничался, стал шутовать перед товарищами, терял мало-помалу вкус к жизни и
детское самоуважение. Тут-то над ним и разразилась катастрофа.