Неточные совпадения
Пробираясь берегом к своей хате, я невольно всматривался
в ту сторону, где накануне слепой дожидался ночного пловца; луна уже катилась по небу, и мне показалось, что кто-то
в белом сидел на берегу; я подкрался, подстрекаемый любопытством, и прилег
в траве над обрывом берега; высунув немного
голову, я мог хорошо видеть с утеса все, что внизу делалось, и не очень удивился, а почти обрадовался, узнав мою русалку.
И точно, дорога опасная: направо висели над нашими
головами груды снега, готовые, кажется, при первом порыве ветра оборваться
в ущелье; узкая дорога частию была покрыта снегом, который
в иных местах проваливался под ногами,
в других превращался
в лед от действия солнечных лучей и ночных морозов, так что с трудом мы сами
пробирались; лошади падали; налево зияла глубокая расселина, где катился поток, то скрываясь под ледяной корою, то с пеною прыгая по черным камням.
Татарка, наклонив
голову, вошла первая; вслед за нею Андрий, нагнувшись сколько можно ниже, чтобы можно было
пробраться с своими мешками, и скоро очутились оба
в совершенной темноте.
Но, смотришь, промелькнет утро, день уже клонится к вечеру, а с ним клонятся к покою и утомленные силы Обломова: бури и волнения смиряются
в душе,
голова отрезвляется от дум, кровь медленнее
пробирается по жилам. Обломов тихо, задумчиво переворачивается на спину и, устремив печальный взгляд
в окно, к небу, с грустью провожает глазами солнце, великолепно садящееся на чей-то четырехэтажный дом.
Мы продолжали
пробираться по рядам и вышли — среди криков и стука рабочих, которые, совершенно
голые, немилосердно колотили хлопчатую бумагу
в своих мастерских, — к магазину американца Фога.
— А вот мой личный враг идет, — промолвил он, вдруг вернувшись ко мне, — видите этого толстого человека с бурым лицом и щетиной на
голове, вон что шапку сгреб
в руку да по стенке
пробирается и на все стороны озирается, как волк?
После ужина люди начали устраиваться на ночь. Некоторые из них поленились ставить комарники и легли спать на открытом воздухе, покрывшись одеялами. Они долго ворочались, охали, ахали, кутались с
головой, но это не спасало их от гнуса. Мелкие насекомые
пробирались в каждую маленькую складку. Наконец один из них не выдержал.
С бандурою
в руках
пробирался ускользнувший от песельников молодой козак Левко, сын сельского
головы.
Странное дело! покуда мы
пробирались к Вержболову (немцы уж называют его Wirballen), никому из нас не приходило
в голову выглядывать
в окна и любопытствовать, какой из них открывается пейзаж.
«Максим меня доедет!» — пригрозил Кожемякин сам себе, тихонько, точно воровать шёл,
пробираясь в комнату. Там он сел на привычное место, у окна
в сад, и, сунув
голову, как
в мешок,
в думы о завтрашнем дне, оцепенел
в них, ничего не понимая,
в нарастающем желании спрятаться куда-то глубоко от людей.
Иногда кто-нибудь из них вставал и, опустив
голову, осторожно
пробирался к выходу из трактира, думалось, что человек пошёл бить кого-то, а может — каяться
в великом грехе.
Кирша поехал далее, а крестьянская девушка, стоя на одном месте, провожала его глазами до тех пор, пока не потеряла совсем из виду. Не доехав шагов пятидесяти до пчельника, запорожец слез с лошади и, привязав ее к дереву,
пробрался между кустов до самых ворот загородки. Двери избушки были растворены, а собака спала крепким сном подле своей конуры. Кирша вошел так тихо, что Кудимыч, занятый счетом яиц, которые
в большом решете стояли перед ним на столе, не приподнял даже
головы.
В этот час, посвященный всеобщему покою, какой-то человек высокого роста, закутанный с ног до
головы в черный охабень,
пробирался, как ночный тать, вдоль по улице, стараясь приметным образом держаться как можно ближе к заборам домов.
Как только наступил послеобеденный отдых, Захар отправился под навес, примазал волосы, подвел их скобкою к вискам, самодовольно покрутил
головой, взял
в руки гармонию,
пробрался в узенький проулок к огороду и стал выжидать Дуню, которая должна была явиться развешивать белье.
Во весь этот день Дуня не сказала единого слова. Она как словно избегала даже встречи с Анной. Горе делает недоверчивым: она боялась упреков рассерженной старухи. Но как только старушка заснула и мрачная ночь окутала избы и площадку, Дуня взяла на руки сына, украдкою вышла из избы,
пробралась в огород и там уже дала полную волю своему отчаянию.
В эту ночь на
голову и лицо младенца, который спокойно почивал на руках ее, упала не одна горькая слеза…
Одно мне пришлось наблюдать во время моих горных скитаний: я видел, как тур
пробирался по отвесной скале и время от времени упирался рогом
в стену, а иногда, должно быть уж
в очень опасных местах, то наклонял, то поднимал
голову, то вытягивал шею. Что рога ему служат балансом и поддержкой, это ясно.
В настоящем случае Хвостиков прямо продрал на Кузнецкий мост, где купил себе дюжину фуляровых платков с напечатанными на них нимфами, поглазел
в окна магазинов живописи, зашел потом
в кондитерскую к Трамбле, выпил там чашку шоколада, пробежал наскоро две — три газеты и начал ломать
голову, куда бы ему
пробраться с визитом.
Они пошли дальше вверх по реке и скоро скрылись из виду. Кучер-татарин сел
в коляску, склонил
голову на плечо и заснул. Подождав минут десять, дьякон вышел из сушильни и, снявши черную шляпу, чтобы его не заметили, приседая и оглядываясь, стал
пробираться по берегу меж кустами и полосами кукурузы; с деревьев и с кустов сыпались на него крупные капли, трава и кукуруза были мокры.
«Благодарим тебе, создателю», — читает на ходу, с трудом
пробираясь между скамейками, Сельский, но никому даже и
в голову не придет перекреститься…
Сошли по четырем ступеням
в маленькую комнату полуподвального этажа, хозяин
пробрался в угол потемнее, плотно сел на толстоногий табурет, оглянулся, как бы считая столики, — их было пять, кроме нашего, все покрыты розово-серыми тряпочками. За стойкой, дремотно покачивая седою
головой в темном платке, вязала чулок маленькая старушка.
Там, услыхав девичьи голоса на огороде, он
пробрался осторожно к задней стене, нашёл
в ней щель и стал смотреть: девки собрались
в тени, под сосной; тонкая, худощавая Наталья уже лежала на земле, вверх лицом, заложив руки за
голову, Христина чистила зубы былинкой, присев на стол и болтая
голою ногой, а Сорокина, сидя на земле, опираясь затылком о край стола, вынула левую грудь и, сморщив лицо, разглядывала тёмные пятна на ней.
В голове у него помутилось от боли,
в ушах зазвенело и застучало, он попятился назад и
в это время получил другой удар, но уже по виску. Пошатываясь и хватаясь за косяки, чтобы не упасть, он
пробрался в комнату, где лежали его вещи, и лег на скамью, потом, полежав немного, вынул из кармана коробку со спичками и стал жечь спичку за спичкой, без всякой надобности: зажжет, дунет и бросит под стол — и так, пока не вышли все спички.
Прочие, кто были
в горнице, молчали, глядя
в упор на Снежковых… Пользуясь тем, Никифор Захарыч тихохонько вздумал
пробраться за стульями к заветному столику, но Патап Максимыч это заметил. Не ворочая
головы, а только скосив глаза, сказал он...
Босая, дрожа всем телом, Наташа получасом позднее впереди Дуни на цыпочках
пробирается в дортуар… На
голове ее тоже белая косынка, которую носят целые сутки после бани воспитанницы. И байковый платок покрывает плечи… Все как прежде.
Всё время, пока я сидел у приятеля и ехал потом на вокзал, меня мучило беспокойство. Мне казалось, что я боюсь встречи с Кисочкой и скандала. На вокзале я нарочно просидел
в уборной до второго звонка, а когда
пробирался к своему вагону, меня давило такое чувство, как будто весь я от
головы до ног был обложен крадеными вещами. С каким нетерпением и страхом я ждал третьего звонка!
На биржу он не торопился. У него было свободное время до позднего обеда. Сани
пробирались по сугробам переулка. Бобровый воротник приятно щекотал ему уши.
Голова нежилась
в собольей шапке. Лицо его улыбалось.
В голове все еще прыгала фигура генерала с чубуком и с красным затылком.
А
в вагоне становилось все холоднее. Начинала болеть
голова, мороз
пробирался в самую сердцевину костей. Блестяще-пушистый иней белел на стенах. Никто уж не ругался, все свирепо молчали, сидели на деревянных нарах и кутались
в полушубки.
— А вот изволишь видеть, — отвечал один из солдат, —
в славной баталии под Гуммелем, где любимый шведский генерал Шлиппенбах унес от нас только свои косточки, — вы, чай, слыхали об этой баталии? — вот
в ней-то получили мы с товарищем по доброй орешине, я
в голову, он
в ногу, и выбыли из строя. Теперь
пробираемся на родимую сторонку заживить раны боевые.
Воронецкий подъехал к «Амуровым стрелам». Когда он вошел
в сад, первый акт уже начался. Калхас, плешивый и краснорожий, осматривал подношения богам и, разочарованно качая
головою, говорил: «Слишком много цветов!..» Воронецкий
пробрался к своему месту, отвечая высокомерным взглядом на недовольные ворчания потревоженных зрителей.
— Славная щетка, — сказал он, посматривая искоса на бедного учителя, который
в отчаянии
пробирался к стене, — точно парикмахерский болван!.. Брутова
голова! Важно причесана, помилуй бог, как гладко; только что стены обметать! Бруты, Цезари, патриоты на козьих ножках, двуличники, экивоки! Языком города берут, ногами пыль пускают… а
голова — пуф! Щетка, ей-богу щетка!
Он дважды прочел эту записку и тотчас же решился. Этот «прекрасный мечтатель» совершенно вскружил ему
голову. Не долго раздумывая, он победоносно
пробрался сквозь густую толпу, наполнившую сени театра, и вышел на площадь, где действительно заметил стоявшую
в стороне от других экипажей карету.
«Однажды, часов
в 10 вечера, когда Ушаков дежурил
в канцелярии, Винкель
пробрался в дежурную комнату, подкрался сзади к своему сопернику и небольшим топором ударил его по
голове.
Первое время он думал было последовать совету Ермака Тимофеевича и вернуться, отъехав на несколько сотен верст, с заявлением, что его ограбили лихие люди, но молодое любопытство взяло верх над горечью разлуки с Домашей, и он
в конце концов решил
пробраться в Москву, поглядеть на этот город хором боярских и царских палат, благо он мог сказать Семену Иоаникиевичу, что лихие люди напали на него под самой Москвой.
В его
голове созрел для этого особый план.
Как человек, смотря на солнце, вдруг ослеплён его блеском, он вздрагивал, опускал
голову и взоры
в землю и опять медленными шагами
пробирался по тропе к Новодевичьему монастырю, нередко спотыкаясь о камни, попадавшиеся ему под ноги.
Пьяненький тут один по забору
пробирался, — мастеровой алкогольного цеха. Только хайло расстегнул, нацелился песню петь, ан из него один пьяный пар
в голом виде. Икнуть и то не может… С какой стати этакое беззаконие? Даже остановился он, ручкой сам себе щелкнул, а щелчка-то и не слышно. Вот так пробка! А мухи над ним столбом
в винном чаду завились да зубы скалят… Обрадовались, сроду не говоривши...