Неточные совпадения
— Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим
приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через Ад и Чистилище провожает автора до Рая.] и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла и в них перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.] и двумя толстыми книгами,
сидел один, как солнце, председатель.
— Эге-ге! — сказал гайдук. — А я знаю,
приятель, ты кто: ты сам из тех, которые уже
сидят у меня. Постой же, я позову сюда наших..
Сидел в шестом классе, но со своими одноклассниками держался отчужденно;
приятели у него были в седьмом и восьмом.
Не то, так дома
сидят в благородной праздности; завтракают, обедают с
приятелями, с женщинами — вот и все дело!
Потом приснилось ему, что он
сидит с
приятелями у Сен-Жоржа и с аппетитом ест и пьет, рассказывает и слушает пошлый вздор, обыкновенно рассказываемый на холостых обедах, — что ему от этого стало тяжело и скучно, и во сне даже спать захотелось.
Вон и все наши
приятели: Бабa-Городзаймон например, его узнать нельзя: он, из почтения, даже похудел немного. Чиновники
сидели, едва смея дохнуть, и так ровно, как будто во фронте. Напрасно я хочу поздороваться с кем-нибудь глазами: ни Самбро, ни Ойе-Саброски, ни переводчики не показывают вида, что замечают нас.
— Видишь, Надя, какое дело выходит, — заговорил старик, — не
сидел бы я, да и не думал, как добыть деньги, если бы мое время не ушло. Старые друзья-приятели кто разорился, кто на том свете, а новых трудно наживать. Прежде стоило рукой повести Василию Бахареву, и за капиталом дело бы не стало, а теперь… Не знаю вот, что еще в банке скажут: может, и поверят. А если не поверят, тогда придется обратиться к Ляховскому.
Тогда, вместо него,
сидел у него и принимал посетителей один из его
приятелей, преданный ему душою и телом и молчаливый, как могила.
Когда я возвратился, в маленьком доме царила мертвая тишина, покойник, по русскому обычаю, лежал на столе в зале, поодаль
сидел живописец Рабус, его
приятель, и карандашом, сквозь слезы снимал его портрет; возле покойника молча, сложа руки, с выражением бесконечной грусти, стояла высокая женская фигура; ни один артист не сумел бы изваять такую благородную и глубокую «Скорбь».
— Да, дома. Надену халат и
сижу. Трубку покурю, на гитаре поиграю. А скучно сделается, в трактир пойду. Встречу
приятелей, поговорим, закусим, машину послушаем… И не увидим, как вечер пройдет.
В этот день он явился в класс с видом особенно величавым и надменным. С небрежностью, сквозь которую, однако, просвечивало самодовольство, он рассказал, что он с новым учителем уже «
приятели». Знакомство произошло при особенных обстоятельствах. Вчера, лунным вечером, Доманевич возвращался от знакомых. На углу Тополевой улицы и шоссе он увидел какого-то господина, который
сидел на штабеле бревен, покачивался из стороны в сторону, обменивался шутками с удивленными прохожими и запевал малорусские песни.
Сидя где-нибудь в гостях, доктор вдруг схватывался и уходил домой, несмотря на все уговоры недавних
приятелей посидеть и не лишать компании.
«Доверяйся после этого людям, выказывай благородную доверчивость!» — восклицал он в горести,
сидя с новыми
приятелями, в доме Тарасова, за бутылкой вина и рассказывая им анекдоты про осаду Карса и про воскресшего солдата.
— Нет… Я про одного человека, который не знает, куда ему с деньгами деваться, а пришел старый
приятель, попросил денег на дело, так нет. Ведь не дал… А школьниками вместе учились, на одной парте
сидели. А дельце-то какое: повернее в десять раз, чем жилка у Тараса. Одним словом, богачество… Уж я это самое дело вот как знаю, потому как еще за казной набил руку на промыслах. Сотню тысяч можно зашибить, ежели с умом…
Самойло Евтихыч приехал проведать сына только через неделю и отнесся к этому несчастию довольно безучастно: у него своих забот было по горло. Полное разорение
сидело на носу, и дела шли хуже день ото дня. Петра Елисеича неприятно поразило такое отношение старого
приятеля к сыну, и он однажды вечером за чаем сказал Нюрочке...
То ли дело
сидеть себе дома, пообедать в приятном обществе и, закурив отличную сигару, беседовать «разумно» с
приятелями о предметах, вызывающих на размышление, — хоть бы о том, как трудны бывают обязанности следователя!
Про героя моего я по крайней мере могу сказать, что он искренно и глубоко страдал: как бы совершив преступление, шел он от князя по Невскому проспекту, где тут же встречалось ему столько спокойных и веселых господ, из которых уж, конечно, многие имели на своей совести в тысячу раз грязнейшие пятна. Дома Калинович застал Белавина, который
сидел с Настенькой. Она была в слезах и держала в руках письмо. Не обратив на это внимания, он молча пожал у
приятеля руку и сел.
Каким образом уцелел крестик, данный Санину Джеммой, почему не возвратил он его, как случилось, что до того дня он ни разу на него не натыкался? Долго, долго
сидел он в раздумье — и уже наученный опытом, через столько лет — все не в силах был понять, как мог он покинуть Джемму, столь нежно и страстно им любимую, для женщины, которую он и не любил вовсе?.. На следующий день он удивил всех своих
приятелей и знакомых: он объявил им, что уезжает за границу.
Сидят приятели за водкой.
Но не пойму я одного:
С ним Митя на ноге короткой.
Он — косо смотрит на него!
Пока он размышлял таким образом, кто-то вдруг погасил рожок, около которого он
сидел. Матвей оглянулся. За ним, недалеко,
сидел мистер Падди, ирландец,
приятель Дымы, и невинно улыбался.
Было половина десятого, когда в тумане двадцатиградусного мороза толстый, бородатый кучер Чернышева, в лазоревой бархатной шапке с острыми концами,
сидя на козлах маленьких саней, таких же, как те, в которых катался Николай Павлович, подкатил к малому подъезду Зимнего дворца и дружески кивнул своему
приятелю, кучеру князя Долгорукого, который, ссадив барина, уже давно стоял у дворцового подъезда, подложив под толстый ваточный зад вожжи и потирая озябшие руки.
Шубин почти не показывался; он с лихорадочною деятельностью занялся своим искусством: либо
сидел взаперти у себя в комнате и выскакивал оттуда в блузе, весь выпачканный глиной, либо проводил дни в Москве, где у него была студия, куда приходили к нему модели и италиянские формовщики, его
приятели и учителя.
В экипаже я
сидел рядом с Биче, имея перед собой Ботвеля, который, по многим приметам, был для Биче добрым
приятелем, как это случается между молодыми людьми разного пола, связанными родством, обоюдной симпатией и похожими вкусами.
Увел. Розанов пошел, пошатываясь. Мы
сидим, выпиваем. Сверху пришли еще два нетанцующих чиновника,
приятели Феди. Вдруг стук на лестнице. Как безумный влетает Розанов, хватает шапку, надевает тесак и испуганно шепчет нам...
Тут
сидел один из ближайших
приятелей Захара. Лишнее говорить, что он пользовался точно так же дружбою приемыша. То был рыжий и косой парень, но лихой и разбитной гуляка, по прозванию Семион, или Севка-Глазун. Этот Семион, или Севка, держался обычая пропивать в воскресенье все то, что зарабатывал в продолжение недели, если только не успевал заблаговременно проигрывать заработки в три листка. В компании, где Захар играл роль коновода, Севка был чем-то вроде есаула.
У господина Бамбаева, вашего
приятеля, сердце чудное; правда, у него, как у поэта Языкова, который, говорят, воспевал разгул,
сидя за книгой и кушая воду, — восторг, собственно, ни на что не обращенный, но все же восторг; и господин Ворошилов тоже добрейший; он, как все люди его школы, люди золотой доски, точно на ординарцы прислан к науке, к цивилизации, и даже молчит фразисто, но он еще так молод!
Выше Петрухи и сзади него
сидел штукатур — подрядчик Силачев, — мужик большой, с длинными руками и маленьким, — сердитым лицом,
приятель Филимонова, всегда игравший с ним в шашки.
— Спросим настоящего. Хочешь, с
приятелями познакомлю, вон видишь, в углу за бутылкой
сидят!
Получив на все свои развязные слова и приветствия почти полное молчание, Архангелов счел за лучше удалиться; но не ушел совсем из комнаты, а стал тут же ходить с своим
приятелем взад и вперед по той именно стороне стола, на которой
сидели Елена и князь.
Граф Хвостиков, впрочем, более
приятеля сохранивший присутствие духа, принялся доказывать доктору, что Россия самая непредприимчивая страна, что у нас никто не заинтересуется делом за его идею, а всякому дорог лишь свой барыш! Доктор с легкой улыбкой соглашался с ним; Домна же Осиповна держала свои глаза устремленными на Долгова, который
сидел совсем понурив голову. Наконец гости увидели, что им есть возможность уехать, и уехали!
— Ну, нет. Если ты
приятель Дюрока, то, значит, и мой, а поэтому я присоединю тебя к нашему плану. Мы все пойдем смотреть кое-что в этой лачуге. Тебе, с твоим живым соображением, это может принести пользу. Пока, если хочешь,
сиди или смотри картины. Поп, кто приехал сегодня?
Ему нравилось, что Яков, бывая у дяди, не вмешивался в бесконечные споры Мирона с его
приятелем, отрёпанным, беспокойным Горицветовым. Мирон стал уже совершенно не похож на купеческого сына; худощавый, носатый, в очках, в курточке с позолоченными пуговицами, какими-то вензелями на плечах, он напоминал мирового судью. Ходил и
сидел он прямо, как солдат, говорил высокомерно, заносчиво, и хотя Пётр понимал, что племянник всегда говорит что-то умное, всё-таки Мирон не нравился ему.
Сейчас после Фоминой я получил письмо от старинного моего
приятеля и школьного товарища, Ивана Косушкина (есть такая фамилия и очень древняя: и в Смоленске Косушкины
сидели, и в Тушино бегали, но нигде «косушки» не забывали и тем воспрославились). Письмо гласило следующее...
— Право, ей-богу, — продолжал Масуров, — я очень склонен к дружбе. Будь я подлец, если не готов вот так, как теперь мы
сидим, прожить десять лет в деревне. Жена…
приятель, — черт возьми! Чего же больше?
Они,
сидя в халатах, чинят пистолет, клеют из картона всякие вещицы, полезные для дома, играют с пришедшим
приятелем в шашки и карты, и так проводят утро, делая почти то же ввечеру, с присоединеньем кое-когда пунша.
Жил он в будке, днем
сидел на тумбе или беседовал в ближайшей харчевне с
приятелями.
Когда трубка была набита и вспыхнувшая серная спичка осветила лицо служивого, Прошка окончательно сконфузился. Лицо
приятеля было сурово. Он
сидел на корточках, потягивая из чубука и глядя задумчиво в сторону. Прошка ясно понял, что мысли служивого теперь далеко: по-видимому, он предавался общим размышлениям о горькой жизни, не обращая внимания на дорогу, как будто его приговор над хвалеными местами был уже окончательно составлен. Прошке стало очень стыдно, и вся его чванливость совершенно исчезла.
Приехали домой. На столе в саду уже кипел самовар, и на одном краю стола со своими
приятелями, чиновниками окружного суда,
сидел старик Шелестов и, по обыкновению, что-то критиковал.
Часа через два я
сидел уже в телеге, напутствуемый советами
приятеля. Добрые лошади тронулись сразу, а ямщик, подбодренный обещанием на водку, гнал их всю дорогу, как говорится, в три кнута; до Б. мы доехали живо.
Я в этот день почти не обедал и с раннего вечера просидел у одного инженера, а у него
сидели еще двое
приятелей.
У нас у всех девушек есть… ну, понимаешь…
приятели. Посмотри в праздник, сколь хорошо: на улице
сидят все вместе; а ты вот со мной никогда не погуляешь. По крайности я перстенек покажу, что есть у меня такой парень, который меня верно любит. Ты приезжай ужо пораньше, заложим тройку, насажаем девок, поедем кататься с песнями.
Вы спокойно
сидите дома, беседуя с
приятелями, или, просто,
сидите потому, что гулять не хочется.
Мой
приятель пришел провожать меня, и мы
сидели весь вечер и ночь на улице станицы перед моей хатой.
— Спасибо, Митенька, — сказал он, крепко сжимая руку
приятеля. — Такое спасибо, что и сказать тебе не смогу. Мне ведь чуть не вовсе пропадать приходилось. Больше рубля с гривной не давали, меньше рубля даже предлагали…
Сидя в Царицыне, не имел никаких известий, как идут дела у Макарья, не знал… Чуть было не решился. Сказывал тебе Зиновей Алексеич?
Наверстал же Никита Федорыч Веденееву за прошлую ночь.
Сидит у невесты, а
приятель жди-подожди.
Всё время, пока я
сидел у
приятеля и ехал потом на вокзал, меня мучило беспокойство. Мне казалось, что я боюсь встречи с Кисочкой и скандала. На вокзале я нарочно просидел в уборной до второго звонка, а когда пробирался к своему вагону, меня давило такое чувство, как будто весь я от головы до ног был обложен крадеными вещами. С каким нетерпением и страхом я ждал третьего звонка!
Директора городского банка Петра Семеныча, бухгалтера, его помощника и двух членов отправили ночью в тюрьму. На другой день после переполоха купец Авдеев, член ревизионной комиссии банка,
сидел с
приятелями у себя в лавке и говорил...
Семен Петрович взвизгнул и побледнел. По Невскому, мимо
приятелей, прокатила коляска. В ней
сидела молодая дамочка; vis-à-vis дамочки
сидел мужчина.
— Штраховку получит полностью, везде други-приятели
сидят.
Улан перекинулся назад всем своим пухлым туловищем. В ушах Анны Серафимовны звенел долго хохот обоих
приятелей мужа. Она вбок посмотрела на него. Он все еще не менял позы,
сидел на ребре стола и носком правой ноги ударял о левую. Один раз его глаза встретились с ее взглядом. Ей показалось, что она прочла в них: «Зачем пожаловали?»