Неточные совпадения
— Ну, не ври, — с досадой перебил Чертопханов. — Купить мне у тебя этого
коня… не
на что, а подарков я еще не то что от жида, а от самого Господа Бога не
принимал!
Мало ли, много ли тому времени прошло: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается, — стала привыкать к своему житью-бытью молодая дочь купецкая, красавица писаная, ничему она уж не дивуется, ничего не пугается, служат ей слуги невидимые, подают,
принимают,
на колесницах без
коней катают, в музыку играют и все ее повеления исполняют; и возлюбляла она своего господина милостивого, день ото дня, и видела она, что недаром он зовет ее госпожой своей и что любит он ее пуще самого себя; и захотелось ей его голоса послушать, захотелось с ним разговор повести, не ходя в палату беломраморную, не читая словесов огненных.
Я сидел у растворенного окна, смотрел
на полную луну и мечтал. Сначала мои мысли были обращены к ней,но мало-помалу они
приняли серьезное направление. Мне живо представилось, что мы идем походом и что где-то, из-за леса, показался неприятель. Я, по обыкновению, гарцую
на коне, впереди полка, и даю сигнал к атаке. Тррах!.. ружейные выстрелы, крики, стоны, «руби!», «коли!». Et, ma foi! [И, честное слово! (франц.)] через пять минут от неприятеля осталась одна окрошка!
— Михеич! — сказал Серебряный, — сослужи мне службу. Я прежде утра выступить не властен; надо моим людям царю крест целовать. Но ты сею же ночью поезжай одвуконь, не жалей ни себя, ни
коней; попросись к боярыне, расскажи ей все; упроси ее, чтобы
приняла меня, чтобы ни
на что не решалась, не повидавшись со мною!
И, подождав, чтобы князь сел
на коня и выехал заднею околицею, Годунов вернулся в избу, весьма довольный, что Серебряный не
принял предложения переночевать у него в доме.
В кучерявом нагом всаднике, плывущем
на гнедом долгогривом
коне, узнается дьякон Ахилла, и даже еле мелькающая в мелкой ряби струй тыква
принимает знакомый человеческий облик:
на ней обозначаются два кроткие голубые глаза и сломанный нос. Ясно, что это не тыква, а лысая голова Константина Пизонского, старческое тело которого скрывается в свежей влаге.
— Не щеголеват, да покоен, матушка. А вон никак летит
на удалой тройке сосед Буркин. Экие
кони!.. Ну, нечего сказать, славный завод! И откуда, разбойник, достал маток? Все чистой арабской породы! Вот еще кто-то… однако мне пора приодеться; а вы, барыни, ступайте-ка в гостиную да
принимайте гостей.
На широкой и единственной улице деревни толпился народ в праздничных кафтанах, с буйными криками веселья и злобы, вокруг казаков, которые, держа
коней в поводу, гордо
принимали подарки мужиков и тянули ковшами густую брагу, передавая друг другу ведро, в которое староста по временам подливал хмельного напитка.
В ознаменование своего неудовольствия они явились
на смотр в траурных одеждах,
на конях под черными попонами, — что суеверный Голицын
принял даже за зловещее пророчество (Устрялов, том I, стр. 196).
На наш взгляд, такой поступок опозорил бы только женщину; но я замечал много раз, что простые люди
принимают это наоборот, как самое тяжкое оскорбление своей личности. И действительно, Степан вздрогнул,
конь его, казалось, сейчас кинется
на татарку. Но он удержал его, подняв
на дыбы. Толпа шарахнулась, расчистив путь, и через минуту Степан исчез за околицей в туче снежной пыли под грохот и улюлюканье торжествующей толпы.
Сазонка выбирал плиту поувесистее, засучивал рукав и,
приняв позу атлета, мечущего диск, измерял прищуренным глазом расстояние. С легким свистом плита вырывалась из его руки и, волнообразно подскакивая, скользящим ударом врывалась в середину длинного
кона, и пестрым дождем рассыпались бабки, и таким же пестрым криком отвечали
на удар ребята. После нескольких ударов Сазонка отдыхал и говорил ребятам...
Разгневался Господь
на Аггея. Призвал он к себе ангела и повелел ему,
приняв на себя вид Аггеев, одеться в его платье, сесть
на коня и ехать в город. И исполнил ангел волю Господню по слову его.
— Кажись бы, теперича и беды-то опасаться нечего, — сказал Федор Афанасьев. — Тогда мы с тобой от Чапурина удирали, а теперь он
на себя все дело
принял — я-де сам наперед знал про ту самокрутку, я-де сам и коней-то им наймовал… Ну, он так он. Пущай его бахвáлится, убытку от него нам нет никакого… А прималчивать все-таки станем, как ты велел… В этом будь благонадежен…
Обстоятельства уничтожили меня вконец, а у меня уж слишком много было проставлено
на одну карту, чтобы
принять ее с
кона, и я не постояла за свою гордость: я приносила раскаяние, я плакала, я молила… и я, проклиная тебя, была уже не женой, а одалиской для человека, которого не могла терпеть.
На одной из наших батарей, попавшую
на позицию, к которой японцы пристрелялись, выбыли из строя все офицеры, начальство
принял унтер-офицер, у которого уже была оторвана кисть правой руки — он, кое-как перевязав её рукавом рубахи, левой рукой работает над орудием, пока не падает мёртвым, сражённый шрапнелью. Тут же
на полях Вафангоу выказалась во всём своём блеске доблесть русской женщины — сестра милосердия г-жа Воронова под градом пуль, спокойно сидя
на коне, распоряжалась действиями санитаров.
Ружья были сложены в козлы, и
на плац-параде появился
кон бабок. Началась игра. Суворов отнес барабан в избу и, вернувшись, сам
принял участие в игре.
— Скаль зубки. Конечно, есть
приметы сырые: нос чешется — в рюмку глядеть. Другие ротмистры и без этого выпивают… Наши пензенские
приметы тонкие, со всех сторон обточены. Не соврут… Скажем,
конь ржет — всякий дурак знает — к добру. А вот ежели вороной жеребец в полночь
на конюшне заржет — беда! Пожар в этом доме в ту же ночь жди. Хоть в шубе-калошах спать ложись.
Дойдя до этой точки своего рассказа, мой жидок опять взвыл и опять потерял дар слова и насилу-насилу мог досказать остальное, что, впрочем, было весьма коротко и просто. Улучив минуту, когда наниматель торговался за какие-то припасы, а сторож зазевался, кравец удрал
на другой стодол к знакомому «балагуле», [Извозчик, содержатель брик. (
Прим. Лескова.)] взял, не торгуясь или посулив щедрую плату, четверку подчегарых, легких н быстрых жидовских
коней и укатил в Киев — креститься.
— Ils m’ont reçu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они
приняли меня с этою вестью, как
принимают собаку
на кегельный
кон,] — заключил он.
Особенно сильное впечатление производило, когда князь поворачивал
на углу из одной улицы в другую. Тут его
кони, экипаж, кучер и сам он неслись, совсем накренясь, и
на поворотах летели в наклонном положении, пока опять выравнивались и,
приняв прямое положение, мчались еще быстрее. Это никогда не обещало благополучия ни пешему, ни конному, кто бы тут ни подвернулся.