Неточные совпадения
— Ну, не ври, — с досадой перебил Чертопханов. — Купить мне у тебя этого
коня… не на что, а подарков я еще не то что от жида, а от самого Господа Бога не
принимал!
Мало ли, много ли тому времени прошло: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается, — стала привыкать к своему житью-бытью молодая дочь купецкая, красавица писаная, ничему она уж не дивуется, ничего не пугается, служат ей слуги невидимые, подают,
принимают, на колесницах без
коней катают, в музыку играют и все ее повеления исполняют; и возлюбляла она своего господина милостивого, день ото дня, и видела она, что недаром он зовет ее госпожой своей и что любит он ее пуще самого себя; и захотелось ей его голоса послушать, захотелось с ним разговор повести, не ходя в палату беломраморную, не читая словесов огненных.
Я сидел у растворенного окна, смотрел на полную луну и мечтал. Сначала мои мысли были обращены к ней,но мало-помалу они
приняли серьезное направление. Мне живо представилось, что мы идем походом и что где-то, из-за леса, показался неприятель. Я, по обыкновению, гарцую на
коне, впереди полка, и даю сигнал к атаке. Тррах!.. ружейные выстрелы, крики, стоны, «руби!», «коли!». Et, ma foi! [И, честное слово! (франц.)] через пять минут от неприятеля осталась одна окрошка!
— Михеич! — сказал Серебряный, — сослужи мне службу. Я прежде утра выступить не властен; надо моим людям царю крест целовать. Но ты сею же ночью поезжай одвуконь, не жалей ни себя, ни
коней; попросись к боярыне, расскажи ей все; упроси ее, чтобы
приняла меня, чтобы ни на что не решалась, не повидавшись со мною!
Максим не ошибся. Престарелый игумен, с длинною седою бородой, с кротким взглядом, в котором было совершенное неведение дел мирских,
принял его ласково. Двое служек взяли под уздцы усталого
коня. Третий вынес хлеба и молока для Буяна; все радушно хлопотали около Максима. Игумен предложил ему отобедать, но Максим захотел прежде всего исповедаться.
И, подождав, чтобы князь сел на
коня и выехал заднею околицею, Годунов вернулся в избу, весьма довольный, что Серебряный не
принял предложения переночевать у него в доме.
В кучерявом нагом всаднике, плывущем на гнедом долгогривом
коне, узнается дьякон Ахилла, и даже еле мелькающая в мелкой ряби струй тыква
принимает знакомый человеческий облик: на ней обозначаются два кроткие голубые глаза и сломанный нос. Ясно, что это не тыква, а лысая голова Константина Пизонского, старческое тело которого скрывается в свежей влаге.
Горяча ты, пуля, и несешь ты смерть, но не ты ли была моей верной рабой? Земля черная, ты покроешь меня, но не я ли тебя
конем топтал? Холодна ты, смерть, но я был твоим господином. Мое тело возьмет земля, мою душу
примет небо».
— Не щеголеват, да покоен, матушка. А вон никак летит на удалой тройке сосед Буркин. Экие
кони!.. Ну, нечего сказать, славный завод! И откуда, разбойник, достал маток? Все чистой арабской породы! Вот еще кто-то… однако мне пора приодеться; а вы, барыни, ступайте-ка в гостиную да
принимайте гостей.
Но, должно быть, этот смех успокоил стражников; все же один, подав
коня к тротуару, наклонился и заглянул в лица, увидел блестящие пуговицы Сашиного гимназического пальто и, либо спросонок, либо по незнакомству с мундирами,
принял его за офицера: выпрямился и крикнул сипловатым басом...
Твой
конь не боится опасных трудов;
Он, чуя господскую волю,
То смирный стоит под стрелами врагов,
То мчится по бранному полю.
И холод и сеча ему ничего…
Но
примешь ты смерть от
коня своего».
На широкой и единственной улице деревни толпился народ в праздничных кафтанах, с буйными криками веселья и злобы, вокруг казаков, которые, держа
коней в поводу, гордо
принимали подарки мужиков и тянули ковшами густую брагу, передавая друг другу ведро, в которое староста по временам подливал хмельного напитка.
В ознаменование своего неудовольствия они явились на смотр в траурных одеждах, на
конях под черными попонами, — что суеверный Голицын
принял даже за зловещее пророчество (Устрялов, том I, стр. 196).
— Хоша и пух ветром пустишь, а где шелудивый
конь валялся, там не след чистой негой наступать: лишай сядет. Извини, дорогой гость, и не
прими за остуду, а от нашей крови тебе жены не будет, — заключила ему с поклоном, вставши из-за стола, Байцурова.
Чем далее эти мечты были от действительности, тем более они
принимали детский характер: в них являлись и волшебники, и оборотни, и неестественных размеров богатыри, и разумные
кони, и наговоры еретические.
Конь (волнуясь). Не он убил! Он по реке ехал в тот час!.. Присягу
приму!.. Мы с генералом видели его… Еще генерал говорил: хорошо бы, говорит, опрокинуть лодку, чтобы выкупался он… да! Ишь ты, мальчишка! Ты это что делаешь, а?
На наш взгляд, такой поступок опозорил бы только женщину; но я замечал много раз, что простые люди
принимают это наоборот, как самое тяжкое оскорбление своей личности. И действительно, Степан вздрогнул,
конь его, казалось, сейчас кинется на татарку. Но он удержал его, подняв на дыбы. Толпа шарахнулась, расчистив путь, и через минуту Степан исчез за околицей в туче снежной пыли под грохот и улюлюканье торжествующей толпы.
Сазонка выбирал плиту поувесистее, засучивал рукав и,
приняв позу атлета, мечущего диск, измерял прищуренным глазом расстояние. С легким свистом плита вырывалась из его руки и, волнообразно подскакивая, скользящим ударом врывалась в середину длинного
кона, и пестрым дождем рассыпались бабки, и таким же пестрым криком отвечали на удар ребята. После нескольких ударов Сазонка отдыхал и говорил ребятам...
Разгневался Господь на Аггея. Призвал он к себе ангела и повелел ему,
приняв на себя вид Аггеев, одеться в его платье, сесть на
коня и ехать в город. И исполнил ангел волю Господню по слову его.
— С послезавтраго горянщину помаленьку надо в Городец подвозить, — сказал Патап Максимыч. — По всем
приметам, нонешний год Волга рано пройдет. Наледь [Вешняя вода поверх речного льда.]
коням по брюхо… Кого бы послать с обозом-то?
— Ну, друг любезный! чур, головы не вешать! — хлопнув по плечу, весело подбодрил его Свитка. — Знаете, говорят, это вообще дурная
примета, если
конь перед боем весит голову. Смелее! Будьте достойны той чести, которую сделал вам выбор общества, будьте же порядочным человеком! Надо помнить то святое дело, за которое вы теперь взялись своею охотой!
Два нукера выбежали из сакли и
приняли моего
коня.
— Кажись бы, теперича и беды-то опасаться нечего, — сказал Федор Афанасьев. — Тогда мы с тобой от Чапурина удирали, а теперь он на себя все дело
принял — я-де сам наперед знал про ту самокрутку, я-де сам и коней-то им наймовал… Ну, он так он. Пущай его бахвáлится, убытку от него нам нет никакого… А прималчивать все-таки станем, как ты велел… В этом будь благонадежен…
Обстоятельства уничтожили меня вконец, а у меня уж слишком много было проставлено на одну карту, чтобы
принять ее с
кона, и я не постояла за свою гордость: я приносила раскаяние, я плакала, я молила… и я, проклиная тебя, была уже не женой, а одалиской для человека, которого не могла терпеть.
Кесарь Степанович ногою шаркнул, «в ручку поцеловал», и
коня принял, и честное слово свое сдержал.
На одной из наших батарей, попавшую на позицию, к которой японцы пристрелялись, выбыли из строя все офицеры, начальство
принял унтер-офицер, у которого уже была оторвана кисть правой руки — он, кое-как перевязав её рукавом рубахи, левой рукой работает над орудием, пока не падает мёртвым, сражённый шрапнелью. Тут же на полях Вафангоу выказалась во всём своём блеске доблесть русской женщины — сестра милосердия г-жа Воронова под градом пуль, спокойно сидя на
коне, распоряжалась действиями санитаров.
Ружья были сложены в козлы, и на плац-параде появился
кон бабок. Началась игра. Суворов отнес барабан в избу и, вернувшись, сам
принял участие в игре.
— Прошу, — начинает, — господа, извинения, что позволил себе напроситься в вашу дружескую компанию. Я такой-то (назвал свое имя), спешу из Москвы домой, но устал и захотел здесь отдохнуть, а меж тем услыхал ваш говор — и «покой бежит от глаз». Как старый боевой
конь, я рванулся и приношу вам искреннюю благодарность за то, что вы меня
принимаете.
— Скаль зубки. Конечно, есть
приметы сырые: нос чешется — в рюмку глядеть. Другие ротмистры и без этого выпивают… Наши пензенские
приметы тонкие, со всех сторон обточены. Не соврут… Скажем,
конь ржет — всякий дурак знает — к добру. А вот ежели вороной жеребец в полночь на конюшне заржет — беда! Пожар в этом доме в ту же ночь жди. Хоть в шубе-калошах спать ложись.
Любимейшее зрелище Вишневского было хороший конский табун, где гуляет мощный и красивый жеребец. Даже издали заслышав его ржание, Степан Иванович останавливался, и лицо его
принимало выражение полного удовольствия… Казалось, глаза его не стесняясь пространством, видели, как
конь, напрягши хребет и втягивая и ноздрями и оскалом воздух, несется и пышет страстью…
Дойдя до этой точки своего рассказа, мой жидок опять взвыл и опять потерял дар слова и насилу-насилу мог досказать остальное, что, впрочем, было весьма коротко и просто. Улучив минуту, когда наниматель торговался за какие-то припасы, а сторож зазевался, кравец удрал на другой стодол к знакомому «балагуле», [Извозчик, содержатель брик. (
Прим. Лескова.)] взял, не торгуясь или посулив щедрую плату, четверку подчегарых, легких н быстрых жидовских
коней и укатил в Киев — креститься.
— Ils m’ont reçu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они
приняли меня с этою вестью, как
принимают собаку на кегельный
кон,] — заключил он.
Особенно сильное впечатление производило, когда князь поворачивал на углу из одной улицы в другую. Тут его
кони, экипаж, кучер и сам он неслись, совсем накренясь, и на поворотах летели в наклонном положении, пока опять выравнивались и,
приняв прямое положение, мчались еще быстрее. Это никогда не обещало благополучия ни пешему, ни конному, кто бы тут ни подвернулся.