Неточные совпадения
Расспросивши подробно будочника, куда можно пройти ближе, если понадобится,
к собору,
к присутственным местам,
к губернатору, он отправился взглянуть на
реку, протекавшую посредине города, дорогою оторвал прибитую
к столбу афишу, с тем чтобы,
пришедши домой, прочитать ее хорошенько, посмотрел пристально на проходившую по деревянному тротуару даму недурной наружности, за которой следовал мальчик в военной ливрее, с узелком в руке, и, еще раз окинувши все глазами, как бы с тем, чтобы хорошо припомнить положение места, отправился домой прямо в свой нумер, поддерживаемый слегка на лестнице трактирным слугою.
Вот у плотины он, осматривая течь,
Увидел, что
к реке пришли напиться куры.
Он прочел страниц пятнадцать. Маша
пришла звать его, не хочет ли пойти на Неву: все идут посмотреть, как становится
река. Он пошел и воротился
к чаю.
Но их мало, жизни нет, и пустота везде. Мимо фрегата редко и робко скользят в байдарках полудикие туземцы. Только Афонька, доходивший в своих охотничьих подвигах, через леса и
реки, и до китайских, и до наших границ и говорящий понемногу на всех языках, больше смесью всех, между прочим и наречиями диких, не робея, идет
к нам и всегда норовит
прийти к тому времени, когда команде раздают вино. Кто-нибудь поднесет и ему: он выпьет и не благодарит выпивши, не скажет ни слова, оборотится и уйдет.
Утром был довольно сильный мороз (–10°С), но с восходом солнца температура стала повышаться и
к часу дня достигла +3°С. Осень на берегу моря именно тем и отличается, что днем настолько тепло, что смело можно идти в одних рубашках,
к вечеру приходится надевать фуфайки, а ночью — завертываться в меховые одеяла. Поэтому я распорядился всю теплую одежду отправить морем на лодке, а с собой мы несли только запас продовольствия и оружие. Хей-ба-тоу с лодкой должен был
прийти к устью
реки Тахобе и там нас ожидать.
Лес кончился, и опять потянулась сплошная гарь. Та
к прошли мы с час. Вдруг Дерсу остановился и сказал, что пахнет дымом. Действительно, минут через 10 мы спустились
к реке и тут увидели балаган и около него костер. Когда мы были от балагана в 100 шагах, из него выскочил человек с ружьем в руках. Это был удэгеец Янсели с
реки Нахтоху. Он только что
пришел с охоты и готовил себе обед. Котомка его лежала на земле, и
к ней были прислонены палка, ружье и топор.
Путь А.И. Мерзлякова начинался от фанзы удэгейца Сиу Ху и шел прямо на восток, пересекая несколько маленьких перевальчиков. Перейдя речку Хуля, он повернул
к северо-востоку, затем пересек еще одну
реку — Шооми (в верховьях) — и через 3 суток вышел на
реку Кулумбе. Здесь, около скалы Мафа, он где-то видел выходы каменного угля на поверхность. После перевала по другой безымянной горной речке он
пришел на
реку Найну, прямо
к корейским фанзам.
Кое-где виднелась свежевзрытая земля. Та
к как домашних свиней китайцы содержат в загонах, то оставалось допустить присутствие диких кабанов, что и подтвердилось. А раз здесь были кабаны, значит, должны быть и тигры. Действительно, вскоре около
реки на песке мы нашли следы одного очень крупного тигра. Он шел вдоль
реки и прятался за валежником. Из этого можно было заключить, что страшный зверь
приходил сюда не для утоления жажды, а на охоту за козулями и кабанами.
Мы рассчитали, что если пойдем по тропе, то выйдем на
реку Найну
к корейцам, и если пойдем прямо, то
придем на берег моря
к скале Ван-Син-лаза. Путь на Найну нам был совершенно неизвестен, и
к тому же мы совершенно не знали, сколько времени может занять этот переход. До моря же мы рассчитывали дойти если не сегодня, то, во всяком случае, завтра
к полудню.
Козулятина
приходила к концу, надо было достать еще мяса. Мы сговорились с Дерсу и пошли на охоту. Было решено, что от рассошины [Место, где сливаются 2 речки.] я пойду вверх по
реке, а он по ручейку в горы.
Стрелки недолго сидели у огня. Они рано легли спать, а мы остались вдвоем с Дерсу и просидели всю ночь. Я живо вспомнил
реку Лефу, когда он впервые
пришел к нам на бивак, и теперь опять, как и в тот раз, я смотрел на него и слушал его рассказы.
После полудня мы вышли наконец
к реке Сандагоу. В русле ее не было ни капли воды. Отдохнув немного в тени кустов, мы пошли дальше и только
к вечеру могли утолить мучившую нас жажду. Здесь в глубокой яме было много мальмы [Рыба, похожая на горную форель.]. Загурский и Туртыгин без труда наловили ее столько, сколько хотели. Это было как раз кстати, потому что взятое с собой продовольствие
приходило к концу.
А капитан на другой день
к офицеру
пришел и говорит: «Вы не гневайтесь на молдаванку, мы ее немножко позадержали, она, то есть, теперь в
реке, а с вами, дескать, прогуляться можно на сабле или на пистолях, как угодно».
— Было уже со мной это — неужто не помнишь? Строго-настрого запретила я в ту пору, чтоб и не пахло в доме вином. Только
пришло мое время, я кричу: вина! — а мне не дают. Так я из окна ночью выпрыгнула, убежала
к Троице, да целый день там в одной рубашке и чуделесила, покуда меня не связали да домой не привезли. Нет, видно, мне с тем и умереть. Того гляди, сбегу опять ночью да где-нибудь либо в
реке утоплюсь, либо в канаве закоченею.
— Что, мол, пожар, что ли?» В окно так-то смотрим, а он глядел, глядел на нас, да разом как крикнет: «Хозяин, говорит, Естифей Ефимыч потонули!» — «Как потонул? где?» — «
К городничему, говорит, за
реку чего-то пошли, сказали, что коли Федосья Ивановна, — это я-то, —
придет, чтоб его в чуланчике подождали, а тут, слышим, кричат на берегу: „Обломился, обломился, потонул!“ Побегли — ничего уж не видно, только дыра во льду и водой сравнялась, а приступить нельзя, весь лед иструх».
И разве он не видал, что каждый раз перед визитом благоухающего и накрахмаленного Павла Эдуардовича, какого-то балбеса при каком-то посольстве, с которым мама, в подражание модным петербургским прогулкам на Стрелку, ездила на Днепр глядеть на то, как закатывается солнце на другой стороне
реки, в Черниговской губернии, — разве он не видел, как ходила мамина грудь и как рдели ее щеки под пудрой, разве он не улавливал в эти моменты много нового и странного, разве он не слышал ее голос, совсем чужой голос, как бы актерский, нервно прерывающийся, беспощадно злой
к семейным и прислуге и вдруг нежный, как бархат, как зеленый луг под солнцем, когда
приходил Павел Эдуардович.
Так что, когда я сегодня выбежала от Салова, думаю: «Что ж, я одна теперь осталась на свете», — и хотела было утопиться и подбежала было уж
к Москве-реке; но мне вдруг страшно-страшно сделалось, так что я воротилась поскорее назад и
пришла вот сюда…
В почти совершенно еще темном храме Вихров застал казначея, служившего заутреню, несколько стариков-монахов и старика Захаревского. Вскоре после того
пришла и Юлия. Она стала рядом с отцом и заметно была как бы чем-то недовольна Вихровым. Живин проспал и
пришел уж
к концу заутрени. Когда наши путники, отслушав службу, отправились домой, солнце уже взошло, и мельница со своими амбарами, гатью и берегами
реки, на которых гуляли монастырские коровы и лошади, как бы тонула в тумане росы.
Ба! да ведь я вчера купаться ходил! — восклицает Альфред и
приходит к заключению, что, покуда он был в воде, а белье лежало на берегу
реки, могла пролететь птица небесная и на лету сделать сюрприз.
— Я
пришел к вам докончить тот разговор, который мы начали с вами поутру и в котором дошли до Рубикона [Рубикон — ставшая нарицательной
река, служившая в древности границей между Цизальпинской Галлией и Италией.], — сказал он.
Нарядили следствие; прокуроры и следователи два года сряду не выходили из
реки Кашинки, разыскивая корни и нити, допрашивая лягушек и головастиков, и после неимоверных усилий
пришли к такому результату: пойман хворый пискарь, а прочие неизвестно куда исчезли.
Я поднялся в город, вышел в поле. Было полнолуние, по небу плыли тяжелые облака, стирая с земли черными тенями мою тень. Обойдя город полем, я
пришел к Волге, на Откос, лег там на пыльную траву и долго смотрел за
реку, в луга, на эту неподвижную землю. Через Волгу медленно тащились тени облаков; перевалив в луга, они становятся светлее, точно омылись водою
реки. Все вокруг полуспит, все так приглушено, все движется как-то неохотно, по тяжкой необходимости, а не по пламенной любви
к движению,
к жизни.
— Ну, Митрий Андреич, спаси тебя Бог. Кунаки будем. Теперь
приходи к нам когда. Хоть и не богатые мы люди, а всё кунака угостим. Я и матушке прикажу, коли чего нужно: каймаку или винограду. А коли на кордон
придешь, я тебе слуга, на охоту, за
реку ли, куда хочешь. Вот намедни не знал: какого кабана убил! Так по казакам роздал, а то бы тебе принес.
Дядя Ерошка
пришел из хозяйской хаты
к Оленину мертвецки пьяный, с красным лицом, растрепанною бородой, но в новом красном бешмете, обшитом галунами, и с балалайкой из травянки, которую он принес из-за
реки. Он давно уже обещал Оленину это удовольствие и был в духе. Увидав, что Оленин пишет, он огорчился.
Если сделать такую прикормку с весны, сейчас как сольет вода, покуда не выросла трава около берегов и на дне
реки, пруда или озера и не развелись водяные насекомые, следственно в самое голодное для рыбы время, то можно так привадить рыбу, что хотя она и высосет прикормку из мешка, но все станет
приходить к нему, особенно если поддерживать эту привычку ежедневным бросаньем прикормки в одно и то же время; разумеется, уже в это время предпочтительно надобно и удить.
Воспользовавшись этой царской грамотой, Строгановы
к своей казацкой вольнице присоединили разных охочих людей, недостатка в которых в то смутное время не было, и двинули эту орду вверх по
реке Чусовой, чтобы в свою очередь учинить нападение на «недоброжелательных соседей», то есть на тех вогуличей и остяков, которые
приходили с Махметкулом.
Гуси трактирщика могли пробраться
к огороду зада́ми, но они теперь были заняты делом, подбирали овес около трактира, мирно разговаривая, и только гусак поднимал высоко голову, как бы желая посмотреть, не идет ли старуха с палкой; другие гуси могли
прийти снизу, но эти теперь паслись далеко за
рекой, протянувшись по лугу длинной белой гирляндой.
Вдоль
реки шла дорога; он пошел по ней и прошел до обеда. В обед он вошел в рожь и лег в ней.
К вечеру он
пришел к деревне на
реке. Он не пошел в деревню, а
к реке,
к обрыву.
И пошли мы пятнадцать человек
к реке Дунаю,
пришли во град Измаил, а там уж наши христиане нас ожидают, игумен Аркадий
к ним отписал до нашего приходу.
Ермак взял с собой 50 человек и пошел очистить дорогу бухарцам.
Пришел он
к Иртышу-реке и не нашел бухарцев. Остановился ночевать. Ночь была темная и дождь. Только полегли спать казаки, откуда ни взялись татары, бросились на сонных, начали их бить. Вскочил Ермак, стал биться. Ранили его ножом в руку. Бросился он бежать
к реке. Татары за ним. Он в
реку. Только его и видели. И тела его не нашли, и никто не узнал, как он умер.
Когда рыбный караван
приходит к Макарью, ставят его вверх по
реке, на Гребновской пристани, подальше ото всего, чтоб не веяло на ярманку и на другие караваны душком «коренной». Баржи расставляются в три либо в четыре ряда, глядя по тому, сколь велик привоз. На караван ездят только те, кому дело до рыбы есть. Поглядеть на вонючие рыбные склады в несколько миллионов пудов из одного любопытства никто не поедет — это не чай, что горами навален вдоль Сибирской пристани.
Припадем коленами на мать сыру землю,
Пролием мы слезы, как быстрые
реки,
Воздохнем в печали
к создателю света:
«Боже ты наш, Боже, Боже отец наших,
Услыши ты, Боже, сию ти молитву,
Сию ти молитву, как блудного сына,
Приклони ты ухо
к сердечному стону,
Прими ты
к престолу текущие слезы,
Пожалей, создатель, бедное созданье,
Предели нас, Боже,
к избранному стаду,
Запиши, родитель, в животную книгу,
Огради нас, бедных, своею оградой,
Приди в наши души с небесной отрадой,
Всех поставь нас, Боже,
Здесь на крепком камне,
Чтоб мы были крепки во время печали...
Может быть,
пришел он
к реке, чтоб утопиться, — и вдруг маленькую душу его потрясли восторгом золотые небесные равнины, раскинувшиеся над разливом.
Наши туземцы долго ходили по берегу
реки и часто нагибались
к земле. Спустя некоторое время они
пришли на бивак и сообщили, что на Ниме есть удэхейцы и среди них одна женщина. Несмотря на позднее время, они решили итти на розыски своих земляков. Я не стал их задерживать и просил только завтра притти пораньше.
В августе того же года от устья
реки Амура
к Усть-Стрелочному караулу на пароходе «Надежда»
пришел, адмирал Путятин и с ним Посьет, впоследствии министр путей сообщения.
Ни кучке местных жителей, собравшихся
к прибытию парохода, ни взволнованным происшествием пассажирам отошедших от пристани парохода и баржи не могло
прийти и в голову, что им довелось быть свидетелями кровавого эпилога страшной жизненной драмы, начавшейся много лет тому назад в Москве и что эти два трупа, лежащие рядом под рогожей на печальном, неприютном берегу сибирской
реки, дополнили лишь серию других трупов близких им людей, похороненных в России, по которым победоносно прошел один человек.
Когда карета была подана, пришедшую немного в себя Зою Александровну, видимо не понимавшую еще ясно совершающегося вокруг нее, одели, усадили в карету и повезли на набережную
реки Фонтанки по адресу, переданному Александрой Яковлевной своему выездному лакею. Лишь подъезжая
к дому княгиня
пришла в себя.
Около этого времени
пришло донесение, что три роты с горной батареей обходят наш левый фланг, имея тяготение
к реке с целью выйти на Гутцяузы, и тогда же сделалось известно, что японцы обходят и правый фланг, и там уже давно, сзади позиции идёт бой наших пяти рот.
Когда он
пришел в себя, то все трое вышли из шалаша и пошли
к стоявшим на льду
реки коням.
Они скоро достигли калитки и вышли на берег
реки. Морозный ветер на открытом пространстве стал резче, но шедшая впереди, одетая налегке Танюша, казалось, не чувствовала его: лицо ее, которое она по временам оборачивала
к Якову Потаповичу, пылало румянцем, глаза блестели какою-то роковою бесповоротною решимостью, которая прозвучала в тоне ее голоса при произнесении непонятных для Якова Потаповича слов: «Все равно не миновать мне
приходить к какому ни на есть концу».
Так весело шли, подвигаясь
к горе Адер, несметные толпы всякого рода жителей Александрии, поспешавшие стать у Канопского гирла Нила накануне дня, за которым должна наступить последняя водная ночь. Эти люди хотели
прийти заблаговременно, устроиться табором и пропировать долгий вечер в свежей атмосфере
реки и вкусить здесь все, что им могли предоставить свобода и покров темной ночи.