Неточные совпадения
Приехав в обед в деревню и оставив лошадь у приятеля-старика, мужа братниной кормилицы, Левин вошел
к старику на пчельник, желая узнать от него подробности об уборке покоса.
Девушка, уже давно прислушивавшаяся у ее двери, вошла сама
к ней в комнату. Анна вопросительно взглянула ей в глаза и испуганно покраснела. Девушка извинилась, что вошла, сказав, что ей показалось, что позвонили. Она принесла платье и записку. Записка была от Бетси. Бетси напоминала ей, что нынче утром
к ней съедутся Лиза Меркалова и баронесса Штольц с своими поклонниками, Калужским и
стариком Стремовым, на партию крокета. «
Приезжайте хоть посмотреть, как изучение нравов. Я вас жду», кончала она.
— Мы здесь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. — Поверишь ли, я провел лето в Бадене; ну, право, я чувствовал себя совсем молодым человеком. Увижу женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь, выпьешь слегка — сила, бодрость.
Приехал в Россию, — надо было
к жене да еще в деревню, — ну, не поверишь, через две недели надел халат, перестал одеваться
к обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем стал
старик. Только душу спасать остается. Поехал в Париж — опять справился.
Приезжали князь и княгиня с семейством: князь, седой
старик, с выцветшим пергаментным лицом, тусклыми навыкате глазами и большим плешивым лбом, с тремя звездами, с золотой табакеркой, с тростью с яхонтовым набалдашником, в бархатных сапогах; княгиня — величественная красотой, ростом и объемом женщина,
к которой, кажется, никогда никто не подходил близко, не обнял, не поцеловал ее, даже сам князь, хотя у ней было пятеро детей.
Однажды наши,
приехав с берега, рассказывали, что на пристани
к ним подошел
старик и чисто, по-русски, сказал: «Здравия желаю, ваше благородие».
Бахарев вышел из кабинета Ляховского с красным лицом и горевшими глазами: это было оскорбление, которого он не заслужил и которое должен был перенести.
Старик плохо помнил, как он вышел из приваловского дома, сел в сани и
приехал домой. Все промелькнуло перед ним, как в тумане, а в голове неотступно стучала одна мысль: «Сережа, Сережа… Разве бы я пошел
к этому христопродавцу, если бы не ты!»
— Гм… Видите ли, Сергей Александрыч, я
приехал к вам, собственно, по делу, — начал Веревкин, не спуская глаз с Привалова. — Но прежде позвольте один вопрос… У вас не заходила речь обо мне, то есть
старик Бахарев ничего вам не говорил о моей особе?
Лет через пятнадцать староста еще был жив и иногда
приезжал в Москву, седой как лунь и плешивый; моя мать угощала его обыкновенно чаем и поминала с ним зиму 1812 года, как она его боялась и как они, не понимая друг друга, хлопотали о похоронах Павла Ивановича.
Старик все еще называл мою мать, как тогда, Юлиза Ивановна — вместо Луиза, и рассказывал, как я вовсе не боялся его бороды и охотно ходил
к нему на руки.
Остаться у них я не мог; ко мне вечером хотели
приехать Фази и Шаллер, бывшие тогда в Берне; я обещал, если пробуду еще полдня, зайти
к Фогтам и, пригласивши меньшего брата, юриста,
к себе ужинать, пошел домой. Звать
старика так поздно и после такого дня я не счел возможным. Но около двенадцати часов гарсон, почтительно отворяя двери перед кем-то, возвестил нам: «Der Herr Professor Vogt», — я встал из-за стола и пошел
к нему навстречу.
Но виновный был нужен для мести нежного
старика, он бросил дела всей империи и прискакал в Грузино. Середь пыток и крови, середь стона и предсмертных криков Аракчеев, повязанный окровавленным платком, снятым с трупа наложницы, писал
к Александру чувствительные письма, и Александр отвечал ему: «
Приезжай отдохнуть на груди твоего друга от твоего несчастия». Должно быть, баронет Виллие был прав, что у императора перед смертью вода разлилась в мозгу.
К полудню
приехали становой и писарь, с ними явился и наш сельский священник, горький пьяница и старый
старик. Они освидетельствовали тело, взяли допросы и сели в зале писать. Поп, ничего не писавший и ничего не читавший, надел на нос большие серебряные очки и сидел молча, вздыхая, зевая и крестя рот, потом вдруг обратился
к старосте и, сделавши движение, как будто нестерпимо болит поясница, спросил его...
Они никогда не сближались потом. Химик ездил очень редко
к дядям; в последний раз он виделся с моим отцом после смерти Сенатора, он
приезжал просить у него тысяч тридцать рублей взаймы на покупку земли. Отец мой не дал; Химик рассердился и, потирая рукою нос, с улыбкой ему заметил: «Какой же тут риск, у меня именье родовое, я беру деньги для его усовершенствования, детей у меня нет, и мы друг после друга наследники».
Старик семидесяти пяти лет никогда не прощал племяннику эту выходку.
— Только Григорий Павлыч очень уж рассердился, как узнал!
Приехал из подмосковной, кричит: «Не смейте
к Затрапезным ездить! запрещаю!» Даже подсвечником замахнулся; еще немного — и лоб
старику раскроил бы!
Поэтому в доме
стариков было всегда людно.
Приезжая туда, Бурмакин находил толпу гостей, преимущественно офицеров, юнкеров и барышень, которыми наш уезд всегда изобиловал. Валентин был сдержан, но учтив;
к себе не приглашал, но не мог уклониться от знакомств, потому что родные почти насильственно ему их навязывали.
Но вот наконец его день наступил. Однажды, зная, что Милочка гостит у родных, он
приехал к ним и, вопреки обыкновению, не застал в доме никого посторонних. Был темный октябрьский вечер; комната едва освещалась экономно расставленными сальными огарками;
старики отдыхали; даже сестры точно сговорились и оставили Людмилу Андреевну одну. Она сидела в гостиной в обычной ленивой позе и не то дремала, не то о чем-то думала.
Дело вышло как-то само собой. Повадился
к Луковникову ездить Ечкин. Очень он не нравился
старику, но, нечего делать, принимал его скрепя сердце. Сначала Ечкин бывал только наверху, в парадной половине, а потом пробрался и в жилые комнаты. Да ведь как пробрался:
приезжает Луковников из думы обедать, а у него в кабинете сидит Ечкин и с Устенькой разговаривает.
— Что же, дело житейское, — проговорил
старик и вздохнул. —
К тестю в гости
приехал, Галактион Михеич?
К великой досаде Антона, надевшего вязаные белые перчатки, чай подал
приезжей барыне не он, а наемный камердинер Лаврецкого, не понимавший, по словам
старика, никаких порядков.
— Уж мы всяко думали, Таисьюшка… И своего-то
старика мне жаль. Стал садиться в долгушку, чтобы ехать, и чуть не вылез: вспомнил про Груздева. Пожалуй, говорит, он там, Груздев-то, подумает, что я
к нему
приехал.
Ребятишки прятались за баней и хихикали над сердившимся
стариком. Домой он
приедет к вечеру, а тогда Пашка заберется на полати в переднюю избу и мать не даст обижать.
Общее впечатление главный управляющий произвел на своих будущих сослуживцев неблагоприятное. Не успел человек
приехать и сейчас
к делам бросился. «Погоди, брат, упыхаешься, а новая метла только сначала чисто метет». Наружность тоже не понравилась, особенно правый глаз…
Старик бухгалтер, когда начальство ушло, заявил, что «в царствии святых несть рыжих, а косых, а кривых и подавно».
Отдельно держались
приезжие, как своего рода заводская аристократия, Овсянников, Груздев, исправник,
старик Основа и о. Сергей.
К ним присоединились потом Ефим Андреич и Ястребок. Основа, плечистый и широкий в кости
старик, держал себя совершенно свободно, как свой человек. Он степенно разглаживал свою седую, окладистую бороду и вполголоса разговаривал больше с Груздевым. В своем раскольничьем полукафтане, с подстриженными в скобку волосами, Основа резко выделялся из остальных гостей.
Каждый день, по вечерам, когда мы все собирались вместе (Маслобоев тоже приходил почти каждый вечер),
приезжал иногда и
старик доктор, привязавшийся всею душою
к Ихменевым; вывозили и Нелли в ее кресле
к нам за круглый стол.
Дорога мне казалась бесконечною. Наконец, мы
приехали, и я вошел
к моим
старикам с замиранием сердца. Я не знал, как выйду из их дома, но знал, что мне во что бы то ни стало надо выйти с прощением и примирением.
— Прощайте покамест, — сказала Александра Семеновна, пристально посмотрев на
старика. — Мне Филипп Филиппыч приказал как можно скорее воротиться. Дело у нас есть. А вечером, в сумерки,
приеду к вам, часика два посижу.
Прислан был
к нам Фейер из другого города за отличие, потому что наш город торговый и на реке судоходной стоит. Перед ним был городничий,
старик, и такой слабый да добрый. Оседлали его здешние граждане. Вот
приехал Фейер на городничество, и сзывает всех заводчиков (а у нас их не мало, до пятидесяти штук в городе-то).
В среду, в которую Егор Егорыч должен был
приехать в Английский клуб обедать, он поутру получил радостное письмо от Сусанны Николаевны, которая писала, что на другой день после отъезда Егора Егорыча в Петербург
к нему
приезжал старик Углаков и рассказывал, что когда генерал-губернатор узнал о столь строгом решении участи Лябьева, то пришел в удивление и негодование и, вызвав
к себе гражданского губернатора, намылил ему голову за то, что тот пропустил такой варварский приговор, и вместе с тем обещал ходатайствовать перед государем об уменьшении наказания несчастному Аркадию Михайлычу.
На другой день часов еще в девять утра
к Марфину
приехал старик Углаков, встревоженный, взволнованный, и, объявив с великим горем, что вчера в ночь Пьер его вдруг, ни с того, ни с сего, ускакал в Петербург опять на службу, спросил, не может ли Егор Егорыч что-нибудь объяснить ему по этому поводу.
Аггей Никитич понял суть дела, и поступок гуманного масона так поразил его, что у него слезы выступили на глазах, что повторилось еще в большей степени, когда гуманный масон в двенадцать часов
приехал к нему. Аггею Никитичу было стыдно и совестно против
старика, но вместе с тем в нем возродилось сильное желание снова приступить
к масонскому образованию себя.
Приезжал к нему из Петербурга двадцатидвухлетний поручик-сын и пробовал утешить
старика, обнадеживая, что граф Иван Александрович надеется все повернуть на старую колею, но князь выслушал, на минуту просиял улыбкой и не поверил.
Каждый день утром
к старику приезжает из города бывший правитель его канцелярии, Павел Трофимыч Кошельков, старинный соратник и соархистратиг, вместе с ним некогда возжегший административный светильник и с ним же вместе погасивший его. Это гость всегда дорогой и всегда желанный: от него узнаются все городские новости, и, что всего важнее, он же, изо дня в день, поведывает почтенному старцу трогательную повесть подвигов и деяний того, кто хотя и заменил незаменимого, но не мог заставить его забыть.
Софья Николавна перепугалась, что так небережно поступают с ее бесценным сокровищем, а повивальная бабка испугалась, чтоб новорожденного не сглазил немец; она хотела было его отнять, но Клоус буянил; он бегал с ребенком по комнате, потребовал корыто, губку, мыло, пеленок, теплой воды, засучил рукава, подпоясался передником, сбросил парик и принялся мыть новорожденного, приговаривая: «А, варваренок, теперь не кричишь: тебе хорошо в тепленькой-то водице!..» Наконец, прибежал не помнивший себя от восхищения Алексей Степаныч; он отправлял нарочного с радостным известием
к Степану Михайлычу, написал письмо
к старикам и
к сестре Аксинье Степановне, прося ее
приехать как можно скорее крестить его сына.
— Скупой! Не люблю, — отвечал
старик. — Издохнет, всё останется. Для кого копит? Два дома построил. Сад другой у брата оттягал. Ведь тоже и по бумажным делам какая собака! Из других станиц
приезжают к нему бумаги писать. Как напишет, так как раз и выйдет. В самый раз сделает. Да кому копить-то? Всего один мальчишка да девка; замуж отдаст, никого не будет.
Предание, еще до сих пор свежее между казаками, говорит, что царь Иван Грозный
приезжал на Терек, вызывал с Гребня
к своему лицу
стариков, дарил им землю по сю сторону реки, увещевал жить в дружбе и обещал не принуждать их ни
к подданству, ни
к перемене веры.
— — Дядя Ерошка прост был, ничего не жалел. Зато у меня вся Чечня кунаки были.
Приедет ко мне какой кунак, водкой пьяного напою, ублажу, с собой спать положу, а
к нему поеду, подарок, пешкеш, свезу. Так-то люди делают, а не то что как теперь: только и забавы у ребят, что семя грызут, да шелуху плюют, — презрительно заключил
старик, представляя в лицах, как грызут семя и плюют шелуху нынешние казаки.
Но как ни сдружилась Бельтова с своей отшельнической жизнию, как ни было больно ей оторваться от тихого Белого Поля, — она решилась ехать в Москву.
Приехав, Бельтова повезла Володю тотчас
к дяде.
Старик был очень слаб; она застала его полулежащего в вольтеровских креслах; ноги были закутаны шалями из козьего пуху; седые и редкие волосы длинными космами падали на халат; на глазах был зеленый зонтик.
— А ты все такой же, — вздохнул Федор. — Женился, не переменился. Надо, брат, снисходить
к старику. Итак, значит, завтра часам
к одиннадцати. Будем с нетерпением ждать. Так
приезжай прямо с обедни.
Старики Протозановы так на это и смотрели, и когда сын их Лев Львович, получив чин в гвардии,
приехал из Петербурга на побывку домой с тем же пламенем любви
к сиротке, с каким четыре года тому назад уехал, то они только обрадовались, что это чувство, выдержав испытание, остается прочным.
— Ну, прощай, однако, князь! — сказала она, приподнимаясь с своего места. — За то, что я
приехала к тебе обедать,
приезжай ко мне завтра вечером посидеть; обедать не зову:
старик мой повар болен, а подростки ничего не умеют; но мороженого хорошего дам, нарочно зайду сама
к Трамбле и погрожу ему пальчиком, чтобы прислал самого лучшего.
Приезжайте и вы, пожалуйста! — прибавила Анна Юрьевна Жуквичу.
И Феодосий Иваныч, вероятно, повлиял ему известным способом, потому что, когда на другой день Николя
приехал к отцу и, став на колени, начал его снова просить за жену, то
старик, хоть и с презрительною несколько миной, но сказал ему: «Ну, пусть себе
приезжает!» И Елена
приехала.
Вот и говорят они своей коханой-с: я, говорит, душенька,
к старикам съезжу, а ты, говорит, после
приедешь, как я подготовлю их.
— Многие! — отвечал граф, тоже не без величия откидываясь на спинку кресел и пуская синеватую струю дыма от сигары. — Вчера у нас целый вечер сидел его cousin, генерал Трахов, который, между прочим, рассказал, что ему в клубе говорили, будто бы над вами по долгам покойного
старика Олухова висит банкротство, для чего я и
приехал к вам, чтобы предупредить вас…
Сын был горячо, страстно
к нему привязан и очень тосковал, оставшись в Москве;
старик через год
приехал навестить его, и мальчик так обрадовался, что получил от волнения горячку; бедный отец не мог долго мешкать в Москве и должен был оставить своего любимца еще больного.
На следующее утро Давыд встал как ни в чем не бывало, а недолго спустя, в один и тот же день, совершились два важных события: утром
старик Латкин умер, а
к вечеру
приехал в Рязань дядя Егор, Давыдов отец.
Пόд-вечер
приехали гости
к Палицыну; Наталья Сергевна разрядилась в фижмы и парчевое платье, распудрилась и разрумянилась; стол в гостиной уставили вареньями, ягодами сушеными и свежими; Генадий Василич Горинкин, богатый сосед, сидел на почетном месте, и хозяйка поминутно подносила ему тарелки с сластями; он брал из каждой понемножку и важно обтирал себе губы; он был высокого росту, белокур, и вообще довольно ловок для деревенского жителя того века; и это потому быть может, что он служил в лейб-кампанцах; 25<-и> лет вышед в отставку, он женился и нажил себе двух дочерей и одного сына; — Борис Петрович занимал его разговорами о хозяйстве, о Москве и проч., бранил новое, хвалил старое, как все
старики, ибо вообще, если человек сам стал хуже, то всё ему хуже кажется; — поздно вечером, истощив разговор, они не знали, что начать; зевали в руку, вертелись на местах, смотрели по сторонам; но заботливый хозяин тотчас нашелся...
От времени до времени
старик приезжал к нам на дрожках, запряженных парою добрых гнедо-пегих лошадей.
Старик, очевидно, передал заведывание хозяйством в руки старшего сына Дмитрия Михайловича, который по временам тоже
приезжал к нам в гости и нередко с двумя сестрами смолянками: Анной и Варварой Михайловнами.
Ему писали, что, по приказанию его, Эльчанинов был познакомлен, между прочим, с домом Неворского и понравился там всем дамам до бесконечности своими рассказами об ужасной провинции и о смешных помещиках, посреди которых он жил и живет теперь граф, и всем этим заинтересовал даже самого
старика в такой мере, что тот велел его зачислить
к себе чиновником особых поручений и пригласил его каждый день ходить
к нему обедать и что, наконец, на днях
приезжал сам Эльчанинов, сначала очень расстроенный, а потом откровенно признавшийся, что не может и не считает почти себя обязанным ехать в деревню или вызывать
к себе известную даму, перед которой просил даже солгать и сказать ей, что он умер, и в доказательство чего отдал послать ей кольцо его и локон волос.
Шиммель (безвредный этот
старик изредка
к ним
приезжает; князей Х…х они, слава богу, видели всего раз)…
Вместе почти с нами
приехал к нему доктор, которого я знал еще по университету,
старик добрый и простой.