Неточные совпадения
Ухитряются даже свой собственный сургуч
приготовлять, вырезывая сургучные печати из получаемых
писем и перетапливая их; но ведь и его не наготовишься, если зря тратить.
— Так. Я еще посмотрю… А впрочем, всё так будет, как я сказала, и не беспокойтесь, я сама ее
приготовлю. Вам совсем незачем. Всё нужное будет сказано и сделано, а вам туда незачем. Для чего? Для какой роли? И сами не ходите и
писем не пишите. И ни слуху ни духу, прошу вас. Я тоже буду молчать.
А в молодости было так: запутался он в жизни и решил покончить с собой; и револьвер
приготовил, и
письма написал, и даже назначил час дня самоубийства, — а перед самым концом вдруг передумал.
— Нельзя было, душа моя. Генерал просто меня прогнал; встретил в лавках: «Что вы, говорит, сидите здесь? Я, говорит, давно для вас место
приготовил». Я говорю: «Ваше превосходительство, у меня хозяйство». — «Плюньте, говорит, на ваше хозяйство; почтенная супруга ваша с часу на час вас ждет», — а на другой день даже
письмо писал ко мне; жалко только, что дорогою затерял.
Наконец, после многих, допустили и нас к самому. Отвесив должные высокому его сану поклоны, домине Галушкинекий начал объясняться, что он не даром провел время на кондициях:
приготовил трех юношей, имеющих сделать честь училищу и даже веку. Начальник удостоил нас обозреть, но несколько меланхолически. Домине инспектор поспешил подать
письмо, писанное самими батенькою.
И в настоящем, как прежде, всё он топорщится, ищет подвига и суется в чужие дела; по-прежнему, при всяком удобном случае, длинные
письма и копии, утомительные, шаблонные разговоры об общине или о поднятии кустарной промышленности, или об учреждении сыроварен, — разговоры, похожие один на другой, точно он
приготовляет их не в живом мозгу, а машинным способом.
— Сегодня ж отправим, — ответила мать Таисея. — Я уж обо всем переговорила с матушкой Манефой. Маленько жар свали́т, мы ее и отправим. Завтра поутру сядет на пароход, а послезавтра и в Казани будет.
Письмо еще надо вот
приготовить и все, что нужно ей на дорогу. Больно спешно уж отправляем-то ее. Уж так спешно, так спешно, что не знаю, как и управимся…
— Извините, господа, — начал Ардальон очень тихо, сухо и сдержанно. — Извините меня, что я не успел
приготовить вам отчет… Я попрошу на это еще дня два сроку… сегодня никак не мог, потому что получил из-за границы очень важное для меня
письмо и должен был по поводу его заняться некоторыми соображениями.
— Вы отгадали, это от брата, — сказала она и, пробежав маленький листок, добавила: — все известие заключается вот в чем (она взяла снова
письмо и снова его прочитала): «Сестра, я еду к тебе; через неделю мы увидимся.
Приготовь мне мою комнату, я проживу с месяц. Еду не один, а с Гор…»
Мертвенно тихо в доме Нетовых. Два часа ночи. Евлампий Григорьевич вернулся вчера с вечера об эту же пору и нашел на столе депешу от Марьи Орестовны. Депеша пришла из Петербурга, и в ней стояло: «Буду завтра с курьерским.
Приготовить спальню». Больше ничего. Последнее
письмо ее было еще с юга Франции. Она не писала около трех месяцев.
Кончили пьесу, сейчас
приготовляют сцену к нашему водевилю. Кроме плотника и его помощников, здесь суетится Томилин, по профессии почтальон. Всю неделю он очень усердно разносит
письма по дачной местности, а в вечера спектаклей он принял на себя добровольную обязанность поднимать и опускать занавес на сцене. Любовь у Томилина к театру какая-то исключительная. Он целыми часами готов простаивать в кулисах и смотреть на нашу игру.
Гиршфельд закрыл лицо руками и горько заплакал, заплакал чуть ли не в первый раз в жизни. Слезы облегчили его. Он тряхнул головой, успокоился и, казалось, примирился с совершившимся фактом. Спрятав
письмо и заметку в бумажник, он почти спокойно принялся за чтение остальной корреспонденции. Окончив это занятие, он позвонил и приказал лакею
приготовить чемодан к курьерскому поезду Николаевской железной дороги, отвезти его на вокзал и купить билет. На другой день утром он уже был в Москве.
Письмо брата далеко не утешило князя Василия, хоть он, по правде сказать, и не ожидал от него особого утешения, тем не менее он не упал духом и приказал собираться в Москву. Послав гонца велеть
приготовить хоромы, князь не оставил мысли — по приезде, уже на словах посоветовавшись с братом, явиться к царю с челобитьем, тем более, что брат не отказался помочь ему, а только уведомлял, что, по его мнению, это будет трудно, а главное — опасно.
Первое лето они не приезжали в имение, а следующей весной Хлебников получил
письмо от Алфимова, который оставил его в управителях, с приказом
приготовить дом для принятия не только хозяев, но и многочисленных гостей.
P. S. Сожги это
письмо; не кротость агнца нужна нам теперь, а мудрость змеи. Пан ксендз Антоний прочитал его и одобрил. Он посылает тебе свое пастырсское благословение. В этом
письме найдешь другое на твое имя. Пишу в нем, что отчаянно больна. Ты предъявишь его своему начальству, чтобы дали тебе скорее законный отпуск. Из деревни, осмотревшись и
приготовив все, ты можешь для формы подать в отставку или поступить, как брат, то есть разом разрубить все связи свои с московской Татарией».
По окончании этой церемонии, Константин Павлович отдал приказание
приготовить немедленно в своей канцелярии официальные
письма к императрице-матери и великому князю Николаю Павловичу, а также к князю Волконскому и к барону Дибичу.
Слух этот скоро и оправдался: «уже шестого августа получено было с нарочным от министра духовных дел, князя Голицына, игуменом Валаамского монастыря
письмо, в котором изъяснена высочайшая воля государя императора непременно быть в монастыре, и повелено: не
приготовлять ничего, — церемонии не делать, а принять самодержавного посетителя как благочестивого путешественника» (ibidem).
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с
письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла
письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она
приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.