Неточные совпадения
— Ах, ma bonne tante, — кинув быстрый взгляд на папа, добреньким голоском отвечала княгиня, — я знаю, какого вы мнения на этот счет; но позвольте мне в этом одном с вами не согласиться: сколько я ни думала, сколько ни читала, ни советовалась об этом
предмете, все-таки
опыт привел меня к тому, что я убедилась в необходимости действовать на детей страхом.
Я могу сказать, что у меня был
опыт изначальной свободы, и, в связи с ней, и творческой новизны, и зла, был острый
опыт о личности и ее конфликте с миром общего, миром объективации,
опыт выхода из власти общего, был
опыт человечности и сострадания, был
опыт о человеке, который есть единственный
предмет философии.
Но — чудное дело! превратившись в англомана, Иван Петрович стал в то же время патриотом, по крайней мере он называл себя патриотом, хотя Россию знал плохо, не придерживался ни одной русской привычки и по-русски изъяснялся странно: в обыкновенной беседе речь его, неповоротливая и вялая, вся пестрела галлицизмами; но чуть разговор касался
предметов важных, у Ивана Петровича тотчас являлись выражения вроде: «оказать новые
опыты самоусердия», «сие не согласуется с самою натурою обстоятельства» и т.д. Иван Петрович привез с собою несколько рукописных планов, касавшихся до устройства и улучшения государства; он очень был недоволен всем, что видел, — отсутствие системы в особенности возбуждало его желчь.
Впрочем, эти
опыты гипнотизма не всегда удавались, и дело доходило до очень громких слов, взаимных укоров, подавленной ругани, швыряния разных
предметов домашнего обихода и каких-то подозрительных пауз, которые разрешались сдержанными рыданиями жены.
Все это вместе решило меня сделать первый
опыт на русском языке. Охотников до уженья много на Руси, особенно в деревнях, и я уверен, что найду в них сочувствие. Прошу только помнить, читая мою книжку, что она не трактат об уженье, не натуральная история рыб. Моя книжка ни больше ни меньше как простые записки страстного охотника: иногда поверхностные, иногда односторонние и всегда неполные относительно к обширности обоих
предметов, сейчас мною названных.
— Да, милостивые государи! — говорил важным голосом синий фрак, — поверьте мне, старику; я делал по сему
предмету различные
опыты и долгом считаю сообщить вам, что принятой способ натирать по скобленому месту сандараком — есть самый удобнейший: никогда не расплывется.
Чтобы читать хорошо, то есть нескучно и с пользой для слушателей, нужно, кроме таланта, иметь еще сноровку и
опыт, нужно обладать самым ясным представлением о своих силах, о тех, кому читаешь, и о том, что составляет
предмет твоей речи.
Силы «творческой фантазии» очень ограничены: она может только комбинировать впечатления, полученные из
опыта; воображение только разнообразит и экстенсивно увеличивает
предмет, но интенсивнее того, что мы наблюдали или испытали, мы ничего не можем вообразить.
Довольно будет указать на свидетельство
опыта, что и действительный
предмет может казаться прекрасным, не возбуждая материального интереса: какая же своекорыстная мысль пробуждается в нас, когда мы любуемся звездами, морем, лесом (неужели при взгляде на действительный лес я необходимо должен думать, годится ли он мне на постройку или отопление дома?), — какая своекорыстная мысль пробуждается в нас, когда мы заслушиваемся шелеста листьев, песни соловья?
Классики, верные преданиям древнего мира, с гордой веротерпимостью и с сардонической улыбкой посматривали на идеологов и, чрезвычайно занятые
опытами, специальными
предметами, редко являлись на арену.
Теология, древние писатели, еврейский язык, объяснения темных фраз какой-нибудь рукописи,
опыты без связи, наблюдения без общей цели — вот их
предмет; когда же им случится иметь дело с действительностию, они хотят подчинить ее своим категориям, и из этого выходят пресмешные уродства.
Все тот же вопрос о заразительности вторичного сифилиса был
предметом исследования киевского профессора X. фон-Гюббенета. Им были произведены, между прочим, следующие
опыты.
И вера верит и надеется именно на расширение и углубление этого
опыта, что и составляет
предмет веры как невидимое и уповаемое.
А потому и
предмет веры, — ее догматическое содержание, — всегда превышает наличный религиозный
опыт.
Квакеры — разновидность протестантизма, основанная английским ремесленником Джорджем Фоксом (1624–1691); квакеры отрицают религиозные обряды, таинства, не признают церковной иерархии и духовенства.] и им подобными представителями сродных им антидогматических и анархических течений в религии), что только реальное содержание наличного религиозного
опыта или личного откровения составляет
предмет веры, всякое же предание, письменное или устное, литургическое или обрядовое, как таковое, уже противоречит живой вере.
Здесь нет места ни антиномии, с ее логическим перерывом, ни Тайне: беспримесный рационализм — вот обратная сторона того всеведения или «гнозиса», которым мнил себя обладающим, по одним основаниям, Гегель, а по другим — Беме, почему он и оказывается столь родственным по тенденциям современному «теософизму», оккультному или мистическому рационализму [Шеллинг дает такую характеристику «теософизма» Беме: «В третьем виде эмпиризма сверхчувственное сделано
предметом действительного
опыта благодаря тому, что допускается возможное восхищение человеческого существа в Бога, а вследствие этого необходимое, безошибочное созерцание, проникающее не только в божественное существо, но и в сущность творения и во все события в нем…
Она мне, как профессор, разъяснила, что практически можно знать определенное число тех вещей, в которых человеку прежде уже довелось иметь
опыт, а разумно постигать можно все доступное разумению всесторонних свойств
предмета, среди действия и условий времени и места.
В познании духа, которое и есть философия, должно быть внутреннее родство познающего со своим
предметом, должно быть признание реальности духа, должен быть творческий духовный
опыт.
— Моя милая, я признаю за тобой
опыт в распознавании мужчин, но есть порода их тебе неизвестная, которая никогда не будет
предметом наблюдения твоего и тебе подобных. К этой породе принадлежит и Федор Дмитриевич Караулов. Я, быть может, резок, но я говорю правду.
Ряд
опытов и рассуждений показывает каждому человеку, что он как
предмет наблюдения подлежит известным законам, и человек подчиняется им и никогда не борется с раз узнанным им законом тяготения или непроницаемости. Но тот же ряд
опытов и рассуждений показывает ему, что полная свобода, которую он сознает в себе — невозможна, что всякое действие его зависит от его организации, от его характера и действующих на него мотивов; но человек никогда не подчиняется выводам этих
опытов и рассуждений.