Структуроопределяющие основания сознания

Т. М. Рябушкина, 2020

Монография посвящена прояснению теоретико-познавательных оснований структурообразующих связей сознания, таких как пространственность, временность, причинность и др., а также оснований существования в сознании различных типов предметности (например, «живое», «неживое», «прекрасное»). Данные фундаментальные вопросы рассматриваются в контексте смены познавательных установок, определяющих специфику мировоззрения и культуры соответствующей эпохи. Автор реформирует трансцендентально-феноменологический метод исследования сознания, что позволяет избежать трудностей классического априоризма и агностических выводов. Исследование осуществляется на материале новаторски свежей интерпретации мифологии различных народов и западноевропейской философской мысли от Античности до наших дней. Книга будет интересна не только исследователям трансцендентально-феноменологического подхода, но и широкому кругу читателей: психологам, имеющим дело с феноменом «бессознательного»; культурологам, изучающим структурные особенности произведений искусства различных эпох; ученым различных специальностей, чьи исследования связаны с проблемой существования жизни. В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Глава 2

Базисные структуры сознательного опыта как следствия способа познания

§ 1. Познающий как условие возможности опыта

Прежде всего, предстоит осмыслить субъективность как условие возможности сознания. При этом необходимо понять, каким образом восприимчивость и производительность субъективности вместе определяют содержание и структуру сознания.

Если структурирование предметной области есть познание, а не построение фикций, то на результат синтеза оказывает влияние исходно данная «материя» явлений. Воображение, осуществляющее синтез, связывает элементы не произвольным образом, должен существовать некоторый ориентир, направляющий работу воображения. Необходимо уже в первичных данных сознания найти такие основания предметных связей, которые не сводились бы только к форме, общей для всех сознательных переживаний, но позволяли бы объяснить, почему одни переживания представляются образующими некоторое конкретное единство (например, единство частей одного и того же предмета), а другие не включаются в это единство. Следует объяснить исходное разнообразие устойчивых содержательных связей элементов сознания, составляющее основу разнообразия сознаваемых предметов. Эти связи могут быть исходно не явны, но это не означает, что их нет.

Разнообразие исходных элементов сознания и их связей может быть объяснено только тем, что они есть результат восприятия мира разнообразных вещей. Кант полагал несвязность первичного материала явлений — ощущений, и все связи рассматривал как результат подчинения несвязного многообразного априорным формам чувственности и рассудка. Однако следует переосмыслить понимание восприимчивости.

Элементы первичного сознания должны быть связаны уже потому, что они есть результаты применения одной и той же познавательной способности субъекта, а именно восприимчивости. Связь, определяемая единообразием восприимчивости как познавательной способности, есть общая связь элементов. Но это не единственная их связь.

Если предположить, что все устойчивые связи определяются ограниченным набором субъективных форм, то станет невозможным объяснение всего многообразия содержательных связей в восприятии. Единственным выходом из ситуации является признание того, что многообразие связей познающим не конструируется, а воспринимается.

Кант утверждал, что чувственное многообразие несвязанных элементов мы получаем благодаря восприимчивости, тогда как связи этих элементов, хотя они и сознаются нами как данные, на самом деле привносятся в восприятие самой субъективностью. Но если возможно воспринимать многообразие элементов, составляющих явления, то почему невозможно воспринимать и многообразие связей? Что мешает допустить, что познающий субъект благодаря присущей ему восприимчивости получает нечто связное, упорядоченное?

По словам Р. Рорти, кантовское понимание восприимчивости основывается на «парадоксальном, но в то же время безусловном предположении, которое проходит через всю первую Критику — предположении, что многообразие “дано”, а единство сделано»¹⁹⁴. Рорти спрашивает: если мы сознаем всегда уже синтезированное и не можем сознавать многообразные данные и процесс их синтеза (именно это утверждает Кант), то откуда у нас информация о существовании несвязанных данных? Ясно, что «утверждение о существовании такого многообразного не является очевидным доаналитическим фактом»¹⁹⁵.

Положение об «учреждении» всех связей субъектом выдвигается Кантом с целью объяснения возможности синтетического знания априори. Однако, как было показано, на этом пути возможно обоснование только формальных связей сознательного опыта, а не конкретных предметных связей. Решить проблему обоснования последних можно на основе предположения о том, что многообразные связи восприняты, а не синтезированы: в этом случае устойчивость многообразных содержательных связей объясняется устойчивостью самих воспринимаемых вещей. Если субъект исходно «имеет дело» с воспринятыми им связями, то он будет вынужден «учитывать» их в процессе дальнейшего сознательного познания мира.

Признавая существование восприимчивости, следует избегать необоснованных утверждений о характере результатов, полученных благодаря этой способности. Их не следует отождествлять ни с самой реальностью, ни с «чувственными данными», лишенными единства. Мы не можем утверждать, что восприимчивость к реальности носит чувственный характер, так как обладающее чувствами живое существо есть сознаваемый предмет, а значит, восприятие, являющееся условием возможности такого предмета, само не может носить чувственный характер.

Разумеется, об элементах и связях первичного сознания нельзя утверждать, что они сообразуются с какими-либо вещами, существующими независимо от субъекта, однако можно утверждать, что они соответствуют этим вещам, т.е. возникают в результате восприятия именно этих вещей.

Полагая данность многообразия ощущений, Кант вовсе не утверждал, что этот неоформленный материал чувственного опыта не субъективен, что элементы восприятия тождественны элементам самих вещей. То же самое следует сказать и об исходно данных сознанию связях: они субъективны, поскольку характеристики самой восприимчивости как познавательной способности накладывают на них свой отпечаток. Так же как традиционно признаваемый субъективный характер элементов опыта — «чувственных данных» — не мешает их разнообразию, субъективный характер связей опыта не мешает им быть отличными друг от друга и иметь конкретное содержание. Мы можем утверждать, что восприимчивость «передает» многообразие воспринимаемых элементов и связей, хотя она не может «предоставить» субъекту сами эти элементы и связи, как они есть независимо от восприятия. Отсюда наблюдаемое разнообразие устойчивых содержаний сознания, причем разнообразны как элементы, так и их связи.

Таким образом, благодаря восприимчивости уже первичные содержания сознания представляют собой целостности.

Однако для возникновения сознательного опыта одной только восприимчивости недостаточно, так как воспринятое не будет сознательным при отсутствии восприятия субъектом самого себя как познающего. На это условие возможности сознания обратил внимание еще Дж. Локк. Согласно Канту, для того чтобы представления могли существовать в качестве моих представлений, т.е. иметь сознательный характер, их должно сопровождать представление «я мыслю». Но через одно это представление не может быть дано многообразное в субъекте (наше созерцание не является интеллектуальным), а значит, мы не можем еще иметь эмпирического сознания собственного существования. Если способность осознания себя должна находить (схватывать) то, что содержится в душе, то она должна воздействовать на душу и только этим путем может породить созерцание самого себя. Иными словами, самосознание, по Канту, предполагает самоаффектацию.

Однако объяснение возможности самоаффектации Кант признает неразрешимой задачей, говоря, что это затруднение испытывает всякая теория¹⁹⁶. Таким образом, досознательный характер исходного восприятия реальности не должен вызывать удивления. Напротив, загадочным представляется возникновение сознательного восприятия, предполагающее, что для субъекта познания каким-то образом «имеется» сам познающий.

Выяснение того, как возможна «данность» познающего самому себе для созерцания, позволит выяснить условия возможности каких-либо сознательных содержаний (т.е. условия возникновения сознания) и объяснит включенность самосознания в структуру всякого сознаваемого содержания, причем не в качестве пустой формы тождества, а в качестве содержательной основы для дальнейшего познания самого себя как индивидуальности.

Как условие существования сферы сознательного опыта, «данность» познающего самому себе не может быть результатом работы самого сознания, а должна быть результатом досознательной работы субъективности. Все, что нами сознается, является знанием того или иного рода, поэтому сознание можно осмыслить как результат процесса познания. При этом сознание первого уровня, возникновение которого означает возникновение самой сферы сознания, может быть понято только как результат досознательного познания. Необходимость говорить о досознательном познании означает восстановление первичности познания по отношению к сознанию: познающий исходно не есть сознающий, познавательное отношение к несубъективной реальности как предмету познания исходно есть досознательное отношение.

Исследование досознательного познания как познания, результатом которого является возникновение сознания, позволяет пролить свет на основания и взаимоотношения важнейших, определяющих организацию сознания, связей. На начальном этапе познания познающий не осознает самого себя, применение его познавательной способности осуществляется «в темноте», и результаты ее применения являются досознательными.

Процесс познания включает в себя познавательную деятельность, в процессе которой познающий обретает объект самопознания. Полагать, что в качестве предмета самопознания познающему субъекту дан он сам, означает утверждать невозможное, ведь всякая данность есть данность познаваемого, а не познающего. Представлять для субъекта его самого должно что-то иное. Однако в данном случае «иное» не может означать «несубъективное» и не может быть понято как результат восприятия чего-либо иного по отношению к субъекту. Иное должно быть продуктом самодеятельности субъекта. Первичная самообъективация может состоять только в создании при помощи трансцендентального воображения «наброска» субъективности, который будет служить для субъекта предметом самопознания, не будучи тождественным самому субъекту. Только набросок субъективности, но не она сама может являться объектом самосозерцания.

Но на каком основании субъект принимает этот набросок субъективности за данность самого себя? На досознательном уровне нет никаких оснований для подобного отождествления. Однако наброшенная способность может стать для субъекта «инструментом» познания. Посредством наброшенной познавательной способности субъект познания воспринимает не только нечто иное по отношению к субъективности, но и саму наброшенную познавательную способность. Сочетание восприятия вещей с восприятием самой воспринимающей способности, полученное благодаря наброску, придает каждому из этих восприятий сознательный характер.

Посредством наброска познание выходит на сознательный уровень, и на сознательном уровне субъект отождествляет себя с этим «инструментом» познания. В процессе использования наброшенной познавательной способности в качестве «инструмента» для получения сознательных представлений, она становится для субъекта объектом самопознания, т.е. принимается за самого познающего субъекта. Субъект сознает действия наброшенной познавательной способности как свои собственные действия. Набросок является не формальным основанием самосознания, но обладает содержанием, которое может стать основой развитых форм сознательного познания себя как индивидуальности.

Набросок субъективности определяет взаимосвязь всех сознаваемых предметов, их принадлежность одному и тому же сознанию. Однако необходимо заметить, что такого рода связи (всеобщие связи) исходно не сознаются, так как они определяются свойствами наброска, а последний на уровне сознания предстает не таким, каков он есть, а таким, как он воспринят посредством него самого как познавательного инструмента. Общие связи восприятия, полученного при помощи наброска, неразрывно сплетены с конкретными, особенными связями, которые являются результатами восприимчивости, присущей наброску, и соответствуют связям воспринимаемых вещей. Как следствие, и общие и особенные связи не могут быть осознаны на уровне первичного сознания, но они даны субъекту имплицитно, на досознательном уровне, поскольку определяющий их набросок есть досознательная данность.

Таким образом, первичное сознание субъекта составляют элементы восприятия, полученного посредством наброска; связи же этих элементов сознаются как существующие, но непознанные, не проясненные, неявные.

«Данность» наброшенной познавательной способности отлична от «данности» прочих объектов, она дана именно в своем познавательном действии, именно как субъективность, субъект познает мир «через» эту данность. Обладание этой данностью на досознательном уровне для субъекта состоит, с одной стороны, в запечатленном на досознательном уровне наброске как продукте воображения, а с другой стороны, в фиксируемом на досознательном уровне познании всего сущего посредством наброска.

Досознательная данность «самого себя» (наброска) является основой для дальнейшего сознательного самопознания. С одной стороны, субъект применяет наброшенную познавательную способность для познания самого наброска как досознательного предмета и, таким образом, приобретает сознание самого себя как объекта познания. На уровне первичного сознания результат восприятия наброска посредством самой наброшенной способности является, как и все первичное сознание, многообразием элементов, связи которого досознательны. В дальнейшем на этой основе благодаря познанию, осуществляемому уже на уровне сознания (о способе его пойдет речь ниже), возникает сознание себя как индивида, обладающего телом. Тело существует в мире наряду с другими предметами в качестве противостоящего субъекту познания, но при этом является для него своим собственным. С другой стороны, применение наброшенной познавательной способности для познания этой же способности как познавательного инструмента дает нам сознание нашего сознательного опыта как индивидуального субъективного опыта, а самих себя — как индивидуальных субъектов. Предметы могут быть сознаваемы как предметы моего опыта, поскольку конституирующая их наброшенная познавательная способность принимается субъектом за данность самого себя, и осознание этой данности принимается за самосознание.

Итак, набросок определяет единство предметов опыта и их принадлежность мне, а также является объектом самопознания. С одной стороны, отношение к самому себе как познающему есть условие возможности сознания (таким условием является досознательная данность наброска), с другой стороны, это отношение включено в сознание первого уровня (сознаваемый предмет конституируется в соответствии со свойствами наброска). Таким образом, отмечаемые различными исследователями черты пререфлексивного самосознания могут быть объяснены путем обращения к досознательным основаниям сознательного опыта.

***

Субъект порождает не один, а множество набросков самого себя как познающего. Поскольку наброски создаются на досознательном уровне, при их создании субъект не имеет никакого «руководства», никакого «образца» — нет ничего, кроме действующей «в темноте», «наугад» спонтанности. В результате возникает множество набросков, начиная от примитивных, едва ли позволяющих «зажечь» свет сознания, и заканчивая самыми сложными, представляющими собой тонкие и действенные инструменты познания.

Отличие сознания наброска от сознания прочих вещей состоит в том, что набросок субъективности сознается, во-первых, как познающий субъект и, во-вторых, как объект особого рода — познающее существо. Я сам есть познающее существо, и в моем сознании представлено множество других познающих существ, других эмпирических субъектов. Основание возможности познания не только себя, но и других, — единое для всех познающих существ досознательное восприятие мира, а также имеющаяся у каждого познающего существа досознательная данность всех других познающих существ как набросков.

Таким образом, намечается решение одной из труднейших проблем феноменологии — проблемы объяснения возможности опыта Другого Я: «<…> имеется особая сфера бытия, чужое психическое, и коррелятивный ей способ постигающего отношения, который делает непосредственно доступными нам предметности этой сферы. Если бы ничего подобного не было, мы жили бы друг подле друга словно слепые или глухие»¹⁹⁷. Феноменология открывает в сфере сознания непосредственный опыт Другого Я, не предполагающий никаких размышлений, в частности, умозаключения по аналогии, однако ей не удается указать основания такого опыта. Утверждение о том, что опыт Другого Я должен быть описан в рамках эгологии как результат конституирования, создает угрозу солипсизма. Может показаться, что от этой угрозы избавляет признание открытости сознания для инаковости, к которому склоняется Гуссерль. Однако описываемые им механизмы пассивного синтеза (образование пар) сводятся к ассоциации по сходству и не проясняют возможность познания Другого.

Понимание Другого как наброска субъективности позволяет объяснить возможность познания Другого. Другой дан мне на досознательном уровне как набросок, а на сознательном уровне — как результат восприятия этого наброска при помощи «моего собственного» (т.е. являющегося условием возможности моего сознания) наброска. Наличие досознательной данности наброска как познающего создает основания для познания Другого именно как другого субъекта, как познающего. Другой субъект не только конституируется как имеющий значимость другого; Другой сознается как Другой, поскольку он есть Другой. Я имею досознательные данные о том, как работает его познавательная способность, хотя мне и не дано сознавать результаты этой работы так, как их сознает сам Другой.

***

Следующий вопрос, на который необходимо ответить, — это вопрос о принципиальной возможности достижения сообразности между тем, что существует независимо от субъекта и тем, что дано субъекту.

Отношение сознания к иному не следует понимать как изначальную «данность» субъекту «самих вещей», будь то на сознательном или на досознательном уровне. Допуская такую данность, мы уклоняемся от самого важного вопроса теории познания: как возможно совпадение субъективного мира и мира, существующего независимо от субъекта? Чтобы сохранить этот вопрос в силе, следует не допускать произвольных предположений о характере досознательной данности. На данном этапе познания мы не можем составить адекватное представление о том, что представляет собой исходная субъективность, и, следовательно, не можем говорить о том, каким образом возможны досознательные результаты познания и что они собой представляют.

Когда познание выходит на сознательный уровень, досознательным результатам познания реальности, полученным посредством собственной (несознаваемой) познавательной способности субъекта, оказываются сопоставленными иные результаты познания той же реальности, полученные посредством наброшенной познавательной способности.

Досознательные результаты познания, определяемые самим субъ-ектом, и сознательные результаты, определяемые наброском, различны, но вместе с тем они есть результаты познания той же самой реальности (будем называть такие результаты познания соответственными), поэтому субъект пытается привести их к гармонии, к единству при помощи вторичного воображения, присущего наброшенной познавательной способности. Ниже мы будем подробнее говорить о работе вторичного воображения и о том, что представляет собой осознание этой работы.

При возникновении сознания неизбежно возникает дисгармония (диссонанс) сознательного и досознательного, поскольку набросок субъективности, свойствами которого определяется сознание, отличен от первичной субъективности, определяющей собой досознательное. На устранение диссонанса между сознательным и досознательным направлено все сознательное творчество¹⁹⁸. Нетерпимость субъекта к диссонансу сознательного и досознательного выражается в чувстве неудовольствия, испытываемом по отношению к содержаниям сознания, которые конфликтуют с чем-то неизвестным, несознаваемым, но тем не менее присутствующим в сфере субъективного.

Субъект испытывает чувство неудовольствия, внутренней дисгармонии, связанной с теми или иными сознательными данными, и направляет свои познавательные усилия на устранение этой дисгармонии, т.е. на приведение сознательных данных в соответствие с досознательными. Действующее на сознательном уровне (вторичное) воображение создает все новые и новые связи элементов первичного сознания, формируя тем самым сознаваемые предметы и их взаимосвязи.

Принятие тех или иных результатов работы воображения в качестве реальности определяется тем, насколько эти результаты сообразуются, гармонируют с соответственными досознательными «данными» и тем самым способствуют устранению чувства неудовольствия.

Еще Юм отмечал, что вера, которая есть «не что иное, как чувство, или способ переживания», определяет признание или непризнание реальности тех или иных объектов и тем самым влияет на содержание и организацию опыта. «Она (вера. — Т. Р.) есть нечто такое, что не зависит от нашей воли, но должно порождаться некоторыми определенными причинами и принципами, которые не находятся в нашей власти. Когда мы убеждены в каком-нибудь факте, мы только представляем его, испытывая при этом некоторое чувство, отличное от того, которое сопровождает простые мечтания нашего воображения»¹⁹⁹. Осмысление субъективности как условия возможности опыта позволяет указать теоретико-познавательные основания нашей веры в реальность и прояснить роль чувства в познании. Подробнее эта тема будет раскрыта в процессе дальнейшего исследования.

Но что дает нам право говорить о процессе достижения единства различных субъективных результатов (одни из них получены при помощи собственной познавательной способности субъекта, а другие — при помощи наброшенной) как о процессе познания независящей от субъекта реальности и самого субъекта? Чтобы ответить на этот вопрос, допустим, что при помощи воображения, преобразующего данные сознания и таким образом устраняющего дисгармонию сознательного и досознательного, указанное единство достигнуто. В этом случае субъект познания имеет набросок субъективности, который позволяет ему получить сознательные результаты познания, неотличимые от тех, которое дает его собственная познавательная способность. Поскольку субъект познания достиг единства результатов, осознание наброска идентично досознательной данности наброска. Но набросок субъективности есть продукт трансцендентальной способности воображения, он не существует независимо от субъекта, поэтому досознательная данность наброска совпадает с самим наброском. Следовательно, в данном случае осознанный набросок идентичен наброску, как он есть. Иными словами, субъект познания имеет знание наброска таким, какой он есть; а поскольку это знание возможно только при единстве сознательных и досознательных результатов познания, оно равносильно знанию о действительном субъекте познания.

Указанный способ познания субъектом самого себя является способом познания в полном смысле этого слова, поскольку не предполагает никаких предваряющих познание данных о субъективности, не предписывает ей никаких априорных форм, которые, как известно, являются непреодолимым барьером на пути познания вещей, существующих независимо от познающего. Познать познающего как он есть означает познать одну из «вещей самих по себе», т.е. сделать принципиальной важности шаг в познании мира таким, каков он есть. Если верно предположение о том, что этот мир есть единое целое, то познание только одной его составляющей означало бы выход к вещам как таковым в целом.

Очевидно, что достижение единства сознательного и досознательного зависит от свойств наброшенной познавательной способности. Поэтому процесс познания предполагает создание при помощи трансцендентального воображения на досознательном уровне, «в темноте», все новых и новых набросков, каждый из которых определяет собой индивидуальное сознание, работающее на преодоление диссонанса.

Разумеется, речь скорее должна идти о большей или меньшей степени приближения к ситуации устранения диссонанса, чем о полном его устранении. Созданный вслепую набросок отличен от самого субъекта; сознательные результаты познания изначально отличны от досознательных, и вторичному воображению наброска, которое может быть очень слабым или вовсе отсутствовать, непросто устранить это отличие.

Приведение сознательного и досознательного к неразличимости, к единству — это требующий дальнейшего исследования сложный процесс, результат которого непредсказуем.

Возможны различные направления достижения единства сознательных и досознательных результатов познания. Одно из таких направлений — построение при помощи вторичного воображения такого явления, которое в той или иной степени гармонирует с каждым из соответственных результатов; второе — «подгонка» новых по — строений под одну группу результатов познания, принятую за «образец», и низведение прочих результатов до уровня материала, используемого для «подражания» этому образцу; третье — охват всех результатов познания некоторым высшим, отличным от них, но вмещающим их в себя сознательным представлением. В рамках каждого из этих трех направлений возможны различные вариации приведения к единству. Вариации определяются тем, какие именно из соответственных друг другу результатов познания принимаются за образец, с которым следует согласовать, под который следует «подогнать» все остальные результаты познания. Принимая тот или иной слой результатов познания за «образец», познающий занимает ту или иную позицию в отношении того, где следует искать «истинное бытие».

Тот или иной способ достижения единства сознательных и досознательных результатов познания будем называть познавательной установкой.

Итак, существует принципиальная возможность познания субъектом мира и самого себя, несмотря на то что его собственная познавательная способность не дана ему в качестве объекта. Восприимчивость субъекта представляет собой одно из условий возможности сознательного опыта. Кроме того, она играет важную роль в упорядочении содержаний сознания, определяя конкретные предметные связи. Благодаря присущей субъекту спонтанности — трансцендентальной способности воображения — становится возможным обретение познающим предмета самопознания (наброшенной субъективности) и сознания. Сознательное познание мира и самого себя как познающего во многом определяется имплицитным влиянием досознательного познания и требует иного рода самодеятельности — работы вторичного воображения, которая направлена на устранение дисгармонии сознательного и досознательного.

§ 2. Бесконечность

Согласно Д. Юму, сознание изначально, до возникновения каких-либо ассоциативных связей, представляет собой непрерывную смену впечатлений, каждое из которых является отдельным, не имеющим никакой связи с другими впечатлениями. Связь перцепций для Юма сводится лишь к порядку их следования, во всем остальном они есть отдельные, не зависящие друг от друга существования. Однако вопреки реальной отдельности перцепций мы полагаем их непрерывность: «<…> мы по возможности маскируем перерыв или, вернее, совершенно устраняем его, предполагая, что эти прерывистые восприятия связаны некоторым реальным существованием, не воспринимаемым нами»²⁰⁰.

Стоит спросить об основаниях склонности к непрерывности. Почему мы не оставляем раздельное раздельным, а вопреки данности «заполняем промежутки» между всякими данными, полагая между ними новые данные, т.е. мыслим бесконечность промежуточных данных? Юм мог не спрашивать о том, каковы теоретико-познавательные основания нашего стремления «устранить перерыв»²⁰¹, так как для него законы ассоциации имеют характер природных законов. Однако он все же отмечает, что бесконечность есть фикция, а не реальная связь перцепций.

Для Канта бесконечность связана с особенностями априорных форм чувственности — пространства и времени.

«Таков закон непрерывности всякого изменения, основывающийся на том, что ни время, ни явление во времени не состоят из частей, которые были бы наименьшими, и тем не менее состояние вещи при ее изменении переходит через все эти части как элементы к своему второму состоянию. Ни одно различие реального в явлении, так же как ни одно различие в величине времени, не есть наименьшее различие; следовательно, новое состояние реальности вырастает из первого состояния, в котором ее не было, проходя через бесконечный ряд степеней»²⁰².

Кантовское признание невозможности обосновать, почему мы имеем именно такие-то, а не иные априорные формы²⁰³, относится и к бесконечности. Она остается необъяснимой.

Феноменология не обходит стороной бесконечность как одну из структуроопределяющих связей сознания, однако она не решает проблему объяснения возможности бесконечности.

Гуссерль относит пространственно-временную бесконечность, как она понимается в донаучной жизни, к характеристикам всеобщей структуры жизненного мира, к которой привязано все сущее относительно, но которая сама не относительна²⁰⁴. Однако, отвечая на вопрос о способе конституирования бесконечности на уровне пассивного синтеза, философ сталкивается со значительными трудностями.

Он утверждает, что результат синтеза и синтезируемое составляют нераздельное единство, поэтому «одно и то же частное содержание сознания может быть описано как 1) сплавление множественности в единство или 2) рассеяние единства в множественность»²⁰⁵. То, что исходно представляется элементарным, в дальнейшем оказывается имплицитно составным и наоборот: исходная множественность обнаруживает единство.

Бисеага высказывает предположение о том, что идея о возможности распадения всякого единичного содержания на множество единичных содержаний, также разложимых на бесконечное множество единств, перенесена Гуссерлем из математики. Как известно, множество всех конечных последовательностей действительных чисел равномощно множеству всех действительных чисел²⁰⁶. Однако указанная аналогия со свойствами чисел может служить лишь пояснением идеи Гуссерля, но не ее обоснованием. Как факт потенциально бесконечной делимости единств, так и факт образования их из потенциально бесконечного количества элементов остаются для Гуссерля необъяснимыми. Он ограничивается утверждением о том, что сознание сингулярностей может переходить в сознание единств бесконечного числа элементов, поскольку эго исходно не замечает предшествующих ассоциаций, благодаря которым возникли сингулярности, а затем постепенно обращает внимание на то, что они имеют составной характер. Но если бы ассоциация объединяла бесконечное множество элементов в единое целое, сознание оказалось бы вовлечено в бесконечный процесc. Вне зависимости от того, протекает процесс ассоциации под надзором эго или нет, этот процесс предполагает синтез бесконечного множества содержаний, не поддающийся рациональному осмыслению.

***

В соответствии с замыслом данного исследования мы не можем ограничиться при объяснении бесконечности ссылкой на природную склонность нашего воображения или на наличие каких-либо априорных форм нашего опыта; и особенности работы нашего воображения, и формы опыта должны иметь гносеологические основания.

Если первичные содержания раздельны, то откуда может возникнуть склонность маскировать эту раздельность, т.е. искажать опыт? Если же благодаря этой склонности мы вовсе не искажаем опыт, а восполняем недостающие его звенья, то остается неясным, что заставляет полагать существование этих звеньев и стремиться восполнить их нехватку.

Основания бесконечности — структурной особенности сознания, состоящей в полагании непрерывности опыта, т.е. в полагании между всякими сознаваемыми элементами новых элементов — можно прояснить путем рассмотрения того, каким образом формируются первичные сознательные связи.

Как было показано в § 1, первичное сознание состоит из элементов, реальная связь между которыми остается неосознанной, поскольку наброшенная познавательная способность, которая является основанием этой связи, не сознается такой, как она есть. Не осознавая свою роль как познающего в возникновении первичного сознания, субъект воспринимает его содержания как независящую от него реальность. Связь между элементами первичного сознания, как было показано в § 1, не проявлена, но тем не менее реальна. Эта связь, определяемая наброском, существует на досознательном уровне и заявляет о себе на сознательном уровне, поскольку субъект чувствует диссонанс между сознаваемой бессвязностью элементов на уровне сознания и их реальной связностью. Кроме того, хотя служащий основанием связности опыта набросок субъективности не представлен в первичном сознании таким, каков он есть в своей связующей роли, все же он не остается совершенно не осознанным. Действительно, как мы помним, набросок субъективности воспринимается при помощи самой наброшенной познавательной способности и благодаря этому все же представлен в первичном сознании, хотя, как и прочие вещи, в виде элементов с неявной связью. Субъект чувствует диссонанс между тем, как набросок сознается, и тем, каков он есть на досознательном уровне. Диссонанс досознательного и сознательного толкает субъекта на поиск отсутствующих, но должных быть связей. Этот поиск есть начало познания сознаваемого мира.

Создание конкретных сознательных связей есть функция вторичного воображения, которое «вслепую», «наугад» связывает данные элементы первичного сознания той или иной связью. Из созданных воображением связей принимаются и признаются действительно присущими сознаваемому миру только те, которые в большей степени гармонируют с соответственными досознательными связями элементов первичного сознания. Создание и отбор связей как продуктов вторичного воображения — длительный и сложный процесс, в ходе которого постепенно формируется вторичное сознание. Последнее представляет собой структурированное сознание, которое состоит из предметов как связанных друг с другом целостностей.

Если созданные вторичным воображением связи способствуют приведению сознательного к единству с досознательным, то эти связи представляются субъекту связями реальных, независящих от него самого, элементов сознания. Субъект сознает свою роль в построении этих связей как роль познающего.

Однако воображению далеко не сразу удается построить удовлетворительные связи тех или иных элементов сознания. При этом диссонанс с досознательным не допускает разрыва между элементами и требует полагать непрерывность, поэтому между элементами сознания вместо угрожающего своим появлением разрыва полагается бесконечность промежуточных элементов.

Таким образом, до всякой работы вторичного воображения вместо несознаваемой действительной связи элементов сознания между ними устанавливается особая связь, состоящая в полагании новых элементов. Эту связь, обеспечивающую исходную непрерывность опыта, мы будем называть связью «бесконечность».

Заметим, что полагание бесконечного множества элементов в качестве связи не означает действительного, актуального существования каждого из этих элементов. Действительной является именно необходимость полагания по мере необходимости, по мере продвижения опыта все новых элементов, т.е. связь «бесконечность» имеет потенциальный характер.

Элементы первичного сознания, которые объединены в целостность (явление) благодаря вторичному воображению, необходимо отличать от частей явления. Сознание даже мельчайшей части явления включает в себя сознание созданной вторичным воображением организующей данное явление связи. Обращаясь в своем исследовании сознаваемого мира к поиску «материи» как того, что предшествует всякому связыванию, всякому оформлению, познающий будет находить единственную связь — связь «бесконечность». Отсюда тесная связь понятия материи с понятием бесконечности.

Связь «бесконечность» — единственная связь, существующая на уровне первичного сознания. Входя наряду с элементами в первичное сознание, она представляется субъекту познания независящей от него, поэтому созданные вторичным воображением связи элементов первичного сознания на ранних этапах познания включают в себя связь «бесконечность». Связь «бесконечность» представляется неотъемлемой чертой сознаваемого мира.

Однако следует заметить, что эта связь есть следствие способа познания, но не характеристика познаваемой реальности, на пути к познанию которой сознаваемый мир с приписываемой ему бесконечностью является лишь ступенью. В процессе познания связь «бесконечность» будет постепенно заменяться построенными благодаря способности воображения конкретными содержательными связями.

§ 3. Пространственность и симметричность как связи телесного мира

Рассмотрим, каким образом наличие различных слоев восприятия — досознательного и сознательного — определяет структурные особенности выстраиваемых воображением целостностей, т.е. сознаваемых явлений. Работа воображения направлена на преодоление диссонанса соответственных восприятий — различных данностей одних и тех же познаваемых вещей. На начальном этапе сознательного познания продукты воображения сохраняются и признаются в качестве знания о реальности, если они в той или иной мере сходны с каждым из соответственных восприятий и таким образом «примиряют» их между собой.

В структуре восприятия всегда различаются, во-первых, составляющие его более или менее мелкие части (будем условно называть их элементами), а во-вторых — их связи. Это различение оправдано, поскольку мыслимы целостности, одинаковые в отношении организующей их связи, но различные по материалу. Воображение способно отделять связи от элементов и вписывать их в другие множества элементов. Отделенные от элементов связи есть абстракции, а построения из таких связей — мыслительные конструкции.

Чтобы продукт воображения был принят, необходимо, чтобы он нес с собой в сознание уменьшение диссонанса как элементов, так и связей.

Что касается элементов, то работа вторичного воображения направлена на устранение диссонанса между элементами досознательного восприятия, которое получено благодаря восприимчивости первичной, необъективируемой субъективности, и соответственными им элементами первичного сознания, полученными благодаря восприимчивости наброшенной субъективности. Всякий создаваемый воображением новый «элемент» должен в достаточной мере гармонировать с каждым из этих двух соответственных элементов, (один из них относится к сфере досознательного, а второй — к сфере сознательного).

Что касается каждой вновь созданной воображением связи, то существуют три соответственные связи, от степени совпадения с которыми зависит, будет ли новая связь принята в качестве действительной и сохранена или будет отброшена. Первая из соответственных связей — это связь соответственного досознательного восприятия, вторая — несознаваемая, но реально существующая связь соответственных элементов первичного сознания, третья — сознаваемая связь «бесконечность». Последняя, как мы помним, с необходимостью полагается между элементами первичного сознания вместо их реальной несознаваемой связи и предшествует связям, создаваемым воображением. Только одна из трех соответственных связей сознаваема — связь «бесконечность», две другие досознательны.

Если созданная воображением новая связь не будет гармонировать хотя бы с одной из трех соответственных связей, то диссонанс связей не будет устранен. Создаваемая вторичным воображением связь различным образом относится к каждой из трех соответственных «данностей», в различной степени гармонирует с каждой из них, и в результате этого тройственного отношения одна и та же связь оказывается для субъекта данной трижды — происходит то, что мы будем называть тиражированием связи. Благодаря тройному тиражированию связи становится возможной ее «настройка» на каждую из трех конфликтующих соответственных связей.

Тройное тиражирование связи не приводит к тому, что каждая вещь сознаваемого мира является в сознании в трех экземплярах. Для того чтобы произошло тройное тиражирование явления, необходимо утроение не только строящейся связи, но и строящихся «элементов». Но элементы явления подлежат не тройному, а двойному тиражированию, поскольку строящийся «новый элемент» имеет, как было показано, только две соответственные «данности». В результате явление не тиражируется целиком, а претерпевает переорганизацию: двойное тиражирование элементов согласуется с тройным тиражированием связей и образуется новое целое — достроенное явление.

Достроенное явление содержит тройную связь, которая определяет взаимоотношения его частей таким образом, что явление оказывается обладающим тремя измерениями. Таким образом, формируется пространственная связь, в соответствии с которой каждая часть явления и само явление как часть системы явлений оказывается имеющим то или иное пространственное положение. Благодаря тройной пространственной связи явления сознаваемого мира представляют собой трехмерные тела.

Строящаяся новая связь должна быть согласована с соответственной связью «бесконечность», причем достичь согласия в данном случае нетрудно, так как связь «бесконечность» есть связь сознательного уровня, и новая связь «подгоняется» под нее сознательно, тогда как подгонка под соответственные досознательные связи осуществляется «вслепую», «наугад». Именно поэтому связи, создаваемые воображением в установке на согласование со всеми соответственными связями, обычно содержат связь «бесконечность». Отсюда следует, что тройная пространственная связь также содержит связь «бесконечность»: тело представляется нам делимым на части, которые также можно разделить.

Явление достраивается, вмещая в себя пространственную связь и удвоение мельчайших частей. Свойство достроенного явления содержать каждую свою часть удвоенной (для каждой части достроенного явления может быть найдена идентичная ей часть, входящая в состав того же явления) будем называть симметрией. Симметрия всей структуры достроенного явления обеспечивается тем, что удвое — ние элементов происходит с учетом их связности и касается всех частей явления без исключения, начиная с мельчайшей и заканчивая наиболее крупной. В результате симметрия выражается в том, что в каждом достроенном явлении можно выделить как минимум две части, такие, что при определенном преобразовании они переходят друг в друга, а достроенное явление — само в себя. Простейшим случаем симметрии является зеркальная симметрия (симметрия правого и левого), при которой тело состоит из двух частей, переходящих друг в друга в результате отражения от разделяющей их линии или плоскости. Другие формы геометрической симметрии — переносная, поворотная, орнаментальная, симметрия кристаллов, как показывает Г. Вейль, так же сводятся к общей «идее инвариантности некоторой конфигурации относительно определенной группы преобразований (группы автоморфизмов)»²⁰⁷.

Симметрия широко распространена как в природе, так и в мире вещей, созданных человеком. Однако она не является характеристикой, присущей всем вещам сознаваемого мира. В этом мире присутствуют как симметричные, так и несимметричные тела. Как возможны последние, если все продукты вторичного воображения симметричны?

Наличие асимметрии в сознаваемом мире объясняется тем, что вторичное сознание состоит не только из продуктов воображения, но и из элементов первичного сознания, связи которых еще не построены воображением. Определяющая данную вещь связь гармонирует с соответственной досознательной связью элементов первичного сознания, но это не означает, что она повторяет эту связь во всей полноте, вносит порядок в отношения всех этих элементов без исключения. Многие элементы остаются вне организующей связи, созданной воображением, но при этом они принадлежат данной вещи. Связи таких элементов остаются не проявленными, они продолжают выступать в виде «чувственных данных», порядок существования которых еще не найден. Поэтому многие сознаваемые явления представляют собой не строго симметричные конструкции, а сочетания связанных элементов первичного сознания с несвязанными элементами.

Пространственная связь и симметрия являются необходимыми характеристиками всякого достроенного явления (тела), в той или иной мере ориентированного на согласование со всеми соответственными результатами познания. Про мыслительную конструкцию мы можем сказать, что, будучи построена для согласования всех соответственных результатов познания, она относится к пространственным и симметричным телам, сама же она как таковая не обладает этими характеристиками.

Открытие структуры достроенного явления позволяет нам судить о возможности преодолеть с его помощью диссонанс восприятий. Явление, достроенное тиражированием, всегда является искажением истинной структуры соответственных восприятий, так как в нем связи тиражируются более широко, чем элементы, и в результате мы имеем неверное их соединение. Разлад результатов познания не преодолим путем непосредственной подгонки явления под все соответственные результаты познания, а значит, он не преодолим с помощью пространственных и симметричных тел, поскольку они возникают именно на этом пути. Погасить разлад возможно лишь с созданием теоретической конструкции, вмещающей в себя все соответственные восприятия и отводящей каждому из них действительно присущую им роль. В процессе сознательного творчества субъекту предстоит выяснить, что пространственность и симметричность тел — не реальность, а побочный эффект способа познания.

Рассмотренная структура пространственной связи является базисной, она характерна уже для начального этапа сознательного познания и в известной мере сохраняется на более поздних этапах в силу ее «естественности».

Подобно всякой иной связи, пространственная связь может быть отделена воображением от связываемых ею элементов. Таким образом, возникает пространство как мыслительная конструкция, т.е. понятие о пространстве. Поскольку пространственная связь есть связь всех без исключения тел, пространство понимается как «вместилище» всех явлений. Поскольку на первых этапах познания пространственная связь включает в себя связь «бесконечность» и имеет тройственную структуру, возникает понятие о пространстве как трехмерном и симметричном многообразии.

В последующих главах будет показано, каким образом пространственные представления варьируются в зависимости от познавательной установки, смена которой означает переход на новый этап познания.

***

Несколько слов о непространственных явлениях. Познавая самого себя как видимое явление (тело), познающий приписывает телу познавательные способности. Мир сознается нами как воспринимаемый посредством телесных органов — органов чувств. Чувства представляются нам «окнами» в мир, существованию которых мы обязаны тем, что у нас есть первичные данные сознания. Тело наделяется также способностью к обработке «чувственных данных» — нервной системой и мозгом. Так, в нашем сознании процесс возникновения зрительного образа предстает как результат попадания световых лучей в глаза и последующей обработки мозгом поступивших «данных». Реальный мир представляется миром, доступным для познания при помощи чувств, — «чувственным миром».

Поскольку предметный мир сознается нами в целом как пространственный, все чувственные данные представляются нам обусловленными предметами, занимающими определенное положение в пространстве, т.е. сами чувственные данные ставятся нами в отношение к пространству, обретают ту или иную пространственную локализацию. Это касается не только «зрительных» данных, но и данных других чувств — слуха, обоняния, осязания, вкусовых рецепторов. Так, звуки представляются нам исходящими из далекого или близкого источника, вкус относится к тому или иному находящемуся здесь или там продукту.

Однако все же возможно выделить класс явлений, которые связаны с пространственными явлениями, включены в них, но при этом сами непространственны и имеют свои структурные особенности.

В отличие от пространственных тел, вкусовые ощущения, звуки, запахи, данные осязания не имеют нескольких измерений. Это означает, что тиражирование их не касается. Причиной отсутствия тиражирования в данном случае является отсутствие для этих данных соответствия в досознательном. Таким образом, указанные непространственные данные следует считать впервые возникающими на сознательном уровне в качестве характеристик сознаваемых явлений как таковых.

Зрение традиционно считается «высшим» чувством. Высокая значимость зрения для процесса познания обусловлена тем, что именно оно сознается как источник пространственных образов, а пространственность обусловлена включением данных первичного сознания в процесс сознательного творчества, учитывающего как сознательные, так и досознательные результаты познания. Чувственные данные включаются в процесс познания мира лишь постольку, поскольку связываются пространственными представлениями. Зрительные «данные» сами по себе, не будучи включенными в явления, не пространственны, однако благодаря тиражированию они образуют пространственные представления.

§ 4. Временность

Как было установлено в первой главе, полагание темпоральности в качестве фундаментальной характеристики субъективности ведет к непреодолимым трудностям. Необходимо осмыслить темпоральность как следствие установления познавательного отношения субъекта к миру.

Признание или непризнание содержания сознательного опыта знанием о реальности, а также чувство удовольствия или неудовольствия, сопровождающее сознание этого содержания, определяются тем, насколько этот сознательный опыт гармонирует с соответствующим ему досознательным познанием той же реальности. В случае создания вторичным воображением связи, сообразующейся с досознательным, в сознании возникает новое явление. Если же созданная воображением связь не согласуется с досознательным лучше, чем ранее созданная и принятая связь, то новая связь не принимается в качестве действительной и изменения не происходит.

Сознание процесса возникновения явлений зависит от того, как мы сознаем наброшенную субъективность, определяющую собой все процессы на уровне сознания. Представление о наброске и характере работы присущего ему вторичного воображения сформировано на основе восприятия наброска посредством наброшенной познавательной способности и последующей работы воображения по созданию недостающих связей этого восприятия. Это означает, что хотя работа вторичного воображения по созданию явлений и представлена в сознании, она представлена в нем не такой, какая она есть.

Из новых явлений, последовательно создаваемых воображением в ориентации на одни и те же соответственные восприятия, принимаются только те, которые лучше, чем предшествующие, позволяют справиться с диссонансом восприятий. «Неудачные» явления не принимаются, а элементы первичного сознания, послужившие для них материалом, используются в качестве материала для новых продуктов воображения. Принятые явления представляются действительными, пока их не сменяют новые, более удачные продукты вторичного воображения, и, таким образом, действительность изменяется.

Возникают ли новые явления только вследствие работы воображения, стремящегося примирить неизменные соответственные восприятия, или в самом составе соответственных восприятий происходит изменение, и этим обусловлена изменчивость продуктов воображения? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо знать, присуща ли изменчивость досознательному восприятию и самому воспринимаемому субъектом, но независящему от него в своем существовании миру. Обладание таким знанием может быть достигнуто только путем преодоления диссонанса восприятий и приведения их к единству. Это означает, что на данном этапе рассуждений ответ на этот вопрос невозможен. Мы можем лишь утверждать, что в любом случае новизна проникает в сознание только при посредстве воображения, строящего связи предметного мира. Учитывая это, следует признать, что изменения в сознании могут происходить и в результате изменений на досознательном уровне. К таким изменениям во всяком случае относится создание набросков субъективности.

Относительная устойчивость вещей сознаваемого мира обеспечивается тем, что принятое явление может сохраняться как все еще непревзойденный продукт воображения. Но поскольку попытки заменить каждое данное явление новым происходят постоянно, все в сознаваемом мире в принципе подвержено изменению.

Необходимо заметить, что явления не только возникают в сознании и исчезают из него, но имеет место сознание порядка их следования. Действительно, если бы все созданные воображением явления последовательности «уступали место» следующим за ними и исчезали бы бесследно, то в сознании не было бы представления о процессе возникновения явлений. Поскольку такое представление, как мы выяснили, должно иметь место, следует утверждать, что предыдущие явления не вытесняются полностью из сознания. Однако они не могут и сохраняться в качестве действительных, актуально существующих, поскольку в этом случае сохранился бы создаваемый ими диссонанc. Следовательно, предыдущие явления не вытесняются, но оттесняются и предстают в виде последовательности, из всех членов которой лишь последний актуален, а остальные воспринимаются как более или менее удаленные от него. Определенность порядка создания и принятия явлений воображением задает необратимый характер последовательности. Эта необратимая последовательность явлений, имеющих одни и те же соответственные восприятия, есть не что иное, как временная последовательность²⁰⁸.

Таким образом, непрекращающаяся работа воображения, вне зависимости от того, приводит ли она к каким-либо изменениям в мире явлений или нет, сознается нами как время. Предлагаемое понимание времени означает выход за рамки трансцендентально-феноменологической традиции отождествления временности и субъективности: временность оказывается побочным результатом познавательной деятельности субъекта, а не сущностной характеристикой субъективности.

Ход времени определяется не только сменой принятых явлений — «заметными» результатами работы воображения, но работой воображения в целом: многие новые явления возникают и разрушаются, не обретая устойчивого существования. Поэтому новые явления сознаваемого мира возникают во времени, время является необходимым «фоном» их сохранения, видоизменения и разрушения. Время продолжает «идти», даже если в сознаваемом нами мире не происходит никаких «видимых» изменений.

Сознание времени есть сознание непрестанного появления нового и непрестанного уничтожения старого. Сохранение ранее принятого явления не означает остановки в работе воображения, а есть результат «борьбы» нового продукта воображения со старым. Как появление в сознании нового явления, так и сохранение старого означает возникновение нового члена временной последовательности. Сохраняющееся явление — это временная последовательность явлений, одинаковых по содержанию, но отличающихся друг от друга своим положением в этой последовательности. Работа воображения по преодолению диссонанса восприятий безостановочна, поэтому время воспринимается, с одной стороны, как всеразрушающее, а с другой — как несущее с собой новизну.

Сознание времени есть сознание смены явлений сознаваемого мира или сознание их постоянного обновления, происходящего даже тогда, когда содержательно в этом мире ничего не меняется.

Явления, составляющие временную последовательность, связывает работа производящего их воображения. Эта реальная связь, как и всякая связь, определяемая наброском субъективности, исходно не проявлена в сознании. Однако связь явлений временной последовательности на уровне сознания не может не полагаться существующей, так как должно иметь место, пусть и неадекватное, сознание процесса работы воображения. Временная последовательность не может иметь «перерывов», но видимое отсутствие связей между явлениями последовательности приводит к полаганию того, что эти явления связаны между собой другими явлениями. Таким образом, как и в случае, имеющем место в первичном сознании, неявленность связи приводит к полаганию связи «бесконечность». Временная последовательность представляется непрерывной: между любыми двумя членами временной последовательности полагаются члены этой же временной последовательности.

Вместе с возникновением наброшенной субъективности, обусловливающей сознание, начинается работа вторичного воображения по созданию явлений, сознаваемая как течение времени. Таким образом, временность оказывается неотъемлемой характеристикой всего сознаваемого. Сознаваемый мир представляется существующим во времени.

Связь «бесконечность», будучи отделена от объединяемых ею конкретных явлений, становится понятием о временной последовательности. Члены такой последовательности называются моментами времени. Момент представляет собой воображаемый элемент, вместе с которым воспринимается его очередность во временной последовательности и связь его с другими элементами этой последовательности посредством бесконечного множества промежуточных моментов.

С созданием такой теоретической конструкции субъект приобретает понятие единого, не имеющего ни начала, ни конца времени как характеристики реальности. Эта модель времени представляет связь «бесконечность» реально существующей.

Итак, временность есть базисная структурообразующая связь сознательного опыта, являющаяся следствием способа познания субъектом мира. Временность оформляет явления и как форма имеет свои особенности, отличающие ее от прочих форм. Однако временная форма явлений, оставаясь собой, может видоизменяться в зависимости от познавательной установки, а также от одного этапа познавательного процесса к другому. Об этом пойдет речь в следующих главах.

Такое понимание соотношения субъективности и темпоральности имеет по сравнению с характерной для феноменологии тенденцией отождествления этих понятий то преимущество, что позволяет решить проблему деформализации самости.

Субъективность не сводится к сфере сознания и может быть осмыслена только благодаря рассмотрению досознательных познавательных процессов, тогда как временность возникает только на уровне сознания как следствие способа познания субъектом мира и представляет собой одну из связей, упорядочивающих сознательный опыт.

Благодаря разотождествлению субъективности и темпоральности становится возможным избавиться от приоритета временности по отношению к другой структурообразующей связи сознания — причинности — и установить между ними правильное соотношение.

§ 5. Причинность

Перейдем к рассмотрению причинности как связи сознательного опыта, определяющей появление новых содержаний сознания и их порядок. Возникновение новых содержаний сознания должно быть понято как результат познания, а не непосредственная данность во времени.

Изменчивость явлений отлична от их временной текучести. Изменение вещи совершается только с принятием нового продукта воображения. Поскольку работа воображения по созданию явлений протекает на досознательном уровне, процесс построения новых явлений изначально не сознается таким, каков он есть. Осознание способа возникновения новых явлений или новых свойств того же явления происходит путем построения при помощи воображения причинных связей. Причинные связи представляют на уровне сознания работу воображения по созданию явлений, объясняют всякое изменение сознаваемого мира, процессы возникновения и уничтожения вещей.

Итак, причинность есть сознательное построение (продукт вторичного воображения), объясняющее возникновение в сознании новых явлений. Она представляет собой неадекватное, но все же осознание процесса построения предметов, осуществляемого субъектом в основном на досознательном уровне при помощи вторичного воображения.

Покажем, что такое понимание причинной связи позволяет прояснить соотношение временности и причинности как структурообразующих связей сознательного опыта и наметить решение проблем, которые обусловлены традиционным приматом временности по отношению к причинности.

Построение воображением причинной связи, объясняющей возникновение явления, происходит тогда, когда само явление уже построено: на уровне сознания воображение подыскивает причинную связь для досознательно построенного явления. Поскольку причинная связь есть воспроизведение в сознании досознательной работы воображения по созданию явления, а эта работа онтологически предшествует самому явлению, на уровне сознания эта последовательность сохраняется — причина, определяющая для нас возникновение явления, представляется предшествующей этому явлению во временной последовательности. Причинная связь как бы «встраивается» между членами временной последовательности, объясняя смену одного явления другим. В результате наблюдение явления (несмотря на то что оно уже построено и принято как реальность) как бы «откладывается» во времени, и мы можем наблюдать явление только после того, как перед нами во времени пройдет вся необходимая для его возникновения цепочка явлений и процессов, предусматриваемых причинной связью. Это особое, не совпадающее с последовательностью познания, построение временной последовательности событий и их причин, что мы будем называть «временной разверткой».

Осознание работы субъективности по построению явлений «отстает» от самой этой работы — причина подыскивается к уже построенному явлению, — но при этом во временной последовательности причина оказывается всегда предшествующей действию. Это предшествование доступно для прямого рефлексивного наблюдения и традиционно принимается за основу осмысления временности и причинности, что приводит к примату временности и искаженному пониманию структуры сознания.

Устранение приоритета временности позволяет решить следующую проблему, описанную А. Пуанкаре. «<…> Имеем ли мы достаточное право говорить о причине явления? Если все части Вселенной в известной степени взаимосвязаны, то любое явление будет не следствием единственной причины, а результатом бесконечного множества причин»²⁰⁹. Не следует ли признать, что рассуждения о причине того или иного события безосновательны, что невозможно указать причину явления, и поиск причины допустим лишь в рамках обыденного, нестрогого размышления? Такой вывод действительно следовало бы сделать, если бы мир мог быть понят не как результат познания, а как самостоятельное целое. Однако тенденция мыслить о причинах не может быть отнесена лишь на счет инерции человеческого мышления, которое не в силах отказаться от устаревшей картины мира, в соответствии с которой каждое явление имеет причину.

Мы можем говорить о причине явления лишь потому, что мы сами строим причинную связь («причину») таким образом, чтобы она объясняла нам возникновение данного явления. Если бы данное явление не строилось нашим воображением из материала сознательного опыта, а действительно возникало бы в результате взаимодействия бесконечного множества существующих независимо от нас вещей реального мира, поиск причины был бы безнадежным делом.

Отказ от примата временности ведет к признанию того, что существование идеи некоторой вещи означает существование уже готового и принятого продукта воображения. Продукт воображения создается и осознается сразу во всей своей целостности и полноте, он исходно есть свое собственное воплощение. Откуда же возникает различие между тем, что «в уме», и тем, что «в вещах»?

Во-первых, если созданная воображением идея не позволяет субъекту познания так или иначе уменьшить диссонанс восприятий (сознательных и досознательных), то она не будет принята и не станет действительностью.

Во-вторых, принятие идеи не означает, что она сразу после принятия сознается воплощенной. Дело в том, что, в отличие от самой идеи, способ ее построения воображением осознается в виде «временной развертки» — цепи событий, связанных причинной связью. Разворачивание идеи в пространстве и во времени есть лишь осознание нами способа ее создания воображением. Только воображая временную развертку, мы можем представить, каким образом была создана идея. Мы строим причинную связь, которая «ведет» к этой идее, и говорим, что идея обретает свое воплощение.

В результате такого (в действительности не существующего) размежевания идей и их воплощений — вещей, возникают два различных мира — мир ментальный и мир физический. Эти миры оказываются, с одной стороны, несопоставимыми, несоизмеримыми, а с другой — находящимися в кажущемся непостижимым соответствии между собой. Мир идей, в отличие от физического мира, представляется миром вечным и неизменным, свободным от пространственных и временных форм. Однако идея и конечный результат ее воплощения — тождественны, видимость отличия создается тем, что, сознавая воплощение идеи, мы сознаем не только саму идею, но и «пристраиваем» к ней процесс ее создания (причинную связь).

Совпадение идей и вещей заметно нам лишь в тех узловых точках нашего сознания, которые есть окончания временных разверток создания тех или иных вещей. Множество уже созданных идей еще только ищет своего воплощения, это означает, что временная развертка их создания еще не прошла перед нашими глазами. Однако то, что должно произойти, уже задано. Это вовсе не значит, что все мыслимые нами события (идеи) непременно состоятся, ведь принятие самих идей в качестве знаний (конечных пунктов временных разверток) не является предопределенным.

Разумеется, законченное воплощение идеи обычно оказывается богаче первоначального замысла. Однако это не противоречит вышесказанному, так как осознаваемый автором первоначальный замысел не есть сам продукт воображения, не есть сама идея, а есть лишь часть временной развертки, которая должна служить «описанием» возникновения вещи (идеи). На начальном этапе развертки сознание идеи (или, что есть то же самое, сознание вещи) не может быть развитым и полным, поскольку построение развертки в том и заключается, что показывается, каким образом из некоторого неразвитого зачатка идеи при условии существования ряда причин со временем возникнет сама идея (вещь). То, что называется первоначальным замыслом, и есть тот самый зачаток идеи (только лишь мысль), который построен нами для объяснения возникновения самой идеи. В действительности идея картины и сама картина тождественны, это один и тот же продукт воображения.

Таким образом, оказывается возможным устранить противоречие между «естественной» причинностью сознаваемого мира и полаганием творческой активности субъекта, его продуктивности, свободных действий, определяемых способностью воображения.

***

Возможно ли предсказание будущих явлений на основе знания их причинной связи? Построение явления предшествует построению причины этого явления. В данном случае временной порядок противоположен порядку познания: причинная связь, которая строится для уже созданного воображением явления, по времени предшествует этому явлению, «приводит его к существованию». Построенное вторичным воображением явление определяется причинной связью во временном порядке и определяет причинную связь в порядке познания.

Однако в целом временной порядок явлений, создаваемых воображением на основе одного и того же досознательного материала, совпадает с порядком познания. Порядок смены явлений, «воплощающих» созданные воображением идеи, определяет общий временной порядок. Такие идеи-явления можно рассматривать как реперные точки временной последовательности. Создаваемая же после создания идеи причинная связь по времени «забегает вперед» явления и оказывается предшествующей ему в нашем сознании времени.

Сказанное позволяет понять, каким образом человек может «предчувствовать» то, что произойдет, и почему вообще для человека существует будущее как модус времени. Человек знает, что именно должно случиться в том случае, когда уже построено и проверено на соответствие сознательному и досознательному некоторое явление, но временная развертка его, определяемая причинной связью, еще не завершена.

Почему же тогда мы обычно ошибаемся в своем видении будущего? Это объясняется тем, что будущее строится вовсе не благодаря нашим произвольным представлениям о нем. Размышляя о будущем как о чем-то еще не существующем, мы лишаем себя возможности проверки наших построений в отношении их соответствия реальности. Нам представляется, что не существует никакой досознательной или сознательной данности, которая могла бы служить опровержением наших фантазий о будущем, поэтому нам кажется, что в будущем возможно если и не все, то по крайней мере многое.

Только познание существующего — того, что дано сознательно или досознательно в качестве независящего от познающего — путем поиска гармонии сознательных и досознательных данностей позволяет отсеивать создания воображения, не обеспечивающие единства, и сохранять только те из них, которые ведут к единству. Только эти явления — явления, созданные не в установке на познание будущего, а в установке на познание реальности — действительно «сбудутся». Таким образом, произойдет именно то, что заранее было «предначертано». То, что случится в будущем, связано с нашими желаниями и планами на будущее лишь постольку, поскольку эти созданные нашим воображением планы вносят вклад в достижение единства результатов познания (как вневременных досознательных, так и временных сознательных). Большинство созданий нашего воображения не проходит проверки на соответствие этому критерию, поэтому мы сознаем, что в наших гаданиях о будущем мы намного чаще ошибаемся, чем оказываемся правы.

Но при этом есть и такие создания воображения, которые отвечают данному критерию, т.е. объединяют, уравновешивают различные результаты познания (явления), представляют собой их объединение или средоточие. С появлением в сознании такого продукта воображения человек предчувствует (но не сознает ясно) ту конечную точку, к которой приведет, желает он того или нет, причинно-следственная цепь событий. Это сознание уже созданного воображением, принятого и уже получающего свою причинно-временную развертку явления есть сознание неотвратимости судьбы или рока. Таким образом, «предвидение» будущего есть результат познания вовсе не того, что еще не существует, а того, что уже есть, но еще не получило временной развертки. Будущее событие в качестве продукта воображения возникает до того, как оно получит осуществление во времени.

Функция предсказания возникновения явлений сознания, обычно приписываемая причинной связи, выполняется в отношении повторяющихся явлений: причинная связь, построенная для некоторого явления, используется при построении причинной связи аналогичного явления.

Причинность вовсе не связана неразрывно с предсказуемостью явлений. Более того, в отношении кардинально новых явлений о предсказуемости вообще не может быть речи, но это не означает, что такие явления происходят беспричинно. Об этом справедливо пишет М. Бунге:

«<…> неспособность к предсказанию (качественно) нового далеко не подтверждает индетерминизм, а лишь дает основания полагать, что закон возникновения новых рассматриваемых черт еще не найден. (Более того, полная предсказуемость в отличие от полной детерминированности по своему смыслу не согласуется с нашим признанием качественно нового; существо, которому была бы присуща сила предсказания любого нового, не было бы способно увидеть его, когда оно появилось; оно всегда ощущало бы, что оно его уже видело.)»²¹⁰.

Предвидеть то, какие продукты воображения будут созданы, невозможно. Процесс познания непредсказуем, поэтому предвидение возможно лишь в отношении того будущего явления, которое уже создано и разворачивается во времени, но невозможно в отношении еще не созданного. Здесь перед человеком открываются лишь неизвестность и свобода. Свобода — это имеющаяся у человека возможность уменьшать диссонанс сознательного и досознательного при помощи собственного воображения.

***

Выявим структурные особенности причинной связи, которая представляет на уровне сознания досознательную работу воображения по созданию того или иного явления и тем самым указывает основание возникновения этого явления в сознании. Такого рода причинная связь не затрагивает более глубокие досознательные корни явления и объясняет его исключительно как продукт вторичного воображения. Несмотря на поверхностный характер, эта причинная связь универсальна, так как в известном смысле любое явление есть продукт воображения. Именно поэтому она строится для всех типов явлений, на всех этапах познания и во всех познавательных установках. Будем называть ее базисной причинной связью.

Работа вторичного воображения, как мы выяснили, не сознается такой, какая она есть. Следовательно, и определяемый ею способ возникновения явлений не может быть представлен в сознании изначально. Причинная связь должна прояснить, что служит материалом для построения данного явления и каким образом осуществляется это построение.

В качестве материала для создания причинной связи членов временной последовательности воображение будет использовать те или иные содержания сознания — элементы первичного сознания или уже построенные явления. Сознавая материал для построения причинной связи, мы сознаем, из чего возникает данное явление последовательности. Поскольку воображение действует «вслепую», построенная причинная связь может неверно представлять в сознании то, какой именно материал был использован воображением. Безошибочным является лишь сознание того, что материалом для построения явления служат те элементы первичного сознания и те смысловые части, которые обнаруживаются в составе построенного явления. «Члены множеств событий, составляющих карьеру одного и того же точечного материального предмета, связаны друг с другом первичным (primitive) отношением генетического тождества. Любые два генетически тождественных события причинно связаны, но обратное утверждение неверно»²¹¹.

Роль других явлений в возникновении данного явления может быть представлена воображением неверно. Однако полагание того, что возникновение или изменение явления определяется влиянием других явлений и характером того материала, из которого строится это явление, является верным для всех базисных причинных связей. Таким образом, причиной изменения явления полагаются влияния внешних явлений, а также влияния одних составляющих этого явления на другие.

Явления одной временной последовательности созданы в ориентации на одни и те же соответственные восприятия и поэтому представляют для субъекта одно и то же явление (или вещь), которое либо остается неизменным, либо приобретает новые черты в зависимости от того, какой продукт воображения — старый или новый — лучше отвечает условию устранения диссонанса восприятий. Явления, входящие в данную временную последовательность, на уровне сознания соединяет связь «бесконечность», но на досознательном уровне те же самые явления объединяет воображение — именно оно определяет содержание явлений и вызывает их смену. Базисная причинная связь создается воображением вследствие диссонанса указанных связей и принимается в качестве связи, принадлежащей сознаваемому миру, если с ее помощью диссонанс уменьшается.

Поскольку для принятия созданной воображением причинной связи необходимо, чтобы она гармонировала с каждой из двух соответственных связей, она будет сравниваться с ними обеими и вследствие этого подвергнется двойному тиражированию. При этом члены временной последовательности, включаемые в причинную связь, тиражироваться не будут, так как они даны в сознании такими, какими их действительно создало воображение в процессе своей досознательной работы. Материал для построения причины явления также не будет подвергаться тиражированию. Действительно, в качестве материала воображение использует предшествующее явление временной последовательности, а также другие явления, которые понимаются как воздействующие на данное. Этот материал дан в сознании и не требует работы по осознанию. Нахождение причины явления, по сути, состоит лишь в том, чтобы на уровне сознания связать имеющийся материал в соответствии с тем, как он реально был связан воображением при построении явления, а не иначе.

В результате того, что при построении причинной связи связываемый материал не тиражируется, а связь этого материала удваивается, достроенная причинная связь оказывается состоящей из продуктов вторичного воображения или элементов первичного сознания, соединенных удвоенной связью.

Причинная связь является двойной. Но в чем может состоять двойственность причинной связи, если две составляющие ее связи имеют одинаковое содержание и связывают явления одной и той же временной последовательности? Чтобы структурное требование двойственности было выполнено, необходимо, чтобы две одинаковые связи различались внутри причинной связи, а не сливались в одну. Достигается это за счет того, что двум составляющим причинной связи придается различное направление.

Прежде всего, это выражается в том, что каждое влияние (будь то влияние составляющих явления друг на друга или «внешнее» влияние) обретает противоположное влияние; не только другие явления действуют на данное явление, но и оно действует на них. Все части «объективного мира» ²¹²взаимодействуют. Поскольку две связи, составляющие причинную связь, возникают вследствие того, что одна и та же связь выстраивается дважды, в двух противоположных направлениях, действие всегда равно противодействию.

Кроме того, в результате построения причинной связи все явления временной последовательности и их части оказываются связанными в двух направлениях. Одна составляющая причинной связи определяет переход от данного явления к следующему за ним во временной последовательности (будем называть ее «прямой» причинной связью), а другая составляющая определяет переход между явлениями в направлении, обратном временному порядку («обратная» причинная связь). Примером такой двойственной причинной связи является объяснение изменения явления, с одной стороны, на основе некоторой действующей причины, а с другой — указанием на цель, к которой направлено данное изменение. Это не единственная разновидность базисной причинной связи. О других ее модификациях пойдет речь в последующих главах.

Действующая и целевая причинность как две составляющие причиной связи служат объяснением одной и той же последовательности изменений явления (временной последовательности), но при этом могут существовать совместно. Отсутствие противоречия между этими связями обусловлено, во-первых, тем, что они идентичны по содержанию, будучи получены в результате удвоения одной и той же связи, а во-вторых — тем, что различие направлений позволяет каждой из этих связей занять свою «нишу», не вступая с другой связью в конфликт.

Связь «бесконечность» является одной из двух соответственных связей, с которыми должна гармонировать причинная связь. Эта связь принадлежит сфере сознания и, в отличие от второй, досознательной соответственной связи, известна субъекту в качестве действительной, принадлежащей сознаваемому миру связи. Поэтому она с необходимостью включается в причинную связь на ранних этапах познания. Вследствие двойного тиражирования достроенная причинная связь членов временной последовательности включает в себя удвоенную связь «бесконечность». Связь «бесконечность» входит как в «прямую», так и в «обратную» составляющую причинной связи. Это приводит к тому, что в отношении всякого изменения, каким бы резким, скачкообразным оно ни выглядело, полагается ряд промежуточных, «незаметных» ступеней. В действительности вторичное воображение создает явления сразу целиком, постепенность становления вещей есть иллюзия, возникающая из-за того, что на ранних этапах познания причинная связь, объясняющая их происхождение, содержит связь «бесконечность».

Заметим, что базисная причинность сама по себе не справляется с функцией объяснения происхождения принципиально новых содержаний сознания. В рамках этой причинной связи деятельность воображения осмысливается как составление новых явлений из материала, уже имеющегося в сознании. Причинная связь, которая вследствие сложившейся в Новое время установки сводится к действующей причине, предполагает, что следствие, по сути, содержится в причине. Именно к такому типу причинности следует отнести следующее заключение Бунге, которое он сам считает справедливым в отношении причинности вообще:

«<…> строгий каузализм может объяснить новое только с точки зрения числа и количества; утверждая, что действительное есть или простое проявление, или количественное развитие возможного, каузализм решительно исключает качественно новое. Поэтому мы оказываемся перед удивительным фактом, что доктрина причинности, которая, как предполагается, объясняет изменение, ведет в конечном счете к отрицанию коренного изменения, то есть той разновидности изменения, которая включает в себя возникновение новых качеств»²¹³.

Однако при этом Бунге замечает, что «причинение участвует в процессе возникновения нового, хотя одной категории причинности недостаточно для объяснения его возникновения; и хотя каузализм является консервативной доктриной, принцип причинности совместим с возникновением нового»²¹⁴. Такая характеристика причинности соответствует пониманию базисной причинности, предлагаемому в данном исследовании. Возникновение принципиально нового не объясняется одной только работой вторичного воображения, взятой изолированно от досознательного процесса познания, и, следовательно, не объясняется посредством одной только базисной причинности, служащей осознанием этой работы. Базисная причинность всякий раз обнаруживает свою недостаточность при объяснении нового и тем самым указывает на необходимость поиска иной причины. Но все же возникновение нового явления не противоречит базисной причинности, и ко всякому новому явлению может быть «пристроена» причинная связь, показывающая, из какого материала и на основе каких связей сознаваемого мира оно возникло.

Объяснить возникновение принципиально нового можно только путем построения причинной связи иного типа, учитывающей влияние на сознание познания, осуществляемого на досознательном уровне, и осмысливающей возникновение явления как результат познавательной деятельности субъекта, а не как результат взаимодействия тел «объективного мира». Наши рассуждения о восприимчивости субъекта, о наброшенной субъективности как средстве самообъективации, о вторичном воображении и т.д. есть не что иное, как попытка построения причинной связи, объясняющей возникновение содержаний сознания. Принципиальное отличие этой причинной связи от базисной состоит в том, что она создается в установке на поиск глубинных, досознательных корней явлений, тогда как базисная причинность принимает связи сознательного уровня, создаваемые воображением, в качестве единственной реальности. При этом наша «эпистемологическая» причинная связь, как и базисная причинность, и вообще, как всякое сознательное построение, также является продуктом вторичного воображения. Она, так же как и базисная причинность, строится для объяснения возникновения содержаний сознания и поэтому совместима с базисной причинностью, включает ее в себя в качестве составной части. В самом деле, в наших рассуждениях о процессе познания как последней причине явлений можно при желании выделить «прямую» и «обратную» причины.

Итак, базисная причинная связь характерна для всех явлений, поскольку все они есть продукты вторичного воображения. По сути, эта причинная связь служит для осознания работы вторичного воображения по созданию явлений сознаваемого мира.

Форма причинности, как и форма временности, есть побочный эффект познания. Содержательные связи не создаются и не определяются причинностью, они лишь сознаются нами возникающими благодаря причинности. Досознательные содержательные связи присущи элементам сознания в его первичной форме и являются результатом восприимчивости как свойства наброшенной познавательной способности. Содержательные связи на сознательном уровне создаются вторичным воображением.

Объяснить появление принципиально новых содержаний сознания можно при помощи причинных связей, которые учитывают досознательные корни сознаваемых явлений, т.е. находят их основания в способе познания субъектом мира. В дальнейшем нам предстоит рассмотреть разновидности причинной связи, которые имеют с базисной причинностью общую функцию объяснения происхождения явлений, но отличаются от нее по структуре, определяемой составом соответственных восприятий.

§ 6. Движение

Движение есть трансформация пространственной связи, происходящая в результате замены старого явления новым и представляющая собой первичное сознание того, каким образом одно явление переходит в другое.

Поскольку движение есть перестройка пространственной связи, его структурные особенности тесно связаны со структурными особенностями последней. На тех ступенях познания, когда связь «бесконечность» представляется неотъемлемой характеристикой «реального» мира и включается в пространственную связь, движение сосуществует со связью «бесконечность»: изменение положения тела предполагает прохождение им бесконечного числа «промежуточных положений».

По своему смыслу движение определяет только пространственные характеристики возникающих явлений; за смысловое содержание нового явления «отвечает» причинная связь, выстраиваемая воображением для уменьшения диссонанса восприятий связи. Таким образом, движение лишь сопутствует причинной связи, объясняющей происхождение явлений, но само не дает объяснения их происхождения. Несмотря на то что и движение, и причинная связь описывают изменения, происходящие в сознании, они различаются по смыслу и по структуре и могут быть рассмотрены независимо друг от друга.

Связь «движение» не имеет соответственных связей, так как для образования пространственной связи не требуется работа воображения, эта связь есть результат тиражирования. Пространственные характеристики тел существуют только на уровне сознания и не имеют соответствия в досознательном. Следовательно, движение не вызывает диссонанса и с необходимостью принимается субъектом познания, выступая как неотъемлемая характеристика «реального» мира.

Движение, в отличие от причинности, обратимо во времени. Необратимость временной последовательности, определяемая порядком создания явлений воображением, задает однозначно направление «действующей причины», а значит, и противоположное ему направление причины «целевой». Что касается движения, то оно описывает изменение не содержательной стороны явления (или частей явления), а лишь его пространственной формы, а такое изменение не касается необратимости смыслов, создаваемых работой воображения. Поскольку движение является пространственным преобразованием, его направление не связано с направлением времени. Движение имеет только пространственное направление. Формулы кинематики, описывающие движение, не изменяются при допущении изменения направления времени. Теоретическое описание движения отражает свойства пространства — симметрию и трехмерность. Так, например, эйнштейновское решение временной неопределенности, состоящее в равенстве времен прохождения света до некоторой точки и обратно, продиктовано исключительно соображениями симметрии²¹⁵.

Причину движения нельзя найти в сознаваемом мире, так как базисные причинные связи строятся для создаваемых вторичным воображением явлений, а движение не есть продукт вторичного воображения. Говорить о причине движения имеет смысл, если иметь в виду не базисную причинность, а причинность «эпистемологическую»: движение вытекает из способа познания субъектом мира.

Однако вопрос о причине изменения движения (причине ускорения) возможен в рамках сознаваемого мира, поскольку изменение движения есть продукт воображения (материалом для него в данном случае является движение, рассмотренное как явление сознания), который влечет за собой построение объясняющей его причинной связи. Однако изменение движения есть результат работы воображения с материалом, не имеющим соответственных ему досознательных данных, поэтому и причинная связь, объясняющая изменение движения, является чисто сознательным построением и по своей структуре отличается от базисной причинной связи. Если базисная причинная связь состоит из двух противоположно направленных связей («действующая» причина совпадает с порядком возникновения членов временной последовательности, а «целевая» причина противоположна ему), то сила как причина изменения скорости движения представляет собой одну сознательно выстроенную связь. Она, в отличие от целевой и действующей причин, не имеет направления во времени. «С математической точки зрения номологическая обратимость процессов, допускаемых законами Ньютона, выражается в том, что вид ньютоновских уравнений движения остается неизменным, или инвариантным, при замене в них +t на — t. Поэтому мы говорим, что законы Ньютона для движения, в котором трение отсутствует, “симметричны по отношению к времени”»²¹⁶. Для фундаментальных законов специальной теории относительности также характерна временная симметрия²¹⁷. Причинность, касающаяся движения, есть «симметричный» тип причинности²¹⁸.

Будучи объяснением трансформации пространственной связи, причина изменения движения (сила) имеет направление в пространстве. «Действующие» причины, различные в смысловом отношении, могут быть рассмотрены в аспекте их влияния на скорость движения тела, т.е. как силы. При таком рассмотрении теряется их содержательная специфика и они могут «складываться» в зависимости от их пространственного направления, порождая вместе то или иное суммарное изменение движения. Кроме того, пространственный характер связей, объясняющих изменение движения, приводит к тому, что формулы динамики имеют симметричную структуру, связанную с симметричным характером пространства (так называемая «динамическая» форма симметрии, примерами которой являются многие физические законы).

Как движение соотносится со временем? Невозможно наблюдение движения без сознания хода времени. Действительно, движение есть связь, описывающая некоторое изменение в сознаваемом мире, но никакое изменение невозможно без работы воображения, которую мы сознаем как время.

Что касается вопроса о возможности сознания времени при отсутствии движения, то он равносилен вопросу о возможности сознания времени при отсутствии изменений в сознании, так как всякое происходящее в сознании изменение выражается в движении. (Какое бы изменение не произошло в сознаваемом нами мире, будь это качественное изменение или изменение нашего настроения, мы вынуждены полагать, что при этом происходит некоторое движение. Появление в сознании новых явлений сознается как результат того или иного движения в телесном мире.)

Ответ на вопрос о возможности сознания времени при отсутствии изменений в сознании очевиден. Сознание никогда не остается неизменным, а значит, время и движение всегда имеют место в сознании. Даже при отсутствии всякого изменения и всякого движения во «внешнем» сознаваемом нами мире, мы неизбежно сознавали бы работу нашего воображения (даже если она не приводит к видимым изменениям мира) как некое внутреннее изменение, которому соответствует некоторое внутреннее движение — «движение души». Когда в сознании не происходит содержательных изменений, время продолжает «идти»: возникают все новые и новые члены временных последовательностей. «Течение времени» для нас состоит в том, что мы сознаем изменение, происходящее при выстраивании временной последовательности, независимо от того, различаются ли ее члены по содержанию.

Таким образом, течение времени предполагает некоторые изменения в сознаваемом нами мире, а последние всегда предполагают движение. Именно поэтому само время представляется нам неразрывно связанным с движением.

***

Говоря о времени, причинности и движении, невозможно не затронуть современные проблемы, связанные с этими понятиями. Однако при этом придется пропустить важные рассуждения о том, какие особенности приобретают временность и причинность на различных этапах познания, о пути, по которому осуществляется переход к современному их пониманию. Всем этим вопросам будет уделено внимание в последующих главах. Здесь обратим внимание лишь на некоторые моменты, показывающие, как предлагаемое в данной работе понимание оснований базисных связей (бесконечности, временности, пространственности, причинности) соотносится с современной физической картиной мира.

Движение и пространство — связи, существующие только на уровне сознания. Движение есть трансформация пространственной связи, поэтому можно предположить, что частицы, существующие только в движении (например, фотон), принадлежат исключительно сознаваемому миру, не имея соответствия в досознательном.

Если бы скорость тела не имела бы предела, то пространственная связь утратила бы всякий смысл: тело могло бы оказаться в любой момент где угодно. Следовательно, должна существовать предельная скорость движения.

Обнаружение «минимальной порции» излучаемой (поглощаемой) энергии, определяемой постоянной Планка, привело к пониманию того, что существует «минимальное действие», которое может оказывать одна частица на другую, причем передача минимальной энергии происходит скачком. Это открытие есть обнаружение того, что связь «бесконечность» есть не реальная, а лишь полагаемая связь, которая имеет место изначально, до построения воображением содержательных связей, сообразующихся с реальными связями элементов первичного сознания.

Причинная связь, которую мы строим для объяснения возникновения явления, обычно имеет две соответственные связи — связь, определяемую досознательной работой воображения, и сознаваемую связь «бесконечность». Но если бесконечность, как в случае с квантованием энергии, теряет для человека значение реальной связи, то и причинная связь утрачивает свой обычный облик. Причинные связи, описывающие возникновение частиц, оказываются непохожими на причинные связи видимого мира: возникновение частиц скачкообразно, а не постепенно. Субъект не имеет возможности «проследить» процесс их возникновения — причинная связь не имеет временной развертки, не «растянута» во времени. Квантовая причинность представляется контринтуитивной, поскольку спорит с традиционным признанием бесконечности в качестве реальной связи.

В результате устранения связи «бесконечность» причинной связи новообразованных частиц соответствует только одна связь — процесс работы воображения, который протекает на досознательном уровне. Но, отказываясь от связи «бесконечность», субъект все же испытывает склонность полагать некоторую исходную сознаваемую связь, предваряющую работу воображения. Связь созданных воображением явлений временной последовательности неявна, но она заявляет о себе при помощи чувства дисгармонии между сознаваемым отсутствием связи и ее наличием в досознательном. Необходимость полагания связи выражается в сознании того, что ничто не возникает «из ничего». Закон сохранения энергии — сознаваемая связь, в основе которой лежит необходимость полагания базисной причинности, — сохраняет значимость и для квантового мира.

Можно предположить, что обнаружение пределов там, где до сих пор полагается бесконечность, приведет к иным, не менее значительным трансформациям в понимании структуры мира. Однако бесконечность пока вытеснена лишь в отдельных аспектах сознаваемого мира. Прежде всего, это выражается в сохранении представления о пространственной непрерывности наряду c квантованием энергии и ограниченностью скорости движения.

Такое двойственное отношение к бесконечности ведет к так называемому корпускулярно-волновому дуализму составляющих микромира. Волнообразность есть «дань» пространственной связи, существующей только на уровне сознания и включающей в себя «бесконечность». При этом возникает необходимость в построении концепций, соотносящих новые сознаваемые связи с пространственной связью, предполагающей бесконечность. Вследствие конечности скорости света, в тех процессах, в которых значительны импульс и энергия тела, проявляется дискретность, обнаруживаются корпускулярные свойства. Что касается определения положения в пространстве (координаты), то здесь еще господствует непрерывность, например, между двумя точками прямой полагается бесконечное множество промежуточных точек.

На определенном этапе развития физики были созданы два описания микромира — волновое (Э. Шрёдингер) и матричное (В. Гейзенберг). Первое предполагало непрерывность, а второе — прерывность, но при этом оказалось, что они в равной мере отвечают опыту. Как это оказалось возможным?

Взаимная заменимость этих описаний говорит о том, что между ними нет различия по содержанию: мы имеем одно и то же содержание, совмещенное в первом случае со связью «бесконечность», а во втором — с ее отрицанием. Можно предположить, что современная физика пытается разглядеть нечто сквозь призму характеристик, обусловленных принятием связи «бесконечность», в результате чего последние утрачивают решающее значение.

Однако отказ от придания бесконечности фундаментального характера осуществляется не целенаправленно и последовательно, а ощупью, под давлением тех или иных опытных данных.

Поскольку элементарные частицы познаются в контексте законов их движения, а движение есть преобразование пространственной связи, частицы оказываются связанными с характеристиками пространства. Отсюда — структурное требование симметрии теорий, описывающих движение и взаимодействие элементарных частиц.

Действительно, стандартная модель квантовой физики имеет пространственный характер и обладает тройственной связью и симметрией. Теория суперструн включает эту модель в себя и поэтому изначально при создании ее воображением содержит тройственную связь и отвечает требованию симметрии. В процессе «настройки» теории суперструн на все соответственные восприятия она подвергается тройному тиражированию в отношении связи и двойному тиражированию в отношении элементов. В результате тройная пространственная связь утраивается и вводимое теорией суперструн пространство приобретает девять измерений. К девяти собственно пространственным измерениям добавляется одно временное. Так формируется характерное для теории струн понятие десятимерного прапространства — многообразия, заполненного струнами (кольцами конечных размеров) и вмещающего в себя наш мир в качестве одного из своих проявлений. Геометрия и физика «объективного мира» есть следствие взаимодействия струн друг с другом. Если струны не возбуждены, мы воспринимаем вакуум, если возбуждены — появление частиц в соответствующей точке. При этом вследствие симметризации (двойного тиражирования составляющих) многообразия струн, которая накладывается на уже существующую симметрию стандартной модели, прапространство приобретает свойство суперсимметрии: происходит двойное тиражирование частиц, предусматриваемых стандартной моделью. В суперсимметричном расширении стандартной модели для каждой частицы находится суперпартнер, обладающий точно такими же свойствами, за исключением спина, отличающегося на 1/2. (Суперсимметрия заключается в построении теорий, уравнения которых не изменялись бы при преобразовании полей с целым спином в поля с полуцелым спином и наоборот.)

С введением в физику суперсимметричных моделей связана проб-лема объяснения нарушения суперсимметрии. Наблюдения не подтверждают существование суперпартнеров с такими же массами, что и у известных частиц стандартной модели. Можно предположить, что механизм нарушения суперсимметрии в наблюдаемом «объективном мире» является тем же, что и описанный выше механизм нарушения симметрии вообще. Не следует забывать, что симметрия есть не что иное, как побочный эффект познания. Симметричность модели не мешает ей быть шагом на пути познания, поскольку тиражирование вообще есть следствие установки на достижение гармонии созданной модели со всеми соответственными восприятиями. Однако достижению гармонии способствует согласование содержательной стороны модели (ее элементов и связей), а не сама симметрия как таковая, которая есть лишь форма, в которую можно вместить различное содержание.

Заметим, что десятимерность и суперсимметрия есть дань структурным требованиям познания, а не реальные связи. Таким образом, теория струн пока в большей мере отражает способ познания субъектом реальности, чем ее содержательные связи. В физических первоосновах мира мы находим следы познавательной работы, «леса», которые строит познание и благодаря которым оно достигает своих результатов, и эти формальные структурные особенности микромира, обусловленные самим способом познания, следует отделять от его содержательных свойств.

§ 7. Прекрасное

В зависимости от способа, которым познающий рассчитывает достичь согласованности между диссонирующими результатами, сознательное творчество может иметь различные установки. Прежде всего следует выделить установку на придание реальности «чувственно данному» миру и эстетическую установку.

Первая установка представляет собой стремление согласовать продукты сознательного творчества в первую очередь с элементами первичного сознания и их несознаваемыми связями. Оправданность этой установки состоит в том, что указанные содержания сознания представляют собой первичные сознательные данные о реальности, которые предшествуют всякому сознательному творчеству и служат ему необходимой опорой. Очевидно, что продукты воображения, отвечающие условию согласования с этими данными, будут приниматься, даже если при этом они диссонируют с досознательными результатами познания, полученными благодаря восприимчивости исходной субъективности.

Вторая установка, по-видимому, начинает формироваться тогда, когда познающий замечает, что продукты воображения, отвечающие условию согласования с элементами первичного сознания и тем самым подтверждающие свою значимость в качестве знания о реальности, могут в значительной мере различаться степенью доставляемого ими удовольствия (или неудовольствия).

Удовольствие от сознания существования некоторого предмета может быть связано с тем, что данный продукт воображения отвечает склонностям и потребностям самого познающего как эмпирически данного существа. Такого рода удовольствие (будем называть его удовольствием вкуса), по сути, есть удовольствие от гармонии между вещами сознаваемого (чувственного) мира, одной из которых являюсь я сам.

Но есть и иной род удовольствия, связанного с продуктом воображения: оно не объясняется ни тем, что этот продукт гармонично «вписывается» в «реальный мир» как его часть или как знание о нем, ни тем, что он гармонирует со свойствами, которыми обладаю я сам как эмпирическое существо. Основанием удовольствия (или неудовольствия), необъяснимого исходя из каких-либо сознательных данных, является наличие у продукта воображения соответственных досознательных «данных», полученных благодаря восприимчивости исходного субъекта. Если продукт воображения гармонирует не только с сознательными, но и с досознательными данными, то он оказывается не только реально существующей вещью чувственного мира (или знанием о ней), но и вызывает чувство удовольствия особого рода — чувство прекрасного.

Если имеет место согласованность продукта воображения только с досознательными соответственными данными, то он не может быть причислен к чувственно воспринимаемым реальным вещам, но при этом он не может быть уничтожен, поскольку уменьшает диссонанс восприятий. Такой продукт воображения признается прекрасным и принимается, но не в качестве части независящего от нас природного мира или знания о нем, а в качестве творения самого субъекта, продукта его фантазии.

Таким образом, содержание, полученное при настрое на досознательное, осознается как прекрасное. Прекрасное не может быть создано при ориентировке исключительно на сознаваемый мир.

Прекрасные творения воображения обладают огромной значимостью для познающего, поскольку именно они «примиряют» сознаваемый им мир с «невидимым», но дающим о себе знать «миром» досознательного. Со временем у познающего формируется сознательное стремление к прекрасному. Познающий учится, с одной стороны, видеть прекрасное в природном мире, а с другой — создавать прекрасное, которого в этом мире нет.

Возникает особая — эстетическая — познавательная установка. Всякое сознательное творчество стремится примирить сознательное и досознательное, и в этом смысле познание, осуществляемое в эстетической установке, не составляет исключения. Особенность данной установки состоит в том, что с ее принятием познающий в своем творчестве ориентируется скорее на досознательное, чем на сознательное. Гармонии продукта воображения с досознательным придается большее значение, чем гармонии с сознательным. Досознательное выступает как незримый образец, идеал, который на материале сознательного опыта следует воспроизвести. Характер эстетической установки удачно представлен следующими словами В.С. Соловьева:

«<…> наша внешняя реальность есть дурная копия, пародия на идеальный мир, разрозненные картинки которого предстают перед нами в произведениях, одушевленных художником и поэтом. И если один человек может создавать эти картинки, а другие могут непосредственно их понять, то это доказывает, что эта идеальная реальность, эта метафизическая реальность является областью, принадлежащей человеку, это доказывает, что человек — метафизическое существо»²¹⁹.

Созданные в эстетической установке прекрасные явления могут сознаваться как явления сознаваемого мира, которые существуют независимо от нас; созданные воображением прекрасные связи могут быть приняты в качестве нового знания об этом мире, которое открывает для нас его исконную, природную красоту. Однако гораздо чаще созданные воображением прекрасные явления и связи явлений не могут быть «вписаны» в сознаваемый мир в качестве его природных составных частей. Для того чтобы такие явления могли быть сохранены, необходимо, чтобы их диссонанс с сознательными «данными» все же не был настолько велик, чтобы они противоречили им. Возможность прекрасного явления быть без противоречия включенным в сознаваемый мир и гармония его с досознательным обеспечивает этому явлению возможность сохранения. При этом сохраненное явление не может представляться субъекту познания частью природного мира или знанием о нем и сознается субъектом не иначе, как возникшее благодаря его собственной деятельности. Таким образом, деятельность, осуществляемая субъектом во «внешнем» мире, есть сознание субъектом своей роли в создании явлений. Это сознание не является вполне адекватным: в действительности субъект познает, но не действует. Произведения искусства субъект творит при помощи воображения. Для того чтобы продукты воображения обрели существование в видимом мире, субъекту нет необходимости создавать их еще и в «действительности». Прекрасный продукт воображения будет включен в сознаваемый мир просто потому, что он уменьшает диссонанс восприятий, и процесс этого включения будет осознан как «деятельность».

Субъект сознает, что он сам как действующее в мире познающее существо является создателем данного прекрасного явления из «чувственно данного» материала. Такое деятельное творчество, результатом которого является создание прекрасного, называется искусством.

Материалом для создания прекрасного служит сознательный опыт с его элементами и связями — задействуются как элементы первичного сознания, так и продукты всего предшествующего сознательного творчества. Поскольку набросок субъективности, вообще говоря, отличен от самого субъекта, сознательные результаты познания, определяемые наброском, отличны от досознательных результатов, определяемых субъектом. Из-за этого принципиального отличия сознательное едва ли можно считать идеальным материалом для выражения досознательного.

В эстетической познавательной установке реальностью признается только прекрасное, которое в основном скрыто в досознательном, и в сознаваемом мире проявляется лишь постольку, поскольку он уподобляется досознательному. Поэтому данная установка фактически оказывается установкой на копирование досознательного, стремлением выразить его при помощи чужеродного, неподатливого материала, который извлекается из сознательного опыта.

В отличие от творчества, направленного на познание «чувственно данного» мира, эстетически направленное творчество, руководимое стремлением подражать первичному досознательному результату познания самих вещей, может не учитывать те связи, которые имеют элементы первичного сознания. В эстетической установке сознаваемые явления служат лишь материалом, который можно как угодно трансформировать, лишь бы выстроенная из него конфигурация находилась в согласии с «реальностью», находящейся за гранью «чувственно воспринимаемого», «видимого». Чтобы наилучшим образом отвечать своей задаче, искусство, создавая свои особые конфигурации явлений сознания, зачастую желает пренебречь законами «чувственного мира». Однако это невозможно — такой предмет искусства не мог бы устойчиво существовать для наc. Выход находится в замене: при невозможности сочетания самих явлений так, как того желает художник, сочетаются их образы, изображения.

Копия досознательного имеет единственное соответственное восприятие — первичное досознательное восприятие самих вещей субъектом, поэтому прекрасному, вообще говоря, чужды любые характеристики, приобретаемые сознаваемыми явлениями в результате тиражирования, в частности пространственность. Непространственные элементы сознаваемого мира наиболее пригодны для имитации досознательного.

Кроме того, для создания прекрасного воображению приходится «дробить» сознаваемый мир на мельчайшие составляющие, чтобы получить из него наиболее податливый материал, подходящий для тонкой работы имитации досознательного. Примерами такого материала являются звуки и краски.

Следует заметить, что произведения искусства могут обладать характеристиками вещей «чувственно данного» мира. Так, например, они могут представлять собой композиции пространственных и симметричных предметов и сами быть пространственными и симметричными. Основания для этого могут быть различными.

1. Это может быть связано с тем, что среди вещей «чувственного мира» существуют прекрасные вещи, т.е. такие, которые «примиряют» соответственные сознательные и досознательные восприятия, и неудивительно, что художники обращают на них внимание и используют, не разрушая, в качестве материала для своих произведений. Пространственный характер материала определяет пространственный характер самого произведения искусства.

2. Создание продукта воображения может преследовать сразу несколько целей: к собственно эстетическим целям добавляются соображения надежности, прочности, удобства, пользы. В этом случае характеристики вещей чувственного мира, такие как пространственность и симметричность, оказывают влияние на свойства создаваемых прекрасных вещей. Эти вещи не только копируют досознательное, но и примиряют его с сознательным.

Прекрасные создания вторичного воображения являются важной частью человеческого миросозерцания; они есть следы реальности, едва ли доступной для сознательного выражения, но тем не менее оказывающей значительное влияние на сознание. Создание сознательных копий досознательного есть выявление, осознание первичного результата восприятия самих вещей. Без этого осознания невозможно усмотрение единства всех результатов познания. Таким образом, создание прекрасного представляет собой движение вперед на пути познания.

В прекрасном предмете достигается гармония результатов познания, поэтому созерцание созданного воображением прекрасного предмета останавливает работу воображения, направленную на гармонизацию сознательного и досознательного, а это означает «остановку» времени в отношении данного сознаваемого предмета. Именно поэтому прекрасное представляется вневременным. Для настройки на мир неявленного характерно неприятие изменений. Искусство всегда жаждет вечности, неизменности.

Музыкальное искусство использует в качестве материала звуки, которые существуют исключительно во времени, относятся только к сознаваемому миру. Может показаться, что они не пригодны для выражения досознательного. Однако не следует считать, что музыка «занята» исключительно сознаваемым миром. Временность выражает процесс достижения субъектом гармонии с досознательным. Поскольку временная последовательность есть осознание нами работы воображения по созданию явлений, музыка как искусство, в основе которого лежит темпорализация, есть имитация работы воображения, создающего одно за другим явления, каждое из которых все ближе подводит нас к состоянию гармонии с досознательным. В целом последовательность звуков, имитирующая создание последовательности принимаемых явлений, которым соответствует одно и то же досознательное содержание, порождает чувство гармонии, которое все возрастает в процессе возникновения этой последовательности звуков (звучания мелодии) и достигает апогея в конце, в результате полного развития темы.

То, что музыка есть описание самого процесса движения воображения от дисгармонии к гармонии, угадывает Ф. Ницше. Он ссылается на признание Ф. Шиллера в том, что в подготовительном к акту поэтического творчества состоянии он не имел в себе и перед собою чего-либо похожего на ряд картин со стройной причинной связью мыслей, но скорее некоторое музыкальное настроение. «Некоторый музыкальный строй души предваряет всё, и лишь за ним следует у меня поэтическая идея»²²⁰. Заметим, что «музыкальный строй души» есть сознание того, как осуществляется переход от дисгармонии к гармонии, сознание построения гармонии, и в этом смысле музыка может быть понята как матрица всякого творчества. Музыка высвечивает различные пути к гармонии, которые проходит человеческая душа. Значимость музыки как искусства, выражающего характер творчества вообще, распознает Шопенгауэр: для него музыка есть непосредственное движение воли, творящей образы, именно поэтому музыка может придать образу значительность.

Разумеется, далеко не все продукты воображения, созданные в эстетической установке, прекрасны. Порожденные желанием субъекта скопировать «незримую реальность» и тем самым достичь гармонии, они могут в действительности оказаться диссонирующими с досознательным. Неудачные «произведения искусства» могут сохраняться и существовать в сознаваемом мире, но в данном случае сохранение определяется не гармонией этих произведений с досознательным, а тем, что они сообразуются с внутренними условиями и требованиями этого мира.

Познавательная установка, направленная на прямое доставление наслаждения чувствам (как «высшему» — зрению, так и всем остальным) есть особенность приспособительной культуры (см. главу 9).

Разумеется, это краткое введение в проблематику прекрасного представляет собой лишь начальный этап рассмотрения темы. К ней необходимо будет возвращаться в следующих главах.

§ 8. Всеохватная связь

Досознательные данные, полученные благодаря исходной субъективности, имеют общую (охватывающую все эти данные) связь, которая определяется единством познавательной способности субъекта. Сознательные данные, полученные благодаря наброску, обладают общей связью, определенной свойствами этой, наброшенной субъективности. Но как было установлено выше, сознательны только элементы этих результатов, связи же неявны, досознательны. Неосознаваемую всеохватную связь этих результатов познания в сознании заменяет связь «бесконечность».

Итак, субъект познания имеет три различных восприятия всеохватной связи: 1) всеохватная связь, определяемая характеристиками субъекта познания; 2) всеохватная связь, определяемая характеристиками наброшенной субъективности; 3) всеохватная связь «бесконечность».

Очевидно, что соответственные восприятия всеохватной связи исходно не гармонируют друг с другом, и поэтому субъект познания будет стремиться изменить сознательное восприятие всеохватной связи при помощи сознательного творчества.

Всеохватная связь как продукт вторичного воображения, гармонизирующий три соответственные всеохватные связи, неизбежно подвергается тройному тиражированию. Результат тиражирования не может состоять в возникновении трех отдельных связей, поскольку возможна только одна всеохватная связь. Следовательно, она, оставаясь единственной, приобретает троичную структуру, т.е. представляет собой единство трех связей, которые идентичны друг другу по содержанию, но при этом различимы в триединстве, а не сливаются в одну. Иными словами, три составляющие всеохватной связи, с одной стороны, тождественны (поскольку получены в результате тиражирования одной и той же связи), а с другой — различны (поскольку иначе не было бы троичности). Таким образом, структурные требования к всеохватной связи придают ей парадоксальный характер.

Примеры построения всеохватных связей встречаются начиная с глубокой древности. Их легко узнать по характерной тройственной структуре. Как будет показано в следующих главах, на каждом новом этапе познания всеохватная связь приобретает свои особенности.

Всеохватная связь содержаний сознания, имеющая троичную форму, вновь и вновь воспроизводится в культуре, приобретая каждый раз новое смысловое наполнение, пока, наконец, не формируется исключающая ее познавательная установка. В реализациях идеи триады на различных этапах познания не следует искать содержательной общности. Троичность есть характеристика формы, но не содержания, она есть лишь определяемая способом познания структурная особенность определенного класса сознательных построений.

§ 9. Жизнь как явление, связывающее сознательное и досознательное

Прояснение оснований и смыслового ядра понятия о жизни является одной из важнейших проблем трансцендентально-феноменологической философии, поскольку она тесно связана с проблемой отношения сознания к предмету, с поиском оснований предметных единств и условий возможности существования различных типов предметности. В чем состоит смысл понятия «живое»? Каково основание для различения живого и неживого?

Живое не следует понимать как организм — биологическую систему, точнее, такое понимание не является первичным и не составляет смыслового ядра понятия «жизнь». Так, например, для древних греков весь космос был живым. А.Л. Доброхотов отмечает, что в античном мышлении биологический и психологический смыслы слова «жизнь» выступают производными от онтологического смысла²²¹.

«Живым» может быть названо произведение искусства, причем эта характеристика может быть применима к нему даже в том случае, когда оно не имеет прямой смысловой связи с чем-либо органическим, например, когда речь идет о морском пейзаже или изображении горных вершин.

Нам предстоит прояснить теоретико-познавательные основания феномена жизни, а в последующих главах — проследить, каким образом смена познавательных установок несет с собой изменения понимания места и роли жизни в сознаваемом человеком мире. Сначала совершается переход от отождествления истины и жизни, от признания мира в целом живым, к утверждению существования в мире не только живых, но и неживых вещей, затем происходит сведение жизни к биологическому организму, а в дальнейшем — постепенное исчезновение жизни из сознания, стирание смысловой границы между живым существом и машиной.

Основной тезис относительно жизни, который будет доказан и проиллюстрирован, состоит в том, что все результаты работы сознания, для которой познавательными ориентирами являются не только сознательные, но и досознательные «данные», сознаются как обладающие жизнью.

Кант выделяет в природе объекты, возникновение и существование которых не может быть исчерпывающе описано посредством действующей причинной связи. Указанные объекты формируют и воспроизводят себя сами и существуют скорее в противостоянии воздействиям внешних вещей, чем в зависимости от них. «Вполне возможно, что в теле животного, например, некоторые части (кожа, кости, волосы) могут быть поняты как сращения по чисто механическим законам. Однако о причине, которая доставляет необходимую для этого материю, модифицирует ее таким образом, формирует и располагает в соответствующих ей местах, всегда надлежит судить телеологически, так, чтобы все в нем рассматривалось как организованное и, в свою очередь, служило в определенном отношении к самой вещи органом»²²².

Такие особые объекты Кант называет «целями природы». Цель природы — это вещь, которая не создана кем-то намеренно, но которую невозможно познать без полагания целесообразности ее устройства. По словам Канта, «вещь существует как цель природы, если она есть причина и цель самой себя <…>, ибо в этом утверждении заключена каузальность, которая не может быть связана просто с понятием природы, если одновременно не приписывать природе и цель». Кант добавляет, что «хотя эту каузальность можно мыслить без противоречия, постигнуть ее нельзя»²²³.

Но каким образом в природе наряду с объектами, подчиняющимися действующей причинной связи, и во взаимодействии с ними могут существовать объекты, обладающие особенной каузальностью, — живые существа? Кант оказывается перед дилеммой: либо всю природу, начиная с материи, придется наделить свойством жизни, либо придется присоединить к природе находящийся с ней в общении сверхприродный принцип (душу)²²⁴. Принятие любого из этих положений означало бы признание существования того, что не может быть дано ни в каком чувственном созерцании.

Для Канта неприемлем выход за рамки явлений, поэтому он останавливается на том, что признает существование таких природных взаимосвязей, которые не могут быть исчерпывающе описаны посредством действующей причинной связи, но тем не менее не предполагают ничего сверхчувственного. Для обозначения объектов, определяемых такими взаимосвязями, он использует термин организм: «Организм не есть просто машина, ибо машина обладает только движущей силой; он же обладает и формирующей силой, причем такой, которую он сообщает материи, ее не имеющей (он ее организует), следовательно, обладает распространяющейся формирующей силой, не объяснимой одной способностью движения (механизмом)»²²⁵.

Объективный порядок возникновения явлений, следования их друг за другом во времени определяется, по Канту, причинностью как априорной формой рассудка, и, вообще говоря, в кантовской теории познания нет никакой иной формы, которая выполняла бы ту же функцию. При этом в отношении организмов Кант признает недостаточность действующей причинности и утверждает необходимость признания объективного характера некой иной причинности. По утверждению Канта, «априорно понять такого рода каузальность невозможно»²²⁶.

Таким образом, согласно Канту, существует особое основание возникновения и существования живых организмов: «органические существа, единственные, которые, даже если рассматривать их самих по себе и безотносительно к другим вещам, могут быть мыслимы только как цели природы и только они дают понятию цели, не практической, а цели природы, объективную реальность, а тем самым естествознанию основу для телеологии»²²⁷.

Действительно, поскольку организмы являются частью природы, не следует ли признать и природу в целом недоступной для познания на основе действующей причинности? Кант признает неизбежность этого вывода: «Строго говоря, организация природы не аналогична никакой известной нам каузальности»²²⁸, «понятие целей природы <…> вводит разум в совсем иной порядок вещей, отличающийся от порядка простого механизма природы, который нас здесь больше не удовлетворяет. В основе возможности продукта природы должна лежать идея»²²⁹.

Однако телеология в отношении природы в целом, а не только отдельных организмов — лишь регулятивный принцип нашей способности суждения, мы не вправе утверждать, что наши суждения о целесообразности природы описывают реальные природные связи²³⁰.

Итак, Кант феноменологически выделяет живые существа на фоне прочих явлений по тому признаку, что первые предполагают особый род каузальности, отсылающий за пределы сферы явлений. Однако трудности кантовского априоризма дают о себе знать и в вопросе об основаниях и смысле феномена жизни. Прежде всего, это трудность объяснения существования в сознании не только формальных всеобщих и необходимых связей, но и содержательных связей, определяющих отличительные особенности предметов и их отношений друг к другу. Каковы основания возникновения во «внешнем» опыте, определяемом одним и тем же набором априорных форм, двух различных типов предметности — живых существ и неживых вещей? На этот вопрос в кантовской теории невозможно найти ответа.

Вопрос об основаниях типизации предметности становится одним из важнейших в феноменологии Гуссерля, нацеленной на то, чтобы постичь мир как данный во всем своем разнообразии и смысловой определенности благодаря сознанию.

Вместе с тем гуссерлевское осмысление жизни не сводится к проблеме типизации предметов. Философ утверждает, что доступный изначально дающему созерцанию мир — это мир «конкретно-действительной жизни»²³¹. Жизненный мир Гуссерля — это живой мир. Сознание в целом есть жизнь: «жизнь сознания есть свершающая [leistendes] жизнь, которая — хорошо ли, плохо ли — вершит [leistet] бытийный смысл, создает его уже как чувственно созерцающая и тем более — как научная жизнь»²³².

«Жизнь» у Гуссерля выступает как ответ на вопрос о «последнем источнике всех образований познания, об источнике осмысления познающим самого себя и своей познавательной жизни, где целенаправленно возводятся все значимые для него научные построения»²³³. Гуссерль утверждает: «Источник этот называется: Я-сам, со всей моей жизнью действительного и возможного познания и, в конце концов, со всей моей конкретной жизнью вообще»²³⁴.

Таким образом, с одной стороны, «жизнь» для Гуссерля есть некое неотъемлемое свойство сознания, а также источник всех его смыслообразований. С другой стороны, жизнь для него — это тип предметности, конституированной сознанием: «<…> жизнь созна-ния во всех отношениях есть интенциональное свершение <…> Конституированный результат свершения есть в этом смысле вся реальная, мирская [mundane] объективность, в том числе объективность людей и животных, т.е. объективность “душ”»²³⁵.

Как соотносится первое понимание жизни со вторым? Не оказывается ли жизнь условием возможности самой себя как смысла, который может быть дан только благодаря сознанию?

Гуссерль задает вопрос о том, «чтó суть души (прежде всего человеческие) в мире, жизненном мире, и как они суть», «что существенно свойственно душе как таковой (слово это понимается совсем не в метафизическом смысле, а, скорее, в смысле наиболее изначальной данности психического в жизненном мире)»²³⁶.

Согласно Гуссерлю, я могу сознавать других живых существ только посредством сознания собственной жизни, жизни Я.

«То, что существенным образом составляет живую телесность, я познаю только по своему живому телу [Leib], а именно по своему постоянному и непосредственному властвованию единственно в этом теле [Körper]. <…> Только исходя из моего оригинального опытного властвования, этого единственно оригинального опыта живой телесности как таковой, я могу понять какое-либо другое тело как живое тело, в котором в своем властвовании воплощено другое Я»²³⁷.

«Живое тело» [Leib] как властвующее бытие отлично от пространственного тела [Körper]. Живое по сути своей не пространственно: «властвование протекает в модусах “движения”, но это принадлежащее властвованию “я двигаю” (как при ощупывании, при толчке я двигаю руками) в нем самом не есть пространственное, телесное движение, которое как таковое мог бы воспринять каждый другой. Мое тело, к примеру, часть тела “рука”, двигается в пространстве; но властвующее действие “кинестезы”, которое телесно воплощено в единстве с телесным движением, само не осуществляется в пространстве как пространственное движение, а лишь косвенно со-локализовано в нем»²³⁸.

Только благодаря собственному опыту связи себя как живого (властвующего) тела с определенным телом, обладающим протяжением (пространственной формой), я связываю другие Я-субъекты с «их» телами и воспринимаю их локализованными тут и там в пространстве-времени. При этом другие Я сознаются мною как «несобственным образом существующие [inexistent] в этой свойственной телам форме, тогда как сами они и, следовательно, души вообще, рассмотренные сообразно их собственной сущности, вовсе в нем не существуют»²³⁹.

Замечания Гуссерля о том, что живое по сути своей не является неразрывно связанным с пространственной формой, чрезвычайно важны и должны быть приняты во внимание в дальнейшем исследовании феномена живого.

Итак, живое тело отсылает к Я-субъекту, моему или другому сознанию. Живым оказывается познающее, сознающее существо.

Но как феноменологически отличить пространственное тело, связанное с Я-субъектом, от «просто тела»? Трудность их различения связана с тем, что живое тело, по словам Гуссерля, есть также и просто тело²⁴⁰. Нельзя не заметить того, что ключевым смысловым различением живого и неживого для Гуссерля, как и для Канта, служит различение по характеру каузальности того и другого типа предметов. При этом Гуссерль замечает, что если придерживаться жизненного мира, дающего изначальное обоснование всякому бытийному смыслу, то каузальность имеет принципиально иной, отличный от утверждаемого той или иной научной теорией, смысл, все равно, идет ли речь о природной каузальности или о «каузальности» между душевным и душевным и между телесным и душевным.

Согласно Гуссерлю, тело по своей сущности есть локализованный в пространстве-времени субстрат «каузальных» свойств²⁴¹. Это означает, что каждое тело «не только вообще по необходимости существует вместе с другими телами, но — как типически это тело среди типически связанных с ним, в типической форме взаимосвязи, протекающей в типике последовательности»; «каждое “есть” так, как оно есть, при тех или иных “обстоятельствах”; изменение свойств одного отсылает к изменениям свойств в другом»²⁴².

Коренное отличие Я-субъекта от тела, по мнению Гуссерля, заключается в том, что «<…> если мы отнимем каузальность, тело потеряет свой бытийный смысл как тело, его нельзя будет отождествить или различить как физическую индивидуальность. Но Я есть “это” Я и имеет свою индивидуальность в себе и из себя самого, а не из каузальности»²⁴³.

Правда, живое тело (Я), властвующее над пространственным телом, оказывается посредством последнего локализованным в пространстве и связанным с другими пространственными телами каузально. Выступая как обусловленное психофизически, оно становится различимым и идентифицируемым для каждого, однако возможность такой идентификации, по утверждению Гуссерля, совершенно ничего не прибавляет к его бытию как ens per se. Философ утверждает, что в качестве сущего живое «заранее содержит в себе свою единственность», «пространство и время не являются для него принципами индивидуации, оно не знает никакой природной каузальности, которая по своему смыслу неотделима от пространство-временности»²⁴⁴.

Живое тело (Другое Я) содержит в себе самом основания своего бытия, своей индивидуальности, оно не нуждается во внешней каузальности, чтобы быть определенным. Но каким образом конституируется сознанием такой особый тип предметности? Каковы условия его возможности?

Благодаря пассивному синтезу универсум заранее дан как универсум «вещей», каждая из которых имеет свою конкретную типику, выражающуюся в «основных словах» того или иного языка, причем вся особенная типика перенимается из наиболее всеобщей, «региональной» типики. Именно к последней Гуссерль относит различие живых и неживых вещей. Далее, «в кругу живых мы различаем одушевленные [animalische], т.е. живущие не просто по инстинкту, но всегда также и в своих Я-актах, в противоположность живущим только инстинктивно (как, например, растения). Среди одушевленных вещей особо отличаются люди, причем настолько, что только под их углом зрения получают свой бытийный смысл просто животные, как вариации их самих»²⁴⁵.

Таким образом, все то, что делает вещь живой, конституируется в пассивности — исконной продуктивности, которая организует гилетические данные в значимые осмысленные структуры. Фактически Гуссерль соглашается с Кантом в том, что основание бытия живого не сводится ни к какой известной каузальности. Это означает, что аналогично тому, как у Канта возникает необходимость полагания этого основания за пределами мира явлений, у Гуссерля возникает необходимость полагания этого основания не в горизонте других сознательных представлений, а в иной сфере. Для Гуссерля такой сферой является сфера пассивности.

Однако неясно, как общие разновидности пассивного синтеза обеспечивают имплицитную заданность различных типов предметности, и прежде всего живых существ. В частности, каким образом примордиальные ассоциации, основанные только на сходстве, могут иметь результатом устойчивую типику предметов? Что касается кинестез, то они могут в лучшем случае обеспечить самоданность Я как живого, но исходную данность других живых существ как живых они обеспечить не могут. Кроме того, как было показано, кинестезы предполагают некоторую упорядоченность, предданную по отношению к пассивному синтезу. Невозможность указать источник этой упорядоченности составляет существенную трудность гуссерлевского осмысления процесса конституирования жизни. Что касается феноменологического описания жизни как готового типа предметности, то и оно не может быть принято. Вытекающее из гуссерлевского априоризма утверждение о постоянстве типов предметов не позволяет решить проблему осмысления историко-культурных изменений понимания жизни.

Эти трудности открывают путь для дальнейшего исследования феномена жизни, предполагающий признание зависимости сознания от некоторых смысловых целостностей, которые являются не результатами работы сознания, а результатами восприимчивости познающего субъекта к иному по отношению к сознанию.

Предлагаемое в данном исследовании понимание способа формирования сознательного опыта позволяет прояснить, в чем состоит отмеченная Кантом и Гуссерлем особенная каузальность живого. Явления, содержание которых определяется не только сознательными, но и досознательными «данными» и является результатом гармонизации первых со вторыми, сознаются познающим субъектом как обладающие жизнью.

Будучи сознательным построением, живое подчиняется основным структурообразующим связям сознания — пространственности, временности, причинности и т.д. Возникновение и изменение живого существа можно объяснить путем построения действующей причинной связи, в соответствии с которой проявления жизни представляются как результат действия физиологических и психологических механизмов, однако при этом некоторое неуловимое, но важное основание останется за гранью объяснения. Влияние досознательного привносит в сознание принципиально новое, и это явление нового сознается как рождение живых существ. Рождение и смерть можно рассматривать как служащий для объяснения возникновения и уничтожения живого особый род причинной связи, который, не вступая в противоречие с общей для всех сознаваемых явлений действующей причинной связью, тем не менее отличает живое от неживого. Эта дополнительная причинная связь является хотя и не вполне адекватным, но все же сознанием того, что истоки живого лежат за пределами сознательного опыта. Структурные особенности причинных связей «рождение» и «смерть» подробно будут рассмотрены ниже.

Причина изменений живого заключена не только в чем-то внешнем по отношению к нему, но прежде всего в нем самом; живое способно расти и развиваться, способно рождать нечто новое, в том числе живое знание, живые прекрасные произведения искусства. Этими свойствами живое обязано своим досознательным «корням».

Сталкиваясь с рождением нового живого существа, мы полагаем уходящий в бесконечность прошлого причинный ряд базисного типа, который «привел» к этому рождению, поскольку ничто в здешнем (сознаваемом) мире не происходит без причины. Все происходящее с живым существом после его рождения также подчиняется законам базисной причинности. При этом ряд событий жизни подчиняется базисной причинности «задним числом», именно поэтому при помощи данного вида причинности можно объяснить все явления, даже те, которые возникают в сознании «внезапно» и имеют истоки в досознательном. С одной стороны, рождение живого существа есть привнесение в сознание нового, но, с другой стороны, это рождение сознается как лишь звено базисной причинной цепи, формирующееся из уже имеющегося материала сознаваемого мира, а не возникающее из ничего.

Несмотря на то что все природные явления имеют досознательные «прообразы», природа лишь на первых этапах познания представляется всецело живой, рождающейся и умирающей. В дальнейшем все больше явлений будет создаваться в ориентировке лишь на сознательные результаты познания (чем обусловлен этот процесс, будет показано ниже). Это означает, что сознательный опыт будет становиться все менее насыщенным жизнью.

Сведение смысла живого к понятию «организм» есть результат принятия сознаваемого мира в качестве единственной реальности. Тенденция к тому, чтобы утверждать автономию чувственного мира, намечается с началом Нового времени, достигая завершения в эпоху ницшеанского «великого полдня», сулящего человеку избавление от «теневых», «задних» миров.

Создание набросков субъективности — досознательное изменение, которое на уровне сознания проявляется в возникновении познающих существ. Сознание не может не «замечать» это изменение, но всегда выстраивает соответственное ему изменение, поэтому именно наброски в первую очередь сознаются как живые существа, и создания вторичного воображения, соответствующие наброскам, сохраняют статус живого на протяжении ряда этапов познания. Поскольку набросок есть более или менее удачный «заместитель» познающего, он представляет собой не что иное, как более или менее совершенную познавательную способность. Эта существенная черта наброска сознается как свойственная живому существу способность к восприятию «внешнего» мира.

Благодаря своей связи с досознательным живое может быть прекрасным. Красота того или иного живого существа определяется тем, насколько точно оно выражает свой досознательный прообраз. Но живое существо есть явление, выстроенное при ориентировке не только на досознательные данные, но и на сознательные, поэтому, в зависимости от того, насколько «учтены» те или иные данные в каждом конкретном случае, живое может иметь как красивые, так и некрасивые черты. Однако все прекрасное с необходимостью представляется живым. Действительно, красота явления обусловлена его досознательными корнями, а все явления, имеющие досознательные корни, с необходимостью сознаются как обладающие жизнью.

Итак, феномен живого строится при ориентации на досознательное. Именно досознательное привносит в сознание принципиально новое, и это явление нового осознается как рождение живых существ. Живым может быть любое явление, лишь бы оно было построено в установке на все, в том числе и досознательные, результаты познания.

Примечания

194

Рорти Р. Философия и зеркало природы. Новосибирск, 1997. С. 112.

195

Там же. С. 113.

196

Кант И. Критика чистого разума // Кант И. Соч.: в 8 т. Т. 3. М., 1994. С. 85.

197

Ингарден Р. Введение в феноменологию Эдмунда Гуссерля. М., 1999. С. 60–61.

198

Под «сознательным творчеством» («сознательным познанием») понимается не только целенаправленно осуществляемое познание, ведущее к изменению сознаваемого мира, но и всякое, в том числе стихийное, лишенное самоотчета, творчество, осуществляемое тогда, когда познание в целом уже вышло на уровень сознания, когда познающий уже имеет дело с сознаваемым миром.

199

Юм Д. Трактат о человеческой природе // Юм Д. Соч.: в 2 т. Т. 1. М., 1996. С. 320.

200

Юм Д. Трактат о человеческой природе. С. 249–250.

201

Юм Д. Трактат о человеческой природе. С. 300.

202

Кант И. Критика чистого разума. С. 207.

203

Там же. С. 136.

204

Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. СПб., 2004. С. 189.

205

Biceaga V. The Concept of Passivity in Husserl’s Phenomenology. L.; N.Y., 2010. P. 29.

206

Ibid. P. 25.

207

Вейль Г. Симметрия. М., 1968. С. 33.

208

Рябушкина Т.М. Познание и рефлексия. М., 2014. С. 321–326.

209

Пуанкаре А. Ценность науки // Пуанкаре А. О науке. М., 1983. С. 177.

210

Бунге М. Причинность: Место принципа причинности в современной науке. М., 2010. С. 375.

211

Грюнбаум А. Философские проблемы пространства и времени. М., 2003. С. 126.

212

«Объективный мир» образуют все те составляющие сознаваемого мира, которые принимаются в качестве реальности, существующей независимо от познающего, но при этом подлежащей познанию. Об основаниях разделения сознаваемого мира на «объективный» и «субъективный» миры пойдет речь в главе 7.

213

Бунге М. Причинность: Место принципа причинности в современной науке. С. 250–251.

214

Там же. С. 252.

215

Грюнбаум А. Философские проблемы пространства и времени. С. 25.

216

Там же. С. 144.

217

Там же. С. 145.

218

Там же. С. 138.

219

Соловьев В.С. София // Логос. 1991. № 2. Ч. 1. Гл. 1. О метафизической потребности у человека.

220

Цит. по: Ницше Ф. Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм // Ницше Ф. Соч.: в 2 т. Т. 1. М., 1996. С. 72.

221

Доброхотов А.Л. Категория бытия в классической западноевропейской философии. М., 1986. С. 25.

222

Кант И. Критика способности суждения // Кант И. Соч.: в 8 т.: Т. 5. М., 1994. С. 218.

223

Там же. С. 212.

224

Кант И. Критика способности суждения. С. 216.

225

Там же. С. 215.

226

Там же. С. 217.

227

Там же.

228

Там же. С. 216.

229

Там же. С. 218.

230

Там же. С. 220.

231

Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. С. 67.

232

Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. С. 128.

233

Там же. С. 138.

234

Там же.

235

Там же. С. 271–272.

236

Там же. С. 282.

237

Там же. С. 288–289.

238

Там же.

239

Там же. С. 289.

240

Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. С. 291.

241

Там же.

242

Там же. С. 290.

243

Там же. С. 289–290.

244

Там же. С. 290–291.

245

Там же. С. 300–301.