Неточные совпадения
Лаская флягу
правой рукой, задумчиво почесывая пальцем
бровь, он продолжал...
Самгин чувствовал себя в потоке мелких мыслей, они проносились, как пыльный ветер по комнате, в которой открыты окна и двери. Он подумал, что лицо Марины мало подвижно, яркие губы ее улыбаются всегда снисходительно и насмешливо; главное в этом лице — игра
бровей, она поднимает и опускает их, то — обе сразу, то — одну
правую, и тогда левый глаз ее блестит хитро. То, что говорит Марина, не так заразительно, как мотив: почему она так говорит?
— Сбоку, — подхватила Пелагея Ивановна, — означает вести;
брови чешутся — слезы; лоб — кланяться; с
правой стороны чешется — мужчине, с левой — женщине; уши зачешутся — значит, к дождю, губы — целоваться, усы — гостинцы есть, локоть — на новом месте спать, подошвы — дорога…
А он прежде всего воззрился в учителя: какой он, как говорит, как нюхает табак, какие у него
брови, бакенбарды; потом стал изучать болтающуюся на животе его сердоликовую печатку, потом заметил, что у него большой палец
правой руки раздвоен посередине и представляет подобие двойного ореха.
— Иди, иди же! — залепетал он, с усилием поднимая густые
брови, — иди, Моргач, иди! экой ты, братец, ползешь,
право слово. Это нехорошо, братец. Тут ждут тебя, а ты вот ползешь… Иди.
Дама в трауре сидела, пододвинув кресла к столу. Левою рукою она облокотилась на стол; кисть руки поддерживала несколько наклоненную голову, закрывая висок и часть волос.
Правая рука лежала на столе, и пальцы ее приподымались и опускались машинально, будто наигрывая какой-то мотив. Лицо дамы имело неподвижное выражение задумчивости, печальной, но больше суровой.
Брови слегка сдвигались и раздвигались, сдвигались и раздвигались.
Их бритые лица, потные и раскрасневшиеся, выглядывали из меховых воротников теплых пальто. В
правых руках у них были скаковые хлысты, в левых — маленькие саквояжи, а у одного, в серой смушковой шапке, надвинутой на
брови, под мышкой узелок и банный веник. Он был немного повыше и пошире в плечах своих спутников.
— Сначала вы мне скажете о причинах, побудивших короля французского взять крест, — сказал он, поднимая
брови и указывая пальцем на чернильницу, — потом объясните мне общие характеристические черты этого похода, — прибавил он, делая всей кистью движение такое, как будто хотел поймать что-нибудь, — и, наконец, влияние этого похода на европейские государства вообще, — сказал он, ударяя тетрадями по левой стороне стола, — и на французское королевство в особенности, — заключил он, ударяя по
правой стороне стола и склоняя голову направо.
— Me, мон ами! — Бобетинский поднял кверху плечи и
брови и сделал глупые глаза. — Но… мой дрюг, — перевел он по-русски. — С какой стати? Пуркуа? [Почему? (франц.)]
Право, вы меня… как это говорится?.. Вы меня эдивляете!..
— А где ему, — продолжал Басманов, как бы подстрекаемый к большей наглости, — где ему найти слугу краше меня? Видал ли ты такие
брови, как у меня? Чем эти
брови не собольи? А волосы-то? Тронь, князь, пощупай, ведь шелк,
право, ну шелк!
Петр Васильев, не глядя в его сторону, что-то говорил, строго и веско, а он судорожным движением
правой руки все сдвигал шапку: подымает руку, точно собираясь перекреститься, и толкнет шапку вверх, потом — еще и еще, а сдвинув ее почти до темени, снова туго и неловко натянет до
бровей. Этот судорожный жест заставил меня вспомнить дурачка Игошу Смерть в Кармане.
Это был человек лет сорока пяти, сухой, лысый, в полувенце черных, курчаво-цыганских волос, с большими, точно усы, черными
бровями. Острая густая бородка очень украшала его тонкое и смуглое, нерусское лицо, но под горбатым носом торчали жесткие усы, лишние при его
бровях. Синие глаза его были разны: левый — заметно больше
правого.
— Пусть он будет, — будет брюнет, — голубушка, непременно брюнет, — быстро заговорила Людмила. — Глубокий брюнет. Глубокий, как яма. И вот вам образчик: как ваш гимназист, — такие же чтобы черные были
брови и очи с поволокой, и волосы черные с синим отливом, ресницы густые-густые, синевато-черные ресницы. Он у вас красавец, —
право, красавец! Вот вы мне такого.
Базунов вытянул вперёд сжатый кулак левой руки,
правую согнул в локте и, угрюмо сдвинув
брови, готовит удар — «насыкается».
Неподалёку от Кожемякина, на песке, прикрытый дерюгой, лежал вверх лицом Тиунов, красная впадина на месте
правого глаза смотрела прямо в небо, левый был плотно и сердито прикрыт
бровью, капли пота, как слёзы, обливали напряжённое лицо, он жевал губами, точно и во сне всё говорил.
Бывало, при какой-нибудь уже слишком унизительной сцене: лавочник ли придет и станет кричать на весь двор, что ему уж надоело таскаться за своими же деньгами, собственные ли люди примутся в глаза бранить своих господ, что вы, мол, за князья, коли сами с голоду в кулак свищете, — Ирина даже
бровью не пошевельнет и сидит неподвижно, со злою улыбкою на сумрачном лице; а родителям ее одна эта улыбка горше всяких упреков, и чувствуют они себя виноватыми, без вины виноватыми перед этим существом, которому как будто с самого рождения дано было
право на богатство, на роскошь, на поклонение.
У лавки менялы собралась большая толпа, в ней сновали полицейские, озабоченно покрикивая, тут же был и тот, бородатый, с которым разговаривал Илья. Он стоял у двери, не пуская людей в лавку, смотрел на всех испуганными глазами и всё гладил рукой свою левую щёку, теперь ещё более красную, чем
правая. Илья встал на виду у него и прислушивался к говору толпы. Рядом с ним стоял высокий чернобородый купец со строгим лицом и, нахмурив
брови, слушал оживлённый рассказ седенького старичка в лисьей шубе.
— В несчастии трудно владеть собою и быть справедливым: я много сегодня сказала вам, — начала, сдвинув
брови, Ида. — Я недовольна этим; я вас обидела более, чем имела
права.
Сейчас от Прокопьевского монастыря, Дивьей обители и Служней слободы остались одни пустыри. Только по-прежнему высоко поднимается
правый гористый берег Яровой, где шумел когда-то вековой бор. Теперь торчат одни пни, а от прежнего осталось одно название: народ называет и сейчас горы Охониными
бровями.
Подживала нога у меня, собирался я уходить и уже мог работать. Вот однажды чищу дорожки, отгребая снег, идёт эта клирошанка, тихо идёт и — как застывшая. В
правой руке, ко груди прижатой, чётки, левая плетью вдоль тела повисла; губы закушены,
брови нахмурены, лицо бледное. Поклонился я ей, дёрнула головой кверху и взглянула на меня так, словно я ей великое зло однажды сделал.
Вечером в харчевню явился ротмистр.
Брови у него были сурово нахмурены и
правая рука энергично стиснута в кулак. Вавилов виновато улыбался навстречу ему.
Челюсть у него дрожала, говорил он тихо, невнятно. Стоял неподвижно и смотрел в лицо женщины исподлобья, взглядом робкого нищего. А она, сдвинув
брови, отмечала меру стиха легкими кивками головы, ее
правая рука лежала на камнях стены, левая теребила пуговицу кофты.
Шестнадцать лет, невинное смиренье,
Бровь темная, двух девственных холмов
Под полотном упругое движенье,
Нога любви, жемчужный ряд зубов…
Зачем же ты, еврейка, улыбнулась,
И по лицу румянец пробежал?
Нет, милая, ты
право, обманулась:
Я не тебя, — Марию описал.
— Барин молодой проснулись! Бежать одевать их надо… Ахти беда, поднимет дым коромыслом… Опять в училище свое опоздает! Кажинный день так-то: будишь его будишь,
бровью не поведет, a потом к девяти часам, глядишь, и пойдет гонка! Уж вы сами потрудитесь пройти в вашу комнату, барышня. Вот отсюда по коридору третья дверь на
право. A я бегу!
Невралгия начала ослабевать, перешла из
брови и
правого глаза к затылку. Но у ней все вылетело из головы: визиты, поздравления, спичи. Только минут через десять она вспомнила, что Александр Ильич — губернский предводитель.
Мы застаем ее полулежащею на канапе в ее будуаре, с обвязанной ярко-красным шелковым шарфом головой. Шарф закрывал лоб до
бровей и крепким узлом был завязан на затылке, а концы его спускались на
правое плечо, вместе с полураспущенною косою.
Он лежал высоко на спине с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками руками, на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся
правым глазом, с неподвижными
бровями и губами.