Неточные совпадения
— Я — твое внутреннее
слово! я послана объявить тебе свет Фавора, [Фаво́р —
по евангельскому
преданию, священная гора.] которого ты ищешь, сам того не зная! — продолжала между тем незнакомка, — но не спрашивай, кто меня послал, потому что я и сама объявить о сем не умею!
Вероятно, оттуда,
по преданию и старому обычаю, перебрался он на столы великих князей и царей московских и в народную современную речь, где
слова лебедка и лебедушка остались навсегда выражением ласки и участия.
Да, это было оно, это было «потрясение», и вот эти люди, которые так охотно бледнеют при произнесении самого невинного из заклейменных
преданием"страшных
слов", — эти люди, говорю я, по-видимому, даже и не подозревают, что рядом с ними, чуть ли не ими самими, каждый час, каждую минуту, производится самое действительное из всех потрясений, какое только может придумать человеческая злонамеренность!
Или, говоря другими
словами, покуда пустяки и праздное мелькание вновь не займут той первенствующей роли, которая,
по преданию, им принадлежит.
Мы благодарим, потому что мы благодарны
по самой природе, потому что наши
предания, заветы наших отцов, наше воспитание, правила, внушенные нам с детства, — все, en un mot, [одним
словом.] создало нас благодарными…»
На стр. 56–57 находится рассказ о воробьях и голубях, посредством которых Ольга сожгла Коростень, и ни
слова не говорится о послах древлянских к Ольге. Видно, что автор счел рассказ о послах баснею, а воробьев принял за чистую монету.
По крайней мере
предание о воробьях рассказано у г. Жеребцова тоном глубочайшей уверенности в исторической истине события!
Так веселятся в городке, окруженном скитами. Тот же дух в нем царит, что и в обителях, те же нравы, те же
преданья, те ж обиходные, житейские порядки… Но ведь и
по соседству с тем городком есть вражки, уютные полянки и темные перелески. И там летней порой чуть не каждый день бывают грибовные гулянки да ходьба
по ягоды, и там до петухов слушает молодежь, как в кустиках ракитовых соловушки распевают, и там…
Словом, и там, что в скитах, многое втайне творится…
По уму и многим свойствам своего характера Гиезий был наисовершеннейшим выразителем того русского типа, который метко и сильно рисует в своей превосходнейшей книге профессор Ключевский, то есть «заматорелость в
преданиях, и никакой идеи». Сделать что-нибудь иначе, как это заведено и как делается, Гиезию никогда не приходило в голову: это помогало ему и в его отроческом служении, в которое он,
по его собственным
словам, «вдан был родительницею до рождения
по оброку».
Какого был происхождения русский удалец, носивший,
по словам Карамзина, нерусское имя Герман, вероятнее же Гермоген, видоизмененное в Ермака, положительно неизвестно. Существует
предание, что отец его занимался тоже разбойным делом, вынужденный к тому крайностью, рискуя в противном случае осудить на голодную смерть хворую жену и любимца-сына. Перед смертью он завещал последнему остаться навсегда бобылем, чтобы семья не заставила его взяться за нож булатный.