Неточные совпадения
Но как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали, потому что
почувствовали себя сиротами и, сверх того, боялись подпасть
под ответственность за то, что повиновались такому градоначальнику, у которого на плечах вместо головы была пустая посудина. Напротив, другие хотя тоже плакали, но утверждали, что за повиновение их ожидает не кара, а похвала.
Но он не без основания думал, что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных сил.] есть все-таки сечение, и это сознание подкрепляло его. В ожидании этого исхода он занимался делами и писал втихомолку устав «о нестеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф этого устава гласил так: «Ежели
чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи
под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя в действии облегчит».
Почувствовавши себя на воле, глуповцы с какой-то яростью устремились по той покатости, которая очутилась
под их ногами. Сейчас же они вздумали строить башню, с таким расчетом, чтоб верхний ее конец непременно упирался в небеса. Но так как архитекторов у них не было, а плотники были неученые и не всегда трезвые, то довели башню до половины и бросили, и только, быть может, благодаря этому обстоятельству избежали смешения языков.
Гладиатор и Диана подходили вместе, и почти в один и тот же момент: раз-раз, поднялись над рекой и перелетели на другую сторону; незаметно, как бы летя, взвилась за ними Фру-Фру, но в то самое время, как Вронский
чувствовал себя на воздухе, он вдруг увидал, почти
под ногами своей лошади, Кузовлева, который барахтался с Дианой на той стороне реки (Кузовлев пустил поводья после прыжка, и лошадь полетела с ним через голову).
Анна, очевидно, любовалась ее красотою и молодостью, и не успела Кити опомниться, как она уже
чувствовала себя не только
под ее влиянием, но
чувствовала себя влюбленною в нее, как способны влюбляться молодые девушки в замужних и старших дам.
Он поспешно вскочил, не
чувствуя себя и не спуская с нее глаз, надел халат и остановился, всё глядя на нее. Надо было итти, но он не мог оторваться от ее взгляда. Он ли не любил ее лица, не знал ее выражения, ее взгляда, но он никогда не видал ее такою. Как гадок и ужасен он представлялся
себе, вспомнив вчерашнее огорчение ее, пред нею, какою она была теперь! Зарумянившееся лицо ее, окруженное выбившимися из-под ночного чепчика мягкими волосами, сияло радостью и решимостью.
Ее спокойствие не было потрясено; но она опечалилась и даже всплакнула раз, сама не зная отчего, только не от нанесенного оскорбления. Она не
чувствовала себя оскорбленною: она скорее
чувствовала себя виноватою.
Под влиянием различных смутных чувств, сознания уходящей жизни, желания новизны она заставила
себя дойти до известной черты, заставила
себя заглянуть за нее — и увидала за ней даже не бездну, а пустоту… или безобразие.
Он весь день прожил
под впечатлением своего открытия, бродя по лесу, не желая никого видеть, и все время видел
себя на коленях пред Лидией, обнимал ее горячие ноги,
чувствовал атлас их кожи на губах, на щеках своих и слышал свой голос: «Я тебя люблю».
Это — все, что было у него
под рукою, но он
почувствовал себя достаточно вооруженным и отправился к Прейсу, ожидая встретить в его «интересных людях» людей, подобных ученикам Петра Маракуева.
Чувствовать себя необыкновенным, каким он никогда не был, Климу мешал Иноков. В коротких перерывах между сказами Федосовой, когда она, отдыхая, облизывая темные губы кончиком языка, поглаживала кривой бок, дергала концы головного платочка, завязанного
под ее подбородком, похожим на шляпку гриба, когда она, покачиваясь вбок, улыбалась и кивала головой восторженно кричавшему народу, — в эти минуты Иноков разбивал настроение Клима, неистово хлопая ладонями и крича рыдающим голосом...
— Я нахожу интересных людей наименее искренними, — заговорил Клим, вдруг
почувствовав, что теряет власть над
собою. — Интересные люди похожи на индейцев в боевом наряде, раскрашены, в перьях. Мне всегда хочется умыть их и выщипать перья, чтоб
под накожной раскраской увидать человека таким, каков он есть на самом деле.
Самгин
почувствовал нечто похожее на толчок в грудь и как будто пошевелились каменные плиты
под ногами, — это было так нехорошо, что он попытался объяснить
себе стыдное, малодушное ощущение физически и сказал Дронову...
Клим крепко сжал зубы, придумывая, что ответить человеку,
под пристальным взглядом которого он
чувствовал себя стесненно. Дмитрий неуместно и слишком громко заговорил о консерватизме провинции, Туробоев посмотрел на него, прищурив глаза, и произнес небрежно...
Самгин
чувствовал себя неловко, Лидия села на диван, поджав
под себя ноги, держа чашку в руках и молча, вспоминающими глазами, как-то бесцеремонно рассматривала его.
Но вот наступили дни, когда он
чувствовал, что пора уже освободить
себя от груза,
под которым таилось его настоящее, неповторимое.
«С холодной душой идут, из любопытства», — думал он, пренебрежительно из-под очков посматривая на разнолицых, топтавшихся на месте людей. Сам он, как всегда,
чувствовал себя в толпе совершенно особенным, чужим человеком и убеждал
себя, что идет тоже из любопытства; убеждал потому, что у него явилась смутная надежда: а вдруг произойдет нечто необыкновенное?
— Все это, все ваши требования… наивны, не имеют
под собой оснований, — прервал его Самгин,
чувствуя, что не может сдержать раздражения, которое вызывал у него упорный, непоколебимый взгляд черных глаз. — Ногайцев — гасит иск и готов уплатить вам двести рублей. Имейте в виду: он может и не платить…
Когда она, стройная, в шелковом платье жемчужного цвета, шла к нему по дорожке среди мелколистного кустарника, Самгин определенно
почувствовал себя виноватым пред нею. Он ласково провел ее в отдаленный угол сада, усадил на скамью,
под густой навес вишен, и, гладя руку ее, вздохнул...
Вся эта сцена заняла минуту, но Самгин уже знал, что она останется в памяти его надолго. Он со стыдом
чувствовал, что испугался человека в красной рубахе, смотрел в лицо его, глупо улыбаясь, и вообще вел
себя недостойно. Варвара, разумеется, заметила это. И, ведя ее
под руку сквозь трудовую суету, слыша крики «Берегись!», ныряя
под морды усталых лошадей, Самгин бормотал...
Мне нужно взять
себя в руки», — решил Клим Иванович Самгин,
чувствуя, что время скользит мимо его с такой быстротой, как будто все, наполняющее его, катилось
под гору.
Он смотрел вслед быстро уходящему, закуривая папиросу, и думал о том, что в то время, как «государству грозит разрушение
под ударами врага и все должны единодушно, необоримой, гранитной стеной встать пред врагом», — в эти грозные дни такие безответственные люди, как этот хлыщ и Яковы, как плотник Осип или Тагильский, сеют среди людей разрушительные мысли, идеи. Вполне естественно было вспомнить о ротмистре Рущиц-Стрыйском, но тут Клим Иванович испугался,
чувствуя себя в опасности.
Самгин простился со стариком и ушел, убежденный, что хорошо, до конца, понял его. На этот раз он вынес из уютной норы историка нечто беспокойное. Он
чувствовал себя человеком, который не может вспомнить необходимое ему слово или впечатление, сродное только что пережитому. Шагая по уснувшей улице,
под небом, закрытым одноцветно серой массой облаков, он смотрел в небо и щелкал пальцами, напряженно соображая: что беспокоит его?
Тетушка, остановясь, позвала его, он быстро побежал вперед, а Самгин,
чувствуя себя лишним, свернул на боковую дорожку аллеи, — дорожка тянулась между молодых сосен куда-то вверх. Шел Самгин медленно, смотрел
под ноги
себе и думал о том, какие странные люди окружают Марину: этот кучер, Захарий, Безбедов…
Когда Клим случайно оставался с ней в комнате, он
чувствовал себя в опасности
под взглядом ее выпуклых глаз, взгляд этот Клим находил вызывающим, бесстыдным.
Варвара по вечерам редко бывала дома, но если не уходила она — приходили к ней. Самгин не
чувствовал себя дома даже в своей рабочей комнате, куда долетали голоса людей, читавших стихи и прозу. Настоящим, теплым, своим домом он признал комнату Никоновой. Там тоже были некоторые неудобства; смущал очкастый домохозяин, он, точно поджидая Самгина, торчал на дворе и, встретив его ненавидящим взглядом красных глаз из-под очков, бормотал...
Серебряная струя воды выгоняла из-под крыши густейшие облака бархатного дыма, все было необыкновенно оживлено, весело, и Самгин
почувствовал себя отлично. Когда подошел к нему Безбедов, облитый водою с головы до ног, голый по пояс, он спросил его...
Самгин
чувствовал себя все более взрослым и трезвым среди хмельных, ликующих людей, против Лютова, который точно крошился словами, гримасами, судорогами развинченного тела, вызывая у Клима желание, чтоб он совсем рассыпался в сор, в пыль, освободив измученный им стул, свалившись
под него кучкой мелких обломков.
«В сущности, все эти умники — люди скучные. И — фальшивые, — заставлял
себя думать Самгин,
чувствуя, что им снова овладевает настроение пережитой ночи. — В душе каждого из них,
под словами, наверное, лежит что-нибудь простенькое. Различие между ними и мной только в том, что они умеют казаться верующими или неверующими, а у меня еще нет ни твердой веры, ни устойчивого неверия».
— Хочу, чтоб ты меня устроил в Москве. Я тебе писал об этом не раз, ты — не ответил. Почему? Ну — ладно! Вот что, — плюнув
под ноги
себе, продолжал он. — Я не могу жить тут. Не могу, потому что
чувствую за
собой право жить подло. Понимаешь? А жить подло — не сезон. Человек, — он ударил
себя кулаком в грудь, — человек дожил до того, что начинает
чувствовать себя вправе быть подлецом. А я — не хочу! Может быть, я уже подлец, но — больше не хочу… Ясно?
Он и среди увлечения
чувствовал землю
под ногой и довольно силы в
себе, чтоб в случае крайности рвануться и быть свободным. Он не ослеплялся красотой и потому не забывал, не унижал достоинства мужчины, не был рабом, «не лежал у ног» красавиц, хотя не испытывал огненных радостей.
До отхода пассажирского поезда, с которым ехал Нехлюдов, оставалось два часа. Нехлюдов сначала думал в этот промежуток съездить еще к сестре, но теперь, после впечатлений этого утра,
почувствовал себя до такой степени взволнованным и разбитым, что, сев на диванчик первого класса, совершенно неожиданно
почувствовал такую сонливость, что повернулся на бок, положил
под щеку ладонь и тотчас же заснул.
Приехал он в конце марта, в Страстную пятницу, по самой распутице,
под проливным дождем, так что приехал до нитки промокший и озябший, но бодрый и возбужденный, каким он всегда
чувствовал себя в это время.
Прежние знакомые Зоси остались все те же и только с половины Ляховского перекочевали на половину Привалова; Половодов, «Моисей», Лепешкин, Иван Яковлич
чувствовали себя под гостеприимной приваловской кровлей как дома.
Лепешкин и Данилушка бродили из комнаты в комнату
под ручку, как два брата. Они
чувствовали себя здесь так же хорошо, как рыба в воде, и, видимо, только подыскивали случай устроить какую-нибудь механику.
Странно устроен человек… Бивак этот ничем не отличался от других биваков. Та к же он был
под открытым небом, так же около односкатной палатки горел костер, так же кругом было мокро и сыро, но тем не менее все
чувствовали себя так, как будто вернулись домой.
Глаза умершего были открыты и запорошены снегом. Из осмотра места вокруг усопшего мои спутники выяснили, что когда китаец
почувствовал себя дурно, то решил стать на бивак, снял котомку и хотел было ставить палатку, но силы оставили его; он сел
под дерево и так скончался. Маньчжур Чи-Ши-у, Сунцай и Дерсу остались хоронить китайца, а мы пошли дальше.
Он пил чай, смеялся, рассматривал свои ногти, курил, подкладывал
себе подушки
под бок и вообще
чувствовал себя в отличном расположении духа.
Верочка опять видела прежнюю Марью Алексевну. Вчера ей казалось, что из —
под зверской оболочки проглядывают человеческие черты, теперь опять зверь, и только. Верочка усиливалась победить в
себе отвращение, но не могла. Прежде она только ненавидела мать, вчера думалось ей, что она перестает ее ненавидеть, будет только жалеть, — теперь опять она
чувствовала ненависть, но и жалость осталась в ней.
Спокойно она заснула
под этот голос, спала крепко и не видала гостьи, и проснулась поздно, и, проснувшись,
чувствовала в
себе бодрость.
Я чуть не захохотал, но, когда я взглянул перед
собой, у меня зарябило в глазах, я
чувствовал, что я побледнел и какая-то сухость покрыла язык. Я никогда прежде не говорил публично, аудитория была полна студентами — они надеялись на меня;
под кафедрой за столом — «сильные мира сего» и все профессора нашего отделения. Я взял вопрос и прочел не своим голосом: «О кристаллизации, ее условиях, законах, формах».
Оставалось умереть. Все с часу на час ждали роковой минуты, только сама больная продолжала мечтать. Поле, цветы, солнце… и много-много воздуха! Точно живительная влага из полной чаши, льется ей воздух в грудь, и она
чувствует, как
под его действием стихают боли, организм крепнет. Она делает над
собой усилие, встает с своего одра, отворяет двери и бежит, бежит…
Матушка затосковала. Ей тоже шло
под шестьдесят, и она
чувствовала, что бразды правления готовы выскользнуть из ее слабеющих рук. По временам она догадывалась, что ее обманывают, и сознавала
себя бессильною против ухищрений неверных рабов. Но, разумеется, всего более ее смутила молва, что крепостное право уже взяло все, что могло взять, и близится к неминуемому расчету…
Сейчас более, чем когда-либо, я
чувствую себя человеком, выпавшим из-под власти общего, общеобязательного, как любят говорить Кирхегардт и Шестов.
Мы подхватили сестренку
под руки и пустились бежать к своему крыльцу, где и уселись,
чувствуя себя безопасными в своих пределах.
Для Галактиона вся зима вышла боевая, и он теперь только понял, что значит «дохнуть некогда». Он
под руководством Стабровского выучился работать по-настоящему, изо дня в день, из часа в час, и эта неустанная работа затягивала его все сильнее и сильнее. Он
чувствовал себя и легко и хорошо, когда был занят.
Она не смотрела на Галактиона, но
чувствовала на
себе его пристальный взгляд и машинально поправила
под шалью спустившийся рукав рубашки.
Под этим взглядом он
чувствовал себя как-то и хорошо, и жутко, и спокойно, точно в ясное солнечное летнее утро, когда все кругом радуется.
Первым в клубе встретился Штофф и только развел руками, когда увидал Галактиона с дамой
под руку. Вмешавшись в толпу, Галактион
почувствовал себя еще свободнее. Теперь уже никто не обращал на них внимания. А Прасковья Ивановна крепко держала его за руку, раскланиваясь направо и налево. В одной зале она остановилась, чтобы поговорить с адвокатом Мышниковым, посмотревшим на Галактиона с удивлением.
Почувствовав во внутренности своей полноту и тяжесть от множества в разное время оплодотворенных семян, сделавшихся крошечными желтками, из коих некоторые значительно увеличились, а крупнейшие даже облеклись влагою белка и обтянулись мягкою, но крепкою кожицей, — утка приготовляет
себе гнездо в каком-нибудь скрытном месте и потом, послышав, что одно из яиц уже отвердело и приближается к выходу, утка всегда близ удобного к побегу места, всего чаще на луже или озере, присядет на бережок, заложит голову
под крыло и притворится спящею.
Молодая девушка
почувствовала на
себе эти сосредоточенные, внимательные взгляды, однако это ее не смутило. Она прошла через комнату своею обычною ровною поступью, и только на одно мгновение, встретив короткий из-под бровей взгляд Максима, она чуть-чуть улыбнулась, и ее глаза сверкнули вызовом и усмешкой. Пани Попельская вглядывалась в своего сына.