Неточные совпадения
Последняя смелость и решительность оставили меня
в то время, когда Карл Иваныч и Володя подносили свои подарки, и застенчивость моя дошла до последних пределов: я
чувствовал, как кровь от сердца беспрестанно приливала мне
в голову, как одна краска на лице сменялась другою и как на лбу и на носу выступали крупные капли пота. Уши горели, по всему телу я
чувствовал дрожь и испарину, переминался с
ноги на
ногу и не трогался с места.
Он
почувствовал, что этот гулкий вихрь вовлекает его, что тело его делает непроизвольные движения,
дрожат ноги, шевелятся плечи, он качается из стороны
в сторону, и под ним поскрипывает пружина кресла.
Клим зажег свечу, взял
в правую руку гимнастическую гирю и пошел
в гостиную,
чувствуя, что
ноги его
дрожат. Виолончель звучала громче, шорох был слышней. Он тотчас догадался, что
в инструменте — мышь, осторожно положил его верхней декой на пол и увидал, как из-под нее выкатился мышонок, маленький, как черный таракан.
— Неужели — воры? — спросил Иноков, улыбаясь. Клим подошел к окну и увидал
в темноте двора, что с ворот свалился большой, тяжелый человек, от него отскочило что-то круглое, человек схватил эту штуку, накрыл ею голову, выпрямился и стал жандармом, а Клим,
почувствовав неприятную
дрожь в коже спины,
в ногах, шепнул с надеждой...
Вот я — сейчас
в ногу со всеми — и все-таки отдельно от всех. Я еще весь
дрожу от пережитых волнений, как мост, по которому только что прогрохотал древний железный поезд. Я
чувствую себя. Но ведь
чувствуют себя, сознают свою индивидуальность — только засоренный глаз, нарывающий палец, больной зуб: здоровый глаз, палец, зуб — их будто и нет. Разве не ясно, что личное сознание — это только болезнь?
От голода и усталости он
чувствовал тошноту вместе с ощущением
дрожи и слабости
в ногах.
Лишь после этого Яков
почувствовал, что он смертельно испуган, испуган так, что хотел закричать и не мог; руки его
дрожали и
ноги не послушались, когда он хотел встать с колен.
В двух шагах от него возился на земле, тоже пытаясь встать, этот человек, без шапки, с курчавой головою.
Я сам был игрок; я
почувствовал это
в ту самую минуту. У меня руки-ноги
дрожали,
в голову ударило. Конечно, это был редкий случай, что на каких-нибудь десяти ударах три раза выскочил zero: но особенно удивительного тут не было ничего. Я сам был свидетелем, как третьего дня вышло три zero сряду и при этом один из игроков, ревностно отмечавший на бумажке удары, громко заметил, что не далее, как вчера, этот же самый zero упал
в целые сутки один раз.
Груб её шёпот, и не баловство слышу я
в нём, а что-то серьёзное.
В стене предо мною окно, как бы во глубину ночи ход прорублен, — неприятно видеть его. Нехорошо мне,
чувствую, что
в чём-то ошибся, и всё больше жутко, даже и
ноги дрожат у меня. А она говорит...
Дрожь ее сообщилась и ему. Он взглянул еще раз на кресло, которое уже было пусто,
почувствовал вдруг слабость
в руках и
ногах, испугался и стал одеваться.
Сняв верхнее платье, он
почувствовал холод и вдруг задрожал крупной
дрожью лихорадочного озноба, от которого затряслись его
ноги, живот и плечи, а челюсти громко застукали одна о другую. Чтобы согреться, он послал Гришутку
в буфет за коньяком. Коньяк несколько успокоил и согрел атлета, но после него, так же, как и утром, по всему телу разлилась тихая, сонная усталость.
Григорий крепко выругался, сунул
ноги в опорки и, растрёпанный, с расстегнутым воротом рубахи, пошёл к двери. Жена схватила его сзади за плечо, он
чувствовал, что рука её
дрожит, и вдруг озлился почему-то.
Прошло еще трое суток. На людей было страшно смотреть. Они сильно исхудали и походили на тяжелых тифознобольных. Лица стали землистого цвета, сквозь кожу явственно выступали очертания черепа. Мошка тучами вилась над не встававшими с земли людьми. Я и Дзюль старались поддерживать огонь, раскладывая дымокуры с наветренной стороны. Наконец свалился с
ног Чжан-Бао. Я тоже
чувствовал упадок сил;
ноги так
дрожали в коленях, что я не мог перешагнуть через валежину и должен был обходить стороною.
От него пошла большая волна, которая окатила меня с головой и промочила одежду. Это оказался огромный сивуч (морской лев). Он спал на камне, но, разбуженный приближением людей, бросился
в воду.
В это время я
почувствовал под
ногами ровное дно и быстро пошел к берегу. Тело горело, но мокрая одежда смерзлась
в комок и не расправлялась. Я
дрожал, как
в лихорадке, и слышал
в темноте, как стрелки щелкали зубами.
В это время Ноздрин оступился и упал. Руками он нащупал на земле сухой мелкий плавник.
Только тут я начинаю понимать,
в чем дело, и
чувствую, как подкашиваются мои
ноги, а по спине пробегает холодная
дрожь ужаса.
Властолюбивая и ничем не сдерживаемая, как все египтянки, она совершает над ним что-то ужасное: он
чувствует, как она его треплет так, что и земля колеблется под его
ногами и стол
дрожит под его головою, а кругом все грохочет, все полно огня и воды, огонь смешался с водою, и
в таком неестественном соединении вместе наполняют открытую комнату, а мокрое небо, как гигантская тряпка, то нависнет, то вздуется, то рвется, то треплет, хлопая и по нем и по сосудам с вином, и все разбивает вдребезги, все швыряет впотьмах — и блюда и кубки, и сопровождает свое неистовство звоном колокольчиков, пришитых к краям сдвижной занавески, и треском лопающейся мокрой шелковой материи.
Вот он лежит на кресле
в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна
нога его чуть заметно быстро
дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительною болью. «Чтò такое эта боль? Зачем боль? Чтò он
чувствует? Как у него болит!» думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
Речи им говорят, приветствуют… а я смотрю на ближайшего рябенького солдата, слепого, как у него скула рябая
дрожит и как он все не может попасть ложкой
в рот, и
чувствую себя так, словно плывет и расступается у меня под
ногами земля, как у нечистого.