Неточные совпадения
Левин встречал
в журналах статьи, о которых
шла речь, и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику по университету, основ естествознания, но никогда не сближал этих научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии, с теми вопросами о значении жизни и смерти для себя самого, которые
в последнее время чаще и чаще приходили ему на ум.
— А
журнал, это есть, братец ты мой, такие картинки, крашеные, и
идут они сюда к здешним портным каждую субботу, по почте, из-за границы, с тем то есть, как кому одеваться, как мужскому, равномерно и женскому полу. Рисунок, значит. Мужской пол все больше
в бекешах пишется, а уж по женскому отделению такие, брат, суфлеры, что отдай ты мне все, да и мало!
— Я не такой теперь… что был тогда, Андрей, — сказал он наконец, — дела мои,
слава Богу,
в порядке: я не лежу праздно, план почти кончен, выписываю два
журнала; книги, что ты оставил, почти все прочитал…
Погляжу
в одну,
в другую бумагу или книгу, потом
в шканечный
журнал и читаю: «Положили марсель на стеньгу», «взяли грот на гитовы», «ворочали оверштаг», «привели фрегат к ветру», «легли на правый галс», «
шли на фордевинд», «обрасопили реи», «ветер дул NNO или SW».
Статейки эти, говорят, были так всегда любопытно и пикантно составлены, что быстро
пошли в ход, и уж
в этом одном молодой человек оказал все свое практическое и умственное превосходство над тою многочисленною, вечно нуждающеюся и несчастною частью нашей учащейся молодежи обоего пола, которая
в столицах, по обыкновению, с утра до ночи обивает пороги разных газет и
журналов, не умея ничего лучше выдумать, кроме вечного повторения одной и той же просьбы о переводах с французского или о переписке.
Я вам также забыл сказать, что
в течение первого года после моего брака я от скуки попытался было пуститься
в литературу и даже
послал статейку
в журнал, если не ошибаюсь, повесть; но через несколько времени получил от редактора учтивое письмо,
в котором, между прочим, было сказано, что мне
в уме невозможно отказать, но
в таланте должно, а что
в литературе только талант и нужен.
В этих переменах именно и бросается
в глаза внутреннее единство, связующее их, от диссертации, написанной на школьную задачу безансонской академии, до недавнего вышедшего carmen horrendum [ужасающей песни (лат.).] биржевого распутства, тот же порядок мыслей, развиваясь, видоизменяясь, отражая события,
идет и через «Противоречия» политической экономии, и через его «Исповедь», и через его «
журнал».
Разве три министра, один не министр, один дюк, один профессор хирургии и один лорд пиетизма не засвидетельствовали всенародно
в камере пэров и
в низшей камере,
в журналах и гостиных, что здоровый человек, которого ты видел вчера, болен, и болен так, что его надобно
послать на яхте вдоль Атлантического океана и поперек Средиземного моря?.. «Кому же ты больше веришь: моему ослу или мне?» — говорил обиженный мельник,
в старой басне, скептическому другу своему, который сомневался, слыша рев, что осла нет дома…
Прямо-таки сцена из пьесы «Воздушный пирог», что с успехом
шла в Театре Революции. Все — как живые!.. Так же жестикулирует Семен Рак, так же нахальничает подкрашенная танцовщица Рита Керн… Около чувствующего себя неловко директора банка Ильи Коромыслова трется Мирон Зонт, просящий субсидию для своего
журнала… А дальше секретари, секретарши, директора, коммерсанты обрыдловы и все те же Семены раки, самодовольные, начинающие жиреть…
Он с приятной улыбкой узнаёт, что повесть кончена и что следующий номер книжки, таким образом, обеспечен
в главном отделе, и удивляется, как это я мог хоть что-нибудь кончить,и при этом премило острит. Затем
идет к своему железному сундуку, чтоб выдать мне обещанные пятьдесят рублей, а мне между тем протягивает другой, враждебный, толстый
журнал и указывает на несколько строк
в отделе критики, где говорится два слова и о последней моей повести.
Они наполняют у него все рубрики
журнала, производя каждого из среды себя, посредством взаимного курения,
в гении; из этого ты можешь понять, что пускать им новых людей не для чего; кто бы ни был,
посылая свою статью, смело может быть уверен, что ее не прочтут, и она проваляется с старым хламом, как случилось и с твоим романом».
Потом он
посылал стихи под чужим именем
в журнал. Их печатали, потому что они были недурны, местами не без энергии и все проникнуты пылким чувством; написаны гладко.
Когда профессор
в очках равнодушно обратился ко мне, приглашая отвечать на вопрос, то, взглянув ему
в глаза, мне немножко совестно было за него, что он так лицемерил передо мной, и я несколько замялся
в начале ответа; но потом
пошло легче и легче, и так как вопрос был из русской истории, которую я знал отлично, то я кончил блистательно и даже до того расходился, что, желая дать почувствовать профессорам, что я не Иконин и что меня смешивать с ним нельзя, предложил взять еще билет; но профессор, кивнув головой, сказал: «Хорошо-с», — и отметил что-то
в журнале.
— Здравствуй, здравствуй, милый Алешенька, — говорила она, целуясь с братом. —
Иди скорее к нам
в столовую. Я тебя познакомлю с очень интересным человеком. Позвольте вам представить, Диодор Иванович, моего брата. Он только что окончил кадетский корпус и через месяц станет юнкером Александровского военного училища. А это, Алеша, наш знаменитый русский поэт Диодор Иванович Миртов. Его прелестные стихи часто появляются во всех прогрессивных
журналах и газетах. Такое наслаждение читать их!
Журнал шел прекрасно, имел огромный успех у читателей, но так дорого стоил, что
В.М. Лавров, человек совсем не коммерческий, приплачивал очень большие деньги, что вместе с широким хлебосольством кончилось тем, что заставило его посократиться.
Приложив к прошению законное количество гербовых марок, я
послал его
в главное управление по делам печати, ходатайствуя о разрешении
журнала. «Скоро сказка говорится, дело мешкотно творится» — есть поговорка. Через долгое время я получил ответ из главного управления о представлении документов о моем образовательном цензе.
Журнал шел без убытка, но коммерческие дела Н.Н. Соедова как-то запутались, и ему пришлось продать
журнал.
В это время этот ловкий делец и нашел Н.И. Пастухова, которого — все дивились — сумел уговорить приобрести у него издание.
Вы — ответственный редактор
«Русской мысли» — важный пост!
В жизни — мысль великий фактор,
В ней народов мощь и рост.
Но она — что конь упрямый:
Нужен верный ездовой,
Чтоб он ровно
шел и прямо,
Не мечася, как шальной.
Русский дух им должен править:
Есть у вас он, то легко
Вам
журнал свой и прославить,
И поставить высоко.
В самые первые дни
славы Леонида Андреева явился
в редакцию «Курьера» сотрудник «Русского слова», редактировавший приложение к газете —
журнал «Искры», М.М. Бойович с предложением по поручению И.Д. Сытина дать ему рассказ.
В первое время, когда «Будильник» перешел к чиновнику
В.Д. Левинскому, который забрал
в свои руки дело и начал вымарщивать копейки, сведя гонорар до минимума и
посылая агентов собирать объявления для
журнала, еще держались старые редакционные традиции: были веселые «субботы» сотрудников.
Втихомолку от начальства
послал было повесть
в редакцию одного
журнала, но ее не напечатали.
Я тебе, впрочем, верно опять скоро буду писать, потому что я из лица этой почтенной почтмейстерши задумал сделать литературный очерк и через тебя
пошлю его, чтобы напечатать
в самом лучшем
журнале.
Во вторник Передонов постарался пораньше вернуться из гимназии. Случай ему помог: последний урок его был
в классе, дверь которого выходила
в коридор близ того места, где висели часы и бодрствовал трезвонящий
в положенные сроки сторож, бравый запасный унтер-офицер. Передонов
послал сторожа
в учительскую за классным
журналом, а сам переставил часы на четверть часа вперед, — никто этого не заметил.
— Ах боже мой! да мало ли нынче дел для способного человека:
идти в нотариусы,
идти в маклера,
в поверенные по делам, — у нас ведь есть связи: наконец издавай газету или
журнал и громи, и разбивай, и поднимай вопросы, и служи таким образом молодому поколению, а не правительству.
— Просто, как есть. По улице мостовой
шла девица за водой — довольно с меня. Вот я нынче старческие мемуары
в наших исторических
журналах почитываю. Факты — так себе, ничего, а чуть только старичок начнет выводы выводить — хоть святых вон понеси. Глупо, недомысленно, по-детски. Поэтому я и думаю, что нам, вероятно, на этом поприще не судьба.
Я видел ее полвека назад
в зените
славы, видел ее потухающей и отгоревшей. Газеты и
журналы 1924 года были полны описанием ее юбилея. Вся ее деятельность отмечена печатью, но меня, связанного с ней полувековой ничем не омраченной дружбой, неудержимо тянет показать кусочки ее творческой жизни.
— Да куда же, кроме вас, Анна Алексеевна. Художник
В.
В. Пукирев только что вошел
в славу. Его картина, имевшая огромный успех на выставке, облетела все иллюстрированные
журналы. Ее, еще не конченную, видел
в мастерской П. М. Третьяков, пришел
в восторг и тут же, «на корню», по его обычному выражению, купил для своей галереи. И сейчас эта картина там: «Неравный брак». Старый звездоносец-чинуша, высохший, как мумия,
в орденах и ленте, и рядом юная невеста, и
Полина Андреевна(глядя
в рукопись). Никто не думал и не гадал, что из вас, Костя, выйдет настоящий писатель. А вот,
слава богу, и деньги стали вам присылать из
журналов. (Проводит рукой по его волосам.) И красивый стал… Милый Костя, хороший, будьте поласковее с моей Машенькой!..
Наполняя литературу указателями, помещая
в журналах указатели, основывая свою ученую
славу на составлении указателей, они смело будут говорить всей России: вот где истинное ученое достоинство, — вот где основательные, дельные труды, заслуживающие бессмертия
в потомстве!
Был когда-то
в славе Дюма: русские
журналы украшались романами Дюма.
После объяснилось, что Погодин пилил, мучил Гоголя не только словами, но даже записками, требуя статей себе
в журнал и укоряя его
в неблагодарности, которые
посылал ежедневно к нему снизу наверх.
В начале 1848 года я
посылал эту часть повести
в Петербург. Несмотря на повторенное объявление на обертке одного
журнала, печатать ее не позволили. Отчего? Не понимаю; судите сами, повесть перед вами.
— Теперь?.. А вот, великим деятелем стал, статьи разные пишет,
в журналы посылает.
— Да я к Евангелу
в гости
иду и за новым
журналом зашел, а больше ни за чем: я ругаться с тобою не хочу.
— Узнают, — говорит басом больной матрос. — Когда помрешь, здесь запишут
в вахтенный
журнал,
в Одессе дадут воинскому начальнику выписку, а тот
пошлет в волость или куда там…
Не теми ли произведениями, которые вы, читатели,
шлете ежедневно пудами
в редакции наших газет и
журналов?
Я очень, очень часто печатаюсь. Не дальше как вчера я ходил
в редакцию толстого
журнала, чтобы справиться,
пойдет ли мой роман (56 печатных листов).
В связи со всем этим во мне
шла и внутренняя работа, та борьба,
в которой писательство окончательно победило, под прямым влиянием обновления нашей литературы,
журналов, театра, прессы. Жизнь все сильнее тянула к работе бытописателя. Опыты были проделаны
в Дерпте
в те последние два года, когда я еще продолжал слушать лекции по медицинскому факультету. Найдена была и та форма,
в какой сложилось первое произведение, с которым я дерзнул выступить уже как настоящий драматург, еще нося голубой воротник.
Но как драматург (то есть по моей первой, по дебютам, специальности) я написал всего одну вещь из бытовой деревенской жизни:"
В мире жить — мирское творить". Я ее напечатал у себя
в журнале. Комитет не пропустил ее на императорские сцены, и она
шла только
в провинции, но я ее никогда сам на сцене не видал.
Если с газетами у меня дело не
пошло, как бы я мог ожидать, то
в Некрасове я нашел прочного"принципала", сразу давшего мне почувствовать, что у него
в журнале я всегда найду работу.
Хотя я и не мечтал еще тогда
пойти со временем по чисто писательской дороге, однако, сколько помню, я собирался уже тайно
послать мой рассказ
в редакцию какого-то
журнала, а может, и
послал.
Опять — несколько шагов назад, но тот эмигрант, о котором сейчас
пойдет речь, соединяет
в своем лице несколько полос моей жизни и столько же периодов русского литературного и общественного движения. Он так и умер эмигрантом, хотя никогда не был ни опасным бунтарем, ни вожаком партии, ни ярым проповедником «разрывных» идей или издателем
журнала с громкой репутацией.
Несмотря на то что
в моей тогдашней политико-социальной"платформе"были пробелы и недочеты, я искренно старался о том, чтобы
в журнале все отделы были наполнены. Единственный из тогдашних редакторов толстых
журналов, я
послал специального корреспондента
в Варшаву и Краков во время восстания — Н.
В.Берга, считавшегося самым подготовленным нашим писателем по польскому вопросу. Стоило это, по тогдашним ценам, не дешево и сопряжено было с разными неприятностями и для редакции и для самого корреспондента.
Я сразу почувствовал, что это — "не мой человек"и что его бойкость и некоторая начитанность
идут в сторону, которая может вредить
журналу, какой я хотел вести, то есть орган широко либеральный, хотя и без революционно-социалистического оттенка.
Вот
в таких кружках, какой я посещал, и по городу у педагогов, чиновников, неслужащих дворян (которых было больше, чем теперь) и
шло движение, кроме редакции
журналов, вроде"Современника".
Определенного, хотя бы и маленького, заработка я себе не обеспечил никакой постоянной работой
в журналах и газетах. Редакторство"Библиотеки"поставило меня
в двойственный свет
в тогдашних более радикальных кружках, и мне трудно было рассчитывать на помещение статей или даже беллетристики
в радикальных органах. Да вдобавок тогда на
журналы пошло гонение; а с газетным миром у меня не было еще тогда никаких личных связей.
И вышло так, что все мое помещичье достояние
пошло,
в сущности, на литературу. За два года с небольшим я, как редактор и сотрудник своего
журнала, почти ничем из деревни не пользовался и жил на свой труд. И только по отъезде моего товарища 3-ча из имения я всего один раз имел какой-то доход, пошедший также на покрытие того многотысячного долга, который я нажил издательством
журнала к 1865 году.
В Петербурге (особенно если б
журнал пошел бойко и стал давать доход) я решительно не нашел бы досугов для такого дальнейшего"самообразования", другими словами для возведения целого здания своего мыслительного и социально-этического credo.
Очень просто: контора
журнала была при магазине, принадлежавшем бывшему хозяину, и вся подписка
шла в его карман до конца года; следовательно, у меня не было фактической возможности ничего проверить.
Во всяком случае, Еф. Зарин не участвовал
в дальнейшей судьбе
журнала. Но если б он стал
в нем играть первенствующую роль, то вряд ли бы от этого дело
пошло в гору.