Неточные совпадения
— Да, но вы себя не считаете. Вы тоже ведь чего-нибудь стóите? Вот я про себя скажу. Я до тех
пор, пока не хозяйничал, получал на службе три тысячи. Теперь я
работаю больше, чем на службе, и, так же как вы, получаю пять процентов, и то дай Бог. А свои труды задаром.
Подать что-нибудь может всякий, и для этого не стоит заводить особого сословья; что будто русский человек по тех
пор только хорош, и расторопен, и красив, и развязен, и много
работает, покуда он ходит в рубашке и зипуне, но что, как только заберется в немецкий сертук — станет и неуклюж, и некрасив, и нерасторопен, и лентяй.
Переведя дух и прижав рукой стукавшее сердце, тут же нащупав и оправив еще раз топор, он стал осторожно и тихо подниматься на лестницу, поминутно прислушиваясь. Но и лестница на ту
пору стояла совсем пустая; все двери были заперты; никого-то не встретилось. Во втором этаже одна пустая квартира была, правда, растворена настежь, и в ней
работали маляры, но те и не поглядели. Он постоял, подумал и пошел дальше. «Конечно, было бы лучше, если б их здесь совсем не было, но… над ними еще два этажа».
Самгин вернулся домой и, когда подходил к воротам, услышал первый выстрел пушки, он прозвучал глухо и не внушительно, как будто хлопнуло полотнище ворот, закрытое
порывом ветра. Самгин даже остановился, сомневаясь — пушка ли? Но вот снова мягко и незнакомо бухнуло. Он приподнял плечи и вошел в кухню. Настя,
работая у плиты, вопросительно обернулась к нему, открыв рот.
— В больнице лежал двадцать три дня, — объяснил он и попросил Варвару дать ему денег взаем до
поры, пока он оправится и начнет
работать.
С той
поры прошло двадцать лет, и за это время он прожил удивительно разнообразную жизнь, принимал участие в смешной авантюре казака Ашинова, который хотел подарить России Абиссинию,
работал где-то во Франции бойцом на бойнях, наконец был миссионером в Корее, — это что-то очень странное, его миссионерство.
С той
поры он почти сорок лет жил, занимаясь историей города, написал книгу, которую никто не хотел издать, долго
работал в «Губернских ведомостях», печатая там отрывки своей истории, но был изгнан из редакции за статью, излагавшую ссору одного из губернаторов с архиереем; светская власть обнаружила в статье что-то нелестное для себя и зачислила автора в ряды людей неблагонадежных.
«Как можно! А как не отдашь в срок? если дела пойдут плохо, тогда подадут ко взысканию, и имя Обломова, до сих
пор чистое, неприкосновенное…» Боже сохрани! Тогда прощай его спокойствие, гордость… нет, нет! Другие займут да потом и мечутся,
работают, не спят, точно демона впустят в себя. Да, долг — это демон, бес, которого ничем не изгонишь, кроме денег!
Англичане, по примеру других своих колоний, освободили черных от рабства, несмотря на то что это повело за собой вражду голландских фермеров и что земледелие много пострадало тогда, и страдает еще до сих
пор, от уменьшения рук. До 30 000 черных невольников обработывали землю, но сделать их добровольными земледельцами не удалось: они
работают только для удовлетворения крайних своих потребностей и затем уже ничего не делают.
Но насколько хорош и незаменим был Шелехов на разведках, настолько же он был несносен и даже жалок во все остальное время, когда все дело сводилось на систематический, упорный труд. Шелехов мог
работать только
порывами, с изумительной энергией и настойчивостью, но к правильному труду он положительно был неспособен.
— Рабочая
пора! То-то, вы охотники на чужих
работать, а на свою госпожу
работать не любите… Все едино!
— Вот и соврал, — перебил его парень, рябой и белобрысый, с красным галстухом и разорванными локтями, — ты и по пашпорту ходил, да от тебя копейки оброку господа не видали, и себе гроша не
заработал: насилу ноги домой приволок, да с тех
пор все в одном кафтанишке живешь.
Паначев
работал молча: он по-прежнему шел впереди, а мы плелись за ним сзади. Теперь уже было все равно. Исправить ошибку нельзя, и оставалось только одно: идти по течению воды до тех
пор, пока она не приведет нас к реке Улахе. На большом привале я еще раз проверил запасы продовольствия. Выяснилось, что сухарей хватит только на сегодняшний ужин, поэтому я посоветовал сократить дневную выдачу.
С той
поры я уж и знал, что если страшно от сильного пожара, то надобно бежать туда и
работать, и вовсе не будет страшно.
Развитие Грановского не было похоже на наше; воспитанный в Орле, он попал в Петербургский университет. Получая мало денег от отца, он с весьма молодых лет должен был писать «по подряду» журнальные статьи. Он и друг его Е. Корш, с которым он встретился тогда и остался с тех
пор и до кончины в самых близких отношениях,
работали на Сенковского, которому были нужны свежие силы и неопытные юноши для того, чтобы претворять добросовестный труд их в шипучее цимлянское «Библиотеки для чтения».
Человек осужден на работу, он должен
работать до тех
пор, пока опустится рука, сын вынет из холодных пальцев отца струг или молот и будет продолжать вечную работу. Ну, а как в ряду сыновей найдется один поумнее, который положит долото и спросит...
Реже кричали: «Это все ты! все ты!» Реже напоминали, что ему давно очистить место
пора, что с его стороны бессовестно праздно проводить время, бременить землю, тогда как все кругом
работает, в котле кипит.
Работал он неровно,
порывами: то целыми днями слонялся где-то со своей тоской, то внезапно принимался за приведение дел в порядок.
Лопахин. Ну, прощай, голубчик.
Пора ехать. Мы друг перед другом нос дерем, а жизнь знай себе проходит. Когда я
работаю подолгу, без устали, тогда мысли полегче, и кажется, будто мне тоже известно, для чего я существую. А сколько, брат, в России людей, которые существуют неизвестно для чего. Ну, все равно, циркуляция дела не в этом. Леонид Андреич, говорят, принял место, будет в банке, шесть тысяч в год… Только ведь не усидит, ленив очень…
Портовые грузчики, ломовики, дрогали, катали, подносчики кирпичей и землекопы до сих
пор еще помнят, какие суточные деньги они
зарабатывали в это сумасшедшее лето.
— Видишь, какие люди берутся за это? Пожилые уж, испили горя досыта,
работали, отдыхать бы им
пора, а они — вот! Ты же молодой, разумный, — эх, Степа…
Между этим делом народит детей себе и сначала забавляется ими, а как и они тоже много есть начнут, он — сердится, ругает их — скорей, обжоры, растите,
работать пора!
— Мы — революционеры и будем таковыми до
поры, пока одни — только командуют, другие — только
работают.
— Хорошо вам, Алексей Васильич, так-ту говорить! Известно, вы без горя живете, а мне, пожалуй, и задавиться — так в ту же
пору; сами, чай, знаете, каково мое житье! Намеднись вон работала-работала на городничиху, целую неделю рук не покладывала, а пришла нонче за расчетом, так"как ты смеешь меня тревожить, мерзавка ты этакая! ты, мол, разве не знаешь, что я всему городу начальница!". Ну, и ушла я с тем… а чем завтра робят-то накормлю?
Пришел и я, ваше благородие, домой, а там отец с матерью ругаются:
работать, вишь, совсем дома некому; пошли тут брань да попреки разные… Сам вижу, что за дело бранят, а перенести на себе не могу; окроме злости да досады, ничего себе в разум не возьму; так-то тошно стало, что взял бы, кажется, всех за одним разом зарубил, да и на себя, пожалуй, руку наложить, так в ту же
пору.
В дьяконе замолчали инстинкты и страсти, которыми он наиболее был наклонен
работать, и вместо них выступили и резкими чертами обозначились душевные состояния, ему до сих
пор не свойственные.
В письме было написано, что Лозинский, слава богу, жив и здоров,
работает на «фарме» и, если бог поможет ему так же, как помогал до сих
пор, то надеется скоро и сам стать хозяином.
— Я человек слабый, я тяжело
работать не могу, я для тонкого дела приспособлен! Я бы рублей десять взял, ей-богу, ну, — пятнадцать, разве я вор? Мне
пора в другое место.
Правда, бывают люди, лишенные этого
порыва, которые, сразу входя в жизнь, надевают на себя первый попавшийся хомут и честно
работают в нем до конца жизни.
— Легко ли в рабочую
пору ходить зайцев искать! Приходили бы лучше нам подсобить. С девками
поработали бы, — весело сказала старуха. — Ну, девки, вставать! — крикнула она.
Мне —
пора… пожила,
поработала, будет!» В ее жизни было больше смысла, чем в моей.
— Было время, точно, был во мне толк… Ушли мои года, ушла и сила… Вот толк-то в нашем брате — сила! Ушла она — куда ты годен?.. Ну, что говорить,
поработал и я, потрудился-таки, немало потрудился на веку своем… Ну, и перестать
пора… Время пришло не о суете мирской помышлять, не о житейских делах помышлять надо, Глеб Савиныч, о другом помышлять надо!..
Войницкий. Да… Очень. (Зевает.) С тех
пор как здесь живет профессор со своею супругой, жизнь выбилась из колеи… Сплю не вовремя, за завтраком и обедом ем разные кабули, пью вина… нездорово все это! Прежде минуты свободной не было, я и Соня
работали — мое почтение, а теперь
работает одна Соня, а я сплю, ем, пью… Нехорошо!
Я
работаю, — вам это известно, — как никто в уезде, судьба бьет меня, не переставая,
порой страдаю я невыносимо, но у меня вдали нет огонька.
— Однажды я стоял на небольшом холме, у рощи олив, охраняя деревья, потому что крестьяне портили их, а под холмом
работали двое — старик и юноша, рыли какую-то канаву. Жарко, солнце печет, как огнем, хочется быть рыбой, скучно, и, помню, я смотрел на этих людей очень сердито. В полдень они, бросив работу, достали хлеб, сыр, кувшин вина, — чёрт бы вас побрал, думаю я. Вдруг старик, ни разу не взглянувший на меня до этой
поры, что-то сказал юноше, тот отрицательно тряхнул головою, а старик крикнул...
Он присматривался к странной жизни дома и не понимал её, — от подвалов до крыши дом был тесно набит людьми, и каждый день с утра до вечера они возились в нём, точно раки в корзине.
Работали здесь больше, чем в деревне, и злились крепче, острее. Жили беспокойно, шумно, торопливо —
порою казалось, что люди хотят скорее кончить всю работу, — они ждут праздника, желают встретить его свободными, чисто вымытые, мирно, со спокойной радостью. Сердце мальчика замирало, в нём тихо бился вопрос...
С этих
пор Юлочка была запродана ненасытному мамону и верно
поработала ему до седьмого пота.
— Видишь,
пора нам и за дело браться. Ты
работай свою работу, а я на первые же деньги открываю русский, этакий, знаешь, пока маленький ресторанчик.
Марью Николаевну это ничто не попортило: она училась,
работала и раза два в год набегала домой, чтобы провести праздники с отцом и с братьями, которые приходили об эту
пору пешком из училища, а особенно с младшей сестрой, в которой не слыхала души.
Нет, как хотите, а при виде этого зрелища самые ленивые мозги — и те невольно зашевелятся, а раз зашевелившись, уже не перестанут
работать до тех
пор, пока добродетель окончательно не восторжествует!
— Кто я? Правда, мне девятнадцать лет, и у нас было воспитание такое, и я… до сих
пор не знаю женщин, но разве это что-нибудь значит? Иногда я себя чувствую мальчиком, а то вдруг так стар, словно мне сто лет и у меня не черные глаза, а серые. Усталость какая-то… Откуда усталость, когда я еще не
работал?
Работал Персиков без особого жара в куриной области, да оно и понятно, — вся его голова была полна другим — основным и важным — тем, от чего оторвала его куриная катастрофа, т. е. от красного луча. Расстраивая свое и без того надломленное здоровье, урывая часы у сна и еды,
порою не возвращаясь на Пречистенку, а засыпая на клеенчатом диване в кабинете института, Персиков ночи напролет возился у камеры и микроскопа.
Был конец мая. Кое-как Евгений наладил дело в городе об освобождении пустоши от залога, чтобы продать ее купцу, и занял деньги у этого же купца на то, чтобы обновить инвентарь, т. е. лошадей, быков, подводы. И, главное, на то, чтобы начать необходимую постройку хутора. Дело наладилось. Возили лес, плотники уже
работали, и навоз возили на 80 подводах, но всё до сих
пор висело на ниточке.
«
Работаешь, как лошадь, а — зачем? Сыт на всю жизнь.
Пора сыну
работать. От любви к сыну — мальчишку убил. Барыня понравилась — распутничать начал».
Ославят они меня до тех
пор, интригуют они, в пику
работают!
— Главная причина, — сказал он, — время теперь самое подходящее. Весна на дворе, огород
работать пора, к посеву приготовляться. Ежели теперь время опустил, — после его уж не наверстать.
Грубый тон учителя очень задел меня. Книгу я, конечно, купил,
заработав часть денег на пристанях, а часть заняв у Андрея Деренкова. Это была первая серьезная книга, купленная мною, она до сей
поры сохранилась у меня.
И нещадно, с цинической злостью высмеивали меня, а я был задорным кутенком, чувствовал себя не глупее и смелее взрослых собак, — я тоже злился. Начиная понимать, что думы о жизни не менее тяжелы, чем сама жизнь, я,
порою, ощущал в душе вспышки ненависти к упрямо-терпеливым людям, с которыми
работал. Меня особенно возмущала их способность терпеть, покорная безнадежность, с которой они подчинялись полубезумным издевательствам пьяного хозяина.
Дульчин. Да, Юлинька,
пора мне переменять жизнь. Это я могу, я себя пробовал, стоит только отказаться от излишней роскоши. Я могу
работать: я учился всему, я на все способен. Меня только баловать не нужно, баловать не нужно, Юлия… Уж это будет твоя последняя жертва для меня, последняя.
— Доктора врут, — сказал бухгалтер; все засмеялись. — Ты не верь им, — продолжал он, польщенный этим смехом. — В прошлом году, в посту, из барабана зуб выскочил и угораздил прямо в старика Калмыкова, в голову, так что мозг видать было, и доктор сказал, что помрет; одначе, до сих
пор жив и
работает, только после этой штуки заикаться стал.